2 августа 1990 года войска Ирака, во главе которого стоял Саддам Хуссейн, стремительно и почти без сопротивления оккупировали маленький, но очень богатый нефтью сопредельный Кувейт. С августа 1990 года по середину января 1991 года, под предводительством Соединенных Штатов, планомерно создавалась международная коалиция, объединившая в итоге 34 страны. Все они обязались внести посильный вклад, военный и финансовый, в дело освобождения Кувейта. В середине января начались бомбардировки с моря и воздуха военных объектов в Ираке и линий коммуникаций, по которым шло снабжение иракского оккупационного корпуса в Кувейте. Воздушная кампания, продолжавшаяся пять недель, оказалась настолько успешной, что последовавшие за ней сухопутные операции стали, по сути, чистой формальностью: окончательный разгром иракских войск и их изгнание из эмирата заняли не более 100 часов. Казалось, режим Саддама Хусейна обречен. Но вдруг, вместо того чтобы идти дальше на Багдад, дорога на который была совершенно свободна, президент США Джордж Буш – старший остановил международную вооруженную группировку у иракской границы.
Американский военный теоретик и аналитик Эдвард Люттвак во время первой войны в Заливе входил в рабочую группу при главном штабе ВВС США, которая определяла список стратегических объектов инфраструктуры Ирака, подлежащих уничтожению, очередность, в которой они должны были быть атакованы, и средства, которые надлежало при этом задействовать (крылатые ракеты или бомбы, обычные или "умные", со сверхточной системой наведения). По его мнению, решение Джорджа Буша – старшего остановить армию, которая в считаные сутки обратила иракцев в паническое бегство, и воздержаться от похода на Багдад было логичным и совершенно оправданным – в этом шаге, определившем время и место завершения боев, кроется, как считает Эдвард Люттвак, самый важный и самый долговечный урок, который потомкам следует извлечь из той войны:
– Военная стратегия наглядно иллюстрирует действие законов диалектики. Проигравший в войне, если он выживает, учится на ошибках, делает из них правильные выводы и в следующий раз побеждает, трансформируя поражение в победу. И наоборот: победитель, как правило, упивается своим триумфом, становится самонадеянным, теряет ощущение реальности и, в итоге, терпит фиаско. Первую войну в зоне Залива я считаю полным триумфом как раз потому, что Буш-старший вовремя прекратил ее: разгромив иракскую армию и вынудив ее покинуть Кувейт, он остановился. Остановился на пике успеха. Двинься он дальше на Багдад, чтобы смести режим Саддама, он прошел бы точку перегиба, за который успех медленно, но верно превратился бы в свою противоположность. Напрашивается историческая параллель: останься Наполеон в Варшаве вместо того, чтобы идти на Москву, его империя сохранилась бы на века. И еще одна более близкая параллель: в 2003 году Буш-младший допустил стратегическую ошибку, которой избежал его отец, вознамерившись изменить политический облик Ирака, и проскочил точку перегиба, обратив победу в поражение.
– Взглянем теперь на причины войны. Что исторически значимого можно о них сказать?
– Саддам Хусейн вышел победителем в войне с Ираном. Комментаторы ныне забывают, что "доблестная" иранская армия за все время существования Исламской республики вела только одну войну, которую благополучно проиграла, не добившись своей стратегической цели замены суннитской власти в Багдаде на шиитскую. Предводитель революционного режима аятолла Хомейни, провозгласивший курс на передел всего исламского мира, должен был, по личному признанию, "испить до конца горькую чашу" перемирия с Ираком. Так вот, за время войны Саддам влез в огромные долги, заняв деньги у кувейтцев и саудовцев, и с установлением перемирия разумно предполагал, что братья-арабы спишут эту задолженность, поскольку со "злодеями- персами" он сражался не только ради Ирака, но и ради всего суннитского мира. И что, по крайней мере, кувейтцы уступят ему одно крупное нефтяное месторождение, расположенное в спорном приграничном районе. Кувейт не сделал ни первого и ни второго, и когда ультиматум Саддама тоже дал осечку, ему, так сказать, не оставалось ничего иного, как проучить "трусливых и жирных" принцев. Это классическая дилемма диктатора: если он не в состоянии прижать к ногтю ослушника-соседа, то и собственный народ его перестанет бояться.
– Саддам, пустившись в кувейтскую авантюру, удивительным образом проигнорировал фундаментальные перемены в международной обстановке, окончание холодной войны между Западом и патронами Ирака в Кремле…
– Жизнь диктатора замечательна, в своей стране он может получить все, что душе угодно. Кроме одного: правдивой информации. И это еще один в ряду исторически значимых уроков первой войны в зоне Залива, про которые вы спрашивали. Министр иностранных дел Саддама Тарик Азиз не решался ему сказать, что в мире осталась только одна сверхдержава, что СССР его больше не прикроет, что арабы могут сколько угодно превозносить его как героя, но пальцем о палец не ударят, чтобы спасти его от США. И даже вступят в союз с ними против Ирака, развязавшего неприкрытую агрессию против "братского" государства. У Ирака не будет ни одного партнера в арабском мире, а у Кувейта их будет много. Плюс, конечно, англичане, французы и американцы.
– Сколачивание обширной коалиции Бушем-старшим выглядело дипломатическим предприятием настолько сложным, что Саддам Хусейн, по-вашему, просто не верил в его успех?
– Это было грандиозное дипломатическое предприятие. И интеллектуальное тоже. Буш-старший был боевым летчиком в молодости, затем – депутатом Конгресса, директором ЦРУ, послом в Пекине, вице-президентом. Военная и дипломатическая история была его стихией. Он понимал, что коалиция гарантирует ему победу малой кровью еще до первого выстрела потому, что наличие такой силы деморализует противника. Одного даже минимально успешного сражения при таком раскладе достаточно, чтобы выиграть всю войну. И наоборот: когда коалиция распадается, то даже сто успешных сражений не гарантируют успеха кампании в целом. Что и произошло во второй войне в зоне Залива, которую затеял Буш-младший. Пока коалиция сохраняется, Саддам обречен на одиночество, и дипломатической и экономической блокаде Ирака ничто не угрожает. Следовало в обязательном порядке избегать того, чтобы тайные поставки в обход блокады свели на нет кумулятивный эффект от бомбардировок, стремительно ослаблявших военный потенциал Ирака.
Поэтому Буш-старший, прогнав иракцев из Кувейта, остановился, ибо знал, что поход на Багдад неминуемо разрушит коалицию, мандат которой сводился только к освобождению эмирата. Смена власти в Багдаде им не предусматривалась. Члены альянса были готовы мириться с демонстрацией американской военной мощи, пока цели Вашингтона были достаточными скромными. И развернулись бы против Вашингтона, как только его намерения, на их взгляд, стали бы непомерно амбициозными. Госсекретарь Буша-старшего Джеймс Бейкер много сделал, чтобы сформировать как можно более широкую коалицию – он даже сирийцев к ней привлек – и удержать ее в целости.
В то время в одном из интервью Эдвард Люттвак заметил: "Трудно точно знать, где следует остановиться, и сказать себе "стоп", когда твоей армии сопутствует удача. Ведь эмоции властно толкают тебя к тому, чтобы идти вперед, все дальше и дальше". И сегодня он подчеркивает, что с чисто военной точки зрения Америке не нужен был ни один союзник, чтобы сокрушить Ирак. А с общестратегической – требовалась, по возможности, максимально представительная коалиция. Парадоксальная формула успеха состояла в создании избыточно сильного, сверх всякой разумной меры, альянса для ведения короткой войны с предельно ограниченными целями, без сколь-либо ощутимых потерь в живой силе. Это – наилучший способ урезонить строптивых диктаторов и не лишиться поддержки американским обществом аналогичных операций в будущем. Среди главных лиц в администрации и Белом доме тогда госсекретарь Джеймс Бейкер был за то, чтобы остановиться. И начальник генштаба Колин Пауэлл. Министр обороны Дик Чейни и его первый заместитель Джеймс Вулфовиц много лет спустя утверждали, что выступали за свержение Саддама в 1991 году, но вслух ничего такого не произносили, вспоминает Эдвард Люттвак:
– Это была первая война, в которой нашли применение "самолеты-невидимки" и массово использовались управляемые, "умные" или сверхточные авиабомбы, хотя большинство из них были все равно "дедовские", железные. И это была первая война, в которой современные средства сбора информации, слежения и связи позволяли корректировать цели, подлежащие уничтожению, почти что в реальном времени. В апреле 1945 г. Берлин лежал в руинах, но коммуникации германского штаба с войсками сохранялись. В феврале 1991 года все было наоборот: гражданские объекты Багдада почти не были затронуты, но возможности иракских военачальников связываться со своим корпусом в Кувейте или снабжать его были полностью уничтожены.
Стратегическое значение воздушной кампании 1991 г. заключалось в следующем: она, наконец, доказала, что ВВС, если они обладают господством в воздухе, способны стать решающим фактором в коротких войнах типа блицкрига даже в том случае, если у противника имеется перевес в сухопутных силах. Холодная война завершалась, Соединенные Штаты начали перестраивать структуру своей армии в свете исчезновения советской военной угрозы, но по-прежнему желали оставаться гарантом существующего миропорядка. В этой ситуации возросший потенциал воздушного флота, традиционного козыря американцев, оказался как нельзя кстати. Коалиция, я уверен, выиграла бы войну 1991 г. и без пятинедельных прицельных бомбардировок, но сухопутные операции сопровождались бы тогда куда большими потерями.
– Что вы скажете в заключение об излюбленной теме конспирологов – нефти, в контексте войны за освобождение Кувейта?
– С нефтью приключилась очень забавная штука: во всем мире люди с неполным и очень средним образованием были абсолютно убеждены в том, что американцы пришли в зону Залива, чтобы завладеть кувейтскими и иракскими нефтяными богатствами. Те же домыслы повторялись во время войны 2003 г. Но в первом случае американцы вообще не зашли в Ирак, а во втором – зашли, но углеводороды у иракцев не отобрали. Нефть, разумеется, присутствовала в расчетах США в том смысле, что нельзя позволить Саддаму овладеть Кувейтом, ибо тогда он сможет терроризировать саудовцев, главных на тот момент экспортеров нефти в мире, и навязывать им выгодную ему политику в области добычи и продажи энергоресурсов. Что касается реакции нефтяных рынков на войну, то по мере эскалации боевых действий цена на нефть падала. Только малоискушенным комментаторам представляется, что цену нефти определяет политика, тогда как в реальности ее определяет конъюнктура рынка и прогнозируемые объемы спроса и предложения сырья. Зимой 1991 г. мировая экономика пребывала в состоянии спада, и спрос на энергосырье резко упал, – напоминает военный аналитик Эдвард Люттвак, во время первой войны в Заливе входивший в рабочую группу при главном штабе ВВС США.
