19 августа 1914 года все газеты Российской империи опубликовали Высочайшее повеление Императора Николая II Правительствующему Сенату о переименовании Санкт-Петербурга в Петроград.

Вот уже полвека прошло, а я прекрасно помню одну дачную сценку. Большой кампанией взрослых и детей мы не спеша идем на озеро. Давний друг нашей семьи пожилая тетя Леля на ходу рассказывает:

"А вы знаете, какой сегодня, между прочим, день? Ровно пятьдесят лет тому назад Санкт-Петербург переименовали в Петроград. Мы тогда жили на даче в Сиверской. И вот моя мама пошла на почту отправить телеграмму, чтобы нас назавтра встречали на вокзале. Подала она такую телеграмму, а барышня на Сиверской почте, представьте себе, ее не принимает. Как? Что? А нет, говорит, такого города. Что вы хотите сказать – нет Петербурга? А куда ж он девался? А газеты надо читать, отвечает эта барышня".

Посмеялись, поахали, помолчали. Я негромко спросил маму: "А почему она так сказала про город?" Шедший рядом дядя Костя ответил: "А потому, что не все глупости от советской власти. Есть еще наша родная, исконная дурь". "Ванюша, – быстро сказала мама, – беги давай, вон ребята уже купаются".

Примерно с той поры меня не перестает интересовать это родное и исконное. И я все так же задаю вопрос: зачем люди так делают?

Утром 18 августа 1914 года в Александровский дворец Царского Села прибыл министр землеустройства и земледелия Александр Васильевич Кривошеин. В беседе с императором он изложил доводы в пользу переименования столицы: патриотическое возбуждение населения и необходимость сыграть на нем. Немецкое имя города становилось ненавистным.

"Давным давно существовал, – пишет историк Густав Богуславский, – и существует до сих пор строжайший порядок прохождения любого серьезного документа через сложную делопроизводственную процедуру: регистрация входящих и исходящих номеров документа, мнения о нем, переписка по поводу поднимаемых вопросов, визы, поручения и прочее. В данном случае ничего этого не было, никаких следов прохождения одного из важнейших в истории Петербурга актов до нас не дошло. Министр Кривошеин, скорее всего, покинул Александровский дворец в Царском Селе, увозя с собой просто устное согласие императора на принятие решения о переименовании столицы. Выходя из кабинета после аудиенции, Кривошеин встретил в приемной прибывшего министра юстиции И. Щегловитого и никак не сообщил ему о только что принятом решении. Ничего не сказал об этом министру юстиции и сам император. Щегловитов узнал об этом из официального письма, присланного министром земледелия. Документ такого содержания из Министерства земледелия на Исаакиевской площади был срочно переправлен в Государственный совет, располагавшийся в Мариинском дворце, оттуда перевезен на малую Садовую улицу, в Министерство юстиции, к сведению министра И. Щегловитого, оттуда – на Моховую улицу в дом председателя Совета министров И. Горемыкина, а после возвратился на Сенатскую площадь, в канцелярию Сената, от имени которого коротенькое, всего восемь газетных строчек, и лишенное каких-либо мотивировок и объяснений сообщение о решении императора о переименовании столичного города Санкт-Петербурга в Петроград было на следующий день, 19 августа, опубликовано во всех газетах империи".

"Государь Император Высочайше повелеть соизволил именовать впредь город Санкт-Петербург Петроградом".

Позднее Кривошеин все же рассказывал в доверительном кругу, и один из таких рассказов записал управляющий канцелярией Министерства земледелия Иван Иванович Тхоржевский (поэт и переводчик): "Государь держится молодцом. Многие на него за Петроград нападают. Рухлов (министр путей сообщения) будто бы сказал: что это вы, Ваше Величество, – Петра Великого поправлять! – И знаете, как Государь ответил? Не рассердился, а отшутился: "Что же! Царь Петр требовал от своих генералов рапортов о викториях, а я рад был бы вестям о победах. Русский звук сердцу милее..." Правда, хорошо сказано?"

Патриотический угар тех недель, конечно, понятен и сегодня мало у кого вызывает удивление: столетние переклички на самой поверхности. И настроения 1914 года смотрятся исторической пародией. Вот некоторые оценки:

"Вчерашние космополиты оказались вдруг ярыми националистами. Господствующей нотой был здесь, впрочем, безрассудочный шовинизм, истерическая ярость против всего "немецкого". Люди, казалось бы, рассудительные вполне, вдруг потребовали переделки своих фамилий немецкого происхождения на русский лад" (военный историк А.А. Керсновский).

"Была запрещена немецкая речь. Нарушители подвергались весьма внушительному штрафу до трех тысяч рублей или трехмесячному заключению. Исполнение музыкальных произведений немецких композиторов считалось непатриотическим поступком. Носившие немецкие названия населенные пункты были переименованы" (историк С.Фомин).

Могу, кстати, подтвердить семейным примером. Муж нашей Елизаветы Лозинской (дедушкиной сестры) во мгновение ока из Мюллера превратился в Миллера и так потом всю жизнь в эмиграции псевдоангличанином и прожил.

Зинаида Гиппиус записала в дневнике: "По манию царя Петербург великого Петра – провалился, разрушен. Худой знак! Воздвигнут некий Николоград – по казенному "Петроград".

И она же:

Кто посягнул на детище Петрово?

Кто совершенное деянье рук

Смел оскорбить, отняв хотя бы слово,

Смел изменить хотя б единый звук?

"Историческое имя, связанное с основателем города и заимствованное из Голландии, напоминающее "вечного работника на троне", заменено под влиянием какого-то патриотического каприза, ничего не говорящим названием Петрограда, общего с Елизаветградом, Павлоградом и другими подобными", – сокрушался критик последнего царствования Анатолий Федорович Кони.

"Венцом глупости было, конечно, требование переименовать Санкт-Петербург в Петроград – град Святого Петра в город Петра I. Невежество наших образованных кругов, от которых исходила инициатива, было поразительно, – пояснял А.А. Керсновский. – Петр I назвал основанный им город в честь своего святого – "Санкт-Питербурх" – на голландский, отнюдь не на немецкий образец и, конечно, не подумал назвать его в честь себя. Санкт-Петербург по-русски можно было бы перевести "Святопетровск". "Петроград" явился первым шагом к "Ленинграду". Одни варвары переняли у других".

Точно также реагировал в своем дневнике и петербургский городской голова Иван Иванович Толстой, отмечая 19 августа: "Утренние газеты сообщают о состоявшемся вчера, 18-го, переименовании, по Высочайшему указу, Петербурга в "Петроград". (...) Такого рода шовинизм мне совсем не нравится, являясь довольно печальным предзнаменованием: кого этим хотят обрадовать? Если это переименование является для кого-то радостью, то она значительно должна быть омрачена известием, появившимся в утренних же газетах и сегодня же о серьезном поражении, если не о разгроме русской армии в Пруссии".

На это же указывал и искусствовед барон Николай Николаевич Врангель: "...Сегодняшнее правительственное сообщение гласит о серьезных неудачах. Тем бестактнее Высочайшее повеление, опубликованное сегодня, о переименовании Петербурга в Петроград. Не говоря о том, что это совершенно бессмысленное распоряжение, прежде всего, омрачает память о великом преобразователе России, но обнародование этого переименования "в отместку немцам" именно сегодня, в день нашего поражения, должно быть признано крайне неуместным. Кто подбил Государя на этот шаг – неизвестно. Но весь город глубоко возмущен и преисполнен негодования на эту бестактную выходку".

Даже мать Государя, вдовствующая Императрица Мария Федоровна язвительно заметила: "Скоро Мне Мой Петергоф назовут Петрушкин Двор".

Узнаются сегодня и голоса патриотического лагеря.

"Биржевые ведомости": "Мы легли спать в Петербурге, а проснулись в Петрограде!.. Кончился петербургский период нашей истории с его немецким оттенком... Ура, господа!.."

Между прочим, первыми с предложением о переименовании выступили даже не русские, а столичные чехи. "Чешская колония в Петербурге, – писала "Биржевка" еще 31 июля, – выработала следующий текст обращения к русскому населению: "Ныне вполне своевременно и уместно вспомнить почин длинного ряда русских деятелей и мыслителей XVIII и начала XIX веков, которых коробило немецкое название нашей столицы. Уже Екатерина Великая издавала указы в "Граде Св.Петра", Александр Благословенный привез древние изваяния с берегов Нила тоже в "Град Св.Петра". Пушкин и другие поэты говорят о "Петрограде"; "Петроградом" же называют нашу столицу все южные и западные славяне, также червоноруссы. Пора исправить ошибку предков, пора сбросить последнюю тень немецкой опеки. Мы, чехи, просим общественное управление столицы войти с ходатайством на Высочайшее Имя об утверждении и обязательном впредь употреблении русского названия столицы "Петроград".

И до сих пор в аэропорту Праги вы услышите: "Летадло летело с Петрограду".

Вслед за переименованием Санкт-Петербурга, – разогревали друг друга патриоты 1914 года, – неизбежно должны произойти изменения в названиях и ближайших к столице городов: Петергофа, Шлиссельбурга, Ораниенбаума и Кронштадта, причем в отношении последнего особо подчеркивалось, что недопустимо сохранять название "Кронштадт", так как в пределах воюющей с нами Австро-Венгрии имелся город с таким же наименованием.

"Простонародье, – писало "Новое время", – и раньше говорило: Питер, Питербурх. А та часть его, которая отстаивала "старую веру", всегда называла его не иначе, как Петроградом".

Впрочем, не обошлось и без скандалов. 25 августа оглашение Высочайшего повеления на чрезвычайном заседании Городской думы "не сопровождалось аплодисментами. Присутствующие лишь приняли его к сведению".

Прожило новое название всего девять с половиной лет. Да и то, власти не особенно следили за корректным именованием столицы. Любой книжник подтвердит вам, что слово Петербург на титульных листах самых разнообразных изданий сохранялось вплоть до 1924 года. И – несомненно – легкость первой перемены имени помогла пойти на еще одну: к "граду" оставалось только присоединить "Ленина".

Впрочем, топонимически Петроград вымер не весь, сохранившись при большевиках в названии целой стороны – Петроградской. На которой я и родился в положенный срок, в очередную годовщину со смерти их Ильича.