72-й Венецианский кинофестиваль подошел к середине. Лучшим фильмом программы пока остается "Франкофония. Лувр под немецкой оккупацией" Александра Сокурова.
Один из самых долгожданных фильмов конкурса Мостры показали в первые же дни. Это "Франкофония. Лувр под немецкой оккупацией" Александра Сокурова, четыре года назад увезшего из Венеции "Золотого льва" за свою предыдущую картину "Фауст". С приходом нового художественного руководителя Альберто Барберы фестиваль переживает тяжелый кризис и год за годом теряет прессу и профессиональную публику, предпочитающую теперь ездить в Торонто. Пожалуй, показ "Франкофонии" стал пока единственным сеансом, напомнившим о прежней Венеции под руководством Марко Мюллера: в огромном зале не было ни одного свободного места. Это неудивительно: снятый в Эрмитаже "Русский ковчег" считается европейскими критиками и кураторами одним из лучших фильмов прошлого десятилетия. Известно, что Сокурова годами осаждали представители крупнейших музеев мира с просьбой снять продолжение. Но он не из тех режиссеров, кто стал бы тиражировать один и тот же прием.
Жанр "Франкофонии" определить не так просто. Точнее всего, ее можно назвать кинематографическим эссе с небольшим вкраплением игровых эпизодов. Режиссер рассказывает, как удалось спасти коллекцию Лувра во время Второй мировой войны, а также позволяет многочисленные отступления, переводя разговор на историю живописи, литературы и двадцатого века. "Франкофония" посвящена отношениям двух европейских стран ("сестер", как их называет Сокуров) – Германии и Франции, но в то же время основной акцент делает на двух конкретных людях. Потому что на подлинное усилие – вопреки политике, личной карьере, наконец, страху – способны не государственные образования, а отдельные личности. Аристократ, нацист, ветеран Первой мировой войны граф Вольф-Меттерних, уполномоченный по охране художественных произведений при начальнике немецкой военной администрации во Франции, и Жак Жожар, директор Национальных музеев страны. Жожар, по язвительному замечанию Сокурова, оказался чуть ли не единственным государственным служащим, не покинувшим свой пост.
Сокуров вообще произносит немало колких слов в адрес французов. Возможно, поэтому фильмом оказалось недовольно руководство Лувра, от показа картины отказался Каннский фестиваль. История коллаборационизма во Франции – очень болезненная тема, зона умолчания. Прошедшая в 2008 году выставка фотографа Андре Зукка "Парижане под оккупацией" вызвала множественные споры, мэрия Парижа запретила рекламировать выставку на улицах. Кинематограф к этой теме обращался крайне редко: известности удостоился разве что "Лакомб Люсьен" Луи Малля, тоже немало критиковавшийся в свое время. А вот уже "На верхней ступени" Поля Веккиали словно не существует в информационном пространстве. Коллаборационистскому режиму посвящен единственный документальный фильм Клода Шаброля "Глаз Виши", но даже имя Шаброля не помогло найти ленте широкого зрителя. Шедевр Марселя Офюльса "Горе и жалость" вовсе был запрещен к показу много лет, телевидение его продемонстрировало лишь в 1981 году, через 12 лет после окончания съемок.
Но фильм Сокурова совсем не походит на провокацию. Ровно наоборот: режиссер размышляет о том, что благополучной европейской стране совсем не хотелось расставаться со своим комфортом под натиском такого же европейского соседа, высокого ценившего ее культуру и искусство. Режиссер приводит обращение Гитлера о том, что немецкий солдат не должен опорочить честь мундира и обязан уважать культуру Францию. Совсем другую цену как за свое выживание, так и за выживание своего искусства должна была заплатить другая страна: для контраста Сокуров показывает знакомые, но всегда остающиеся непереносимыми кадры блокады Ленинграда; видим мы и схему Эрмитажа, где отмечены попавшие в него снаряды.
"Франкофония" подкупает, прежде всего, пристрастностью интонации. В мировом кинематографе крупнейшие авторы – например, Мануэл де Оливейра – всегда могли позволить говорить от себя, но отчего-то в России режиссеры часто избегают прямого высказывания. В этом заключается главная смелость фильма: он на девяносто процентов состоит из монолога Сокурова, и пусть кому-то его рассуждения могут показаться наивными или очевидными, но честности и смелости в таком подходе гораздо больше, чем в фильмах режиссеров, предпочитающих прятаться за изящной формой и уходить от прямой речи. И в то же время при всем своем трагизме "Франкофония" – неожиданно легкое, ироничное кино. И очень современное и свободное: Сокуров включает в фильм разговоры по скайпу, распадающееся на пиксели изображение, сплит-скрин. Чем-то "Лувр под немецкой оккупацией" напоминает прощальный фильм Михаила Ромма "И все-таки я верю...", где так же тонко говорилось о начале двадцатого столетия. Еще больше сходств с работами замечательного финского режиссера Петера фон Бага, для которого материя истории и искусства тоже всегда была чем-то живым, а не "музейным". Сокуров в начале "Франкофонии" обращается к портретам Чехова и Толстого, и для него они – не покрывшиеся хрестоматийным глянцем фигуры, а живые собеседники, диалог с которыми не прекращается.
Вслед за "Франкофонией" вне конкурса показали документальный фильм "В Джексон-Хайтс" другого классика – 85-летнего Фредерика Уайзмана, которому в прошлом году в Венеции вручали почетного "Золотого льва". Уайзман снял более сорока документальных картин и особенно ускорил темп в последние годы: "Танец: Балет Парижской оперы" (2009), "Боксерский зал" (2010), "Дикая лошадь" (2011), "В Беркли" (2013), "Национальная галерея" (2014), "В Джексон-Хайтс" (2015). Точнее всех режиссерский проект Уайзмана описал немецкий критик Олаф Меллер: "[его] фильмы затрагивают вопросы цивилизации и показывают, какой огромный труд нужен для ее сотворения". Чаще всего принято говорить, что Уайзман снимает подробнейшие портреты институций, будь то университет, опера, музей или ночной клуб. Но "В Джексон-Хайтс" продолжает другой его цикл – внимательных исследований жизни определенных сообществ, местностей. В него входят "Аспен" (1991) и "Белфаст, штат Мэн" (1999).
Метод очень простой: очертить определенную территорию и сложить фильм из всего, что здесь происходит. "В Джексон-Хайтс" – результат титанической работы: девять недель съемок, десять месяцев монтажа, в результате которого из 120 часов материала осталось только три. Джексон-Хайтс – район Куинс, самого большого боро Нью-Йорка. Здесь говорят на 167 языках, живут бок о бок как выходцы из Латинской Америки, так и из Азии. Уайзман фокусируется на встречах отдельных групп: сквозными героями становятся местные гей-активисты, в течение года работающие над крупным парадом и собирающиеся в еврейском центре; своим опытом по пересечению границы делятся мексиканцы; наконец, почти все жители обеспокоены наступлением зловещей стратегии Business improvement district, в результате которой до небес взлетают цены на недвижимость, и семейные бизнесы отступают под напором больших корпораций вроде GAP.
Несмотря на монументальную продолжительность, оторваться от "В Джексон-Хайтс" совершенно невозможно: особенно на российского зрителя все то, что показывают Уайзмен, должно производить впечатление репортажей с другой планеты. Этот фильм несомненно критичен к американской политике, но в то же время очень убедительно показывает, насколько совершенно работает низовая демократия, самоорганизация людей и взаимное уважение людей друг к другу. То есть то, как обеспечивается работа самой цивилизации.
На любом фестивале помимо новых работ великих режиссеров, таких как Александр Сокуров и Фредерик Уайзман, всегда демонстрируют множество проходных фильмов, на которых и не хочется заострять внимание. Но сложно обойти стороной документальную картину Евгения Афинеевского "Зима в огне", посвященную Майдану. Афинеевский родился в Казани, в 90-е занимался мюзиклами и работал на израильском телевидении, затем перебрался в Голливуд, где продюсировал коммерческие ленты. Как режиссер снял комедию "Ой, вэй! Мой сын гей!!" (она может быть знакома завсегдатаям Московского кинофестиваля) и документальную ленту "Развод глазами детей". Словом, его творческая биография едва ли пересекалась ранее с политической тематикой, но фильм про Майдан – сегодня обязательное украшение любого крупного фестиваля.
Про украинскую революцию достоинства снято уже множество очень разных фильмов. Монументальный авторский "Майдан" Сергея Лозницы, репортажный "Киев/Москва" Александра Расторгуева и Павла Костомарова, летопись "Сильнее чем оружие" коллектива #BABYLON’13. "Зима в огне" – попытка создать подробную хронику революции день за днем, рассказать "как оно было на самом деле", собрать воспоминания участников. Фильм снят для Netflix и рассчитан прежде всего на ту американскую и европейскую аудиторию, которая имеет приблизительное представление о происходивших на Майдане Незалежности событиях. Для большой наглядности действие разбито на дни, на экране возникают подробные карты уличных боев и передвижений протестующих, голос диктора и вступительные титры в самом начале сообщают общую информацию о дореволюционной Украине.
Проект во всех смыслах дорогостоящий и сложный: 28 операторов, 93 дня съемок, исполнительным продюсером стал Агнус Волл, постоянный монтажер Дэвида Финчера. Тем не менее предъявлять кинематографические претензии "Зиме в огне" вовсе не стоит, поскольку это телевизионный фильм, сделанный по лекалам Netflix. Впрочем, и такой жанр не исключает возможности рефлексии, анализа, наконец, репортерской точности. Но "Зима в огне" – в первую очередь пропаганда, методично и ловко уклоняющаяся от любых неудобных вопросов о Майдане. Материал подобран так тщательно, что любая амбивалентность вовсе исключается. Поразителен контраст с "Киевом/Москвой", так же снимавшимся огромным количеством операторов, публиковавших свои записи на сайте Meduza.io. Одна из самых запоминающихся сцен фильма Расторгуева и Костомарова – выступление будущего президента Петра Порошенко, которого протестующие прогоняют матерными ругательствами и даже брызгают в него из газового баллончика. Он в ответ произносит: "Если вы сейчас не успокоитесь, я приведу людей, которые вышвырнут вас отсюда". Можно ли представить подобную сцену в "Зиме в огне"? Задача фильма Афинеевского – сформулировать некую единую и окончательную правду об этих событиях, избежать любой двусмысленности, отлить в бронзе новую официальную мифологию, утвердить единомыслие.
Минимум информации, но максимум эмоций: множество кадров, где запечатлены смерти людей, под которые все время подкладывается душераздирающая музыка и признания активистов о том, что они были готовы умереть. Фильм вообще состоит из ряда девизов, которые повторяются много раз – для закрепления материала, как это называлось в школе. Словно иллюстрируя известный девиз "Бог, нация, семья", режиссер делает особый упор на представителях разных религиозных конфессий (первая версия фильма называлась "Молитва за Украину"), а один из главных свидетелей-повествователей становится двенадцатилетний мальчик Роман Савельев, для которого революция, по его признанию, стала первой школой. Почему пропаганда в кино всегда так любит использовать детей?
Политические реалии сейчас таковы, что, критикуя подобное кино, рискуешь оказаться бок о бок с российскими государственными СМИ. Но Афинеевский – коллега не Костомарова/Расторгуева или Сергея Лозницы, а Дмитрия Киселева и Аркадия Мамонтова. И совсем не принципиально то, что политический вектор здесь иной. Это важно проговорить хотя бы потому, что наша недавняя история отчетливо продемонстрировала, как разрушительна ложь, направляемая благими намерениями.
Как ни горько это осознавать, но это уже второй Венецианский фестиваль, во время которого украинский режиссер Олег Сенцов остается в заключении на территории России. Ровно год назад Мостра стала одним из первых фестивалей, публично выразивших свою солидарность с политическим заключенным: тогда фестиваль символически оставил "пустое кресло" члена жюри для Сенцова. В этом году на Лидо в защиту Сенцова выступил знаменитый иранский режиссер Мохсен Махмальбаф, получивший независимую награду имени Робера Брессона (организаторы премии – киножурнал Rivista del Cinematografo и фонд Fondazione ente dello Spettacolo (FedS)).
Он посвятил свою награду Олегу Сенцову: "За последние годы мы слышали множество заявлений от российских лидеров о том, что Россия наконец-то нашла независимый голос и готова играть важную роль на мировой арене. Эти утверждения, конечно, можно только поддержать, но также важно помнить о том, что национальное возрождение невозможно на основе лжи и пропаганды. Даже одна уничтоженная жизнь – а двадцатилетнее заключение для 39-летнего режиссера означает самое жестокое из наказаний – приведет только к еще большему возмездию, которое может обрушиться на всю страну. Дорога к лучшему будущему способна начаться только с акта великодушия, милосердия и понимания. Олег Сенцов должен снимать новые фильмы, а не считать годы в тюрьме".
