Когда я читаю размышления о кризисе беженцев, когда наталкиваюсь на прогнозы о “гибели Европы” и восклицания о “нашествии варваров”, когда слежу за тем, как страны ЕС спорят между собой о том, какое количество людей они могут принять, я думаю не о будущем, а о прошлом. О том, как мои близкие и неблизкие шли по пыльным дорогам Европы, маялись в трюмах старых кораблей, пытаясь найти пристанище в Англии, Америке или хотя бы в родной Палестине – а туда тоже было нельзя, так как стабильность – и их не пускали, а потом сжигали. А потом каялись. Всей Европой. Всей Америкой. И это был только последний акт драмы, которая продолжалась столетиями.

Я – из народа беженцев. Сколько столетий мы ходили по европейским дорогам из города в город, из страны в страну? Вначале был гнев церкви, потом защита стабильности, потом конкуренция. Про нас говорили практически то же самое, что сейчас говорят про арабов. Что вера наша страшна, традиции дики, язык не понятен. Что мы распространяем болезни и подрываем демографический баланс. Что мы завладеем Европой – последнее говорят и сейчас, когда нас на континенте практически уже и не осталось.

Все эти столетия постоянных страхов и гонений вместе с другими народами Европы мы ее созидали. Ее ценности. Ее культуру. Ее экономику. Ее науку. Ее архитектуру. Мы ее вынянчили, эту Европу. Но предубеждения все равно были сильнее этой нашей готовности созидать. Когда мы попытались быть такими же, сняли наши халаты и сменили их на светские костюмы соседей, когда некоторые из нас вместо синагог пошли в церкви – страх только усилился. Нам опять пришлось бежать и спасаться. Удалось это немногим. Так должен ли я, потомок Авраама и Сарры, бросать камень в потомка Авраама и Агари? Лучше я буду с теми, кто призывает его обогреть.

Меня не страшат беженцы в Европе. Меня страшат те, кто даже сегодня видит причину бедствия в чужом, а не в себе самом. Меня изумляют еврейские имена под ксенофобскими комментариями. Что еще должно было произойти с нами, чтобы научить нас состраданию? Чтобы напомнить, что завтра беженцем может стать каждый из нас?

Я живу в стране внутренних беженцев. Еще недавно, до российского нападения на Украину, большая часть моих соотечественников даже и представить себе не могла, что многим придется бежать из Симферополя, Донецка, Ялты, Луганска… Я даже не хочу сравнивать уровень рисков и угроз – ни крымский с донецким, ни украинский с сирийским. Я просто хочу напомнить: люди были вынуждены в одночасье покинуть родной дом, работу, привычную среду – и начинать новую жизнь практически с чистого листа. Этот поворот в их жизни был непредсказуем, они ничего не решали. Они оказались заложниками исторических событий и политических решений. Оказались вне зависимости от своих взглядов на эти события и решения.

С сирийскими беженцами произошло то же самое. Мы можем долго обсуждать, кто виноват в сегодняшней гуманитарной катастрофе, можно ли было ее предотвратить, нужно ли было отказываться от действенной поддержки сирийской оппозиции и позволить Путину своей поддержкой Асада превратить Сирию в выжженное поле. Это тема для дискуссий на конференциях. А люди на дороге – это не тема для дискуссий. Они живые. Пока что.

И главное, чего нельзя допустить, – это не кризиса европейской демографии, а кризиса европейского милосердия. Потому что милосердие – одна из ценностей, которая и делает Европу Европой и смысл которой стал яснее после двух мировых войн, превративших наш континент в мир беженцев. Если от этой ценности отказаться, то не Шенгена не будет – Европы не будет.

Поэтому людей нужно принять и найти для них убежище. А Сирию нужно спасти, невзирая на стремление Путина и Асада ее уничтожить. Спасти и вылечить, чтобы люди, которые сегодня ищут спасения в Европе, смогли вернуться домой.

Дома всегда лучше – это вам скажет и тот, кто бежал от войны из Алеппо, и тот, кто бежал от войны из Донецка.

Виталий Портников – киевский журналист, автор и ведущий программы Радио Свобода "Дороги к свободе"

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода