Режиссер фильма об арт-группе "Война" Андрей Грязев сообщил, что, когда он возвращался с похорон активиста Леонида Николаева, его задержали и избили в отделении полиции. По словам Грязева, у подъезда его встретили двое сотрудников полиции с автоматами. Они потребовали сесть в машину и проехать с ними до отделения, заявив о "неких подозрениях". Протокол ему не дали, а нанесли несколько ударов дубинкой по руке. Врачи скорой помощи зафиксировали ушибы пальца и кисти правой руки.​ Леонид Николаев был одним из героев фильма Грязева "Завтра", посвященного радикальным акциям арт-группы. Защитой 33-летнего Андрея Грязева теперь, по его словам, займутся юристы благотворительного фонда "Русь сидящяя", которые готовят заявления в прокуратуру.

"Подошел ночью к подъезду, там стояла машина полиции. Рядом с машиной – два мента с автоматами. Они потребовали сесть в машину и проехать с ними до отделения. Сказали, есть некие подозрения", – написал в тот же день на своей страничке в Facebook Андрей Грязев.

– Вы возвращались с похорон Леонида Николаева. Была ли за вами какая-нибудь слежка и как проходило прощание с активистом?

– Я первым приехал к воротам кладбища. Это деревня Анкудиново в Подмосковье. Никого не было, но стояли машины с затонированными стеклами, в которых сидели неизвестные люди из определенных отделов и вели наблюдение. Как мне потом сказали, они пришли даже на отпевание и туда, где забирали тело. Кто-то них подошел к одному из оппозиционеров, там были нацболы, заявил, мол, мы для вашей же безопасности тут стоим. Что это значит, я не знаю.

​– Видели ли вы на похоронах соратников Леонида Николаева, лидера группы Олега Воротникова и его жену Наташу Сокол, с чьими именами связаны самые громкие акции "Войны"?

– Нет, их не было. Они же за границей, насколько я знаю. На похороны пришло много народу, потом были поминки, вечером мы гуляли в центре Москвы у метро "Октябрьская" в компании активистки Pussy Riot Маши Алехиной. Где-то к полуночи мы попрощались. Я спустился в метро, вышел на своей станции, пересел на автобус, доехал до своей остановки. Там мне еще до дома идти пешком через длинную узкую дорогу, которая очень плохо освещается. Когда дошел до своего дома, увидел полицейскую машину, возле нее двух сотрудников с автоматами. Они попросили вежливо документы. Я сказал, что у меня из документов есть только водительское удостоверение. Они пригласили сесть в машину.

– Чем мотивировали задержание? Было ли оно грубым?

– Все было вежливо. Я с ними не спорил, знаю все эти законы, насчет сопротивления, молча сел в кабину. Они довезли до отделения, где тоже все было до какой-то степени тактично. Правда, мне сразу выделили человека, сотрудника полиции с автоматом, который ходил за мной по пятам. Какое-то время он просто не давал мне выйти на улицу подышать воздухом.

– Пытались ли вы в отделении милиции получить какие-то объяснения?

– Никаких объяснений. Говорили – сидите, мы вам все скажем. Я выходил во двор несколько раз, мне показалось, обстановка стала накаляться. За окошком возникли какие-то другие люди, переговаривались по телефону, смотрели в мою сторону. Я слышал через стекло, как они обсуждают мою биографию, меня удивило, они как бы досконально про меня все знали. В очередной раз, когда я вышел во двор и входил обратно в дежурную часть, почувствовал резкий удар по правой кисти, нанесенный сотрудником с автоматом, который ходил за мной по пятам. Это произошло в мертвой зоне, где двойная дверь, отделяющая улицу от помещения. Зашел в отделение, и сразу заявил дежурному: "Меня по руке ударил сотрудник полиции".

​– Чем был нанесен удар?

– Что-то твердое, возможно, это был приклад автомата или наконечник дубинки. Дежурный сказал: посидите минуту. Ко мне подошел другой сотрудник, показал исписанную бумагу, и предложил ее подписать. Я говорю, не подпишу, пока не прочитаю. Он в ответ: ваше право отказаться, но раз вы отказываетесь, значит, протокол уносим. Через полминуты мне объявили: все, вы свободны, мы вас не задерживаем, можете идти домой. Я говорю: а как зафиксировать гематому на руке, может, вызвать медицинскую бригаду, чтобы они освидетельствовали, я не пьян, может, сдать кровь, заодно они посмотрели бы руку. Они сказали: дело ваше, вызывайте сами.

– Была ли у вас возможность в этот момент связаться с друзьями или адвокатом?

– Телефон у меня садился, я подумал, остаться в отделении одному без связи – не радужные перспективы. Вышел на улицу, дошел до пункта КПП и увидел, как сотрудник разговаривает по внутреннему телефону. Когда вошел в будку, он резко вскочил, перекрыл дорогу, спросил, куда я иду. Говорю: отпустили, иду домой. Он сказал: вы должны вернуться, мне никто не звонил. Я ему – вам только что при мне звонили, сообщили, что я свободен. Он не отреагировал, долго мы с ним стояли молча, он продолжал говорить: нет, никому звонить не буду, вас не пропущу. Мне показалось, что полицейский недостаточно трезв. Я положил руку рядом со входом, как бы такая дверца. Он эту дверцу закрывал своим телом, повернувшись ко мне спиной, и вдруг через мгновение он развернулся и ударил по руке, затем в грудь. Я вылетел оттуда на улицу и упал спиной о землю, возник кровоподтек на локте, на спине ушибы.

​– Как вы эти события для себя объясняли?

– Сложно делать выводы, пока только факты. Я вернулся в дежурную часть, из указательного пальца пошла кровь, попросил у них аптечку. Они сказали: вызывайте скорую. Позвонил Маше Алехиной, считал, что она в этом деле более подкована, чем я. На мою фамилию, на адрес отделения "Очаково-Матвеевское" Мария вызвала скорую, которая ехала очень долго. Я сидел в дежурной части, ко мне никто не подходил, ничего не спрашивал. Они просто ждали, что я встану и уйду. Когда приехала скорая, на пульт поступил звонок: "неотложка" приехала, откройте ворота. На что им сказали: мы скорую не вызывали, ворота никто открывать не собирается. Я опять потребовал протокол задержания или допроса. Мне сказали: нет, мы не понимаем, что вы тут делаете, как вы тут оказались? Идите отсюда. Когда я прошел через КПП, человека, который ударил меня, уже там не было. Я вышел, стояла скорая, из нее вышли врачи, они осмотрели руку, сказали, есть подозрение на перелом, отвезли в травмпункт, где сделали снимок.

– Пытались ли врачи контактировать с полицейскими, ведь они же должны оформить какие-то документы, где и при каких обстоятельствах вы получили травму?

– Вы не поверите, когда медицинская бригада составляла бумагу, они меня спросили: давай мы запишем, что тебя нашли на улице пьяным. Я говорю: ребята, есть зафиксированный звонок на конкретный адрес. Тем более вы сами звонили в полицейский участок – пишите так, как есть. Вы меня забрали из отделения. После чего у меня телефон сел. Я не понимал, где территориально нахожусь. Поймал машину, доехал до дома. Сразу связался с Машей Алехиной. Она сказала: нужно срочно писать пост в соцсетях и спросить, что в этом случае делать.

– Есть ли у этой истории судебные перспективы?

– После того, как я написал в пост в фейсбуке, многие откликнулось. Женя Григорьев, президент Гильдии документального кино, сразу предложил своего адвоката. С ним я консультировался. На следующий день пришла от юристов из фонда "Русь сидящая". Они готовят заявления в прокуратуру и в Следственный комитет.

​– Связываете ли вы это избиение с вашей деятельностью, в частности, с фильмом "Завтра", где вы рассказывали об арт-группе "Война", которая в картине переворачивала полицейские машины?

– У меня нет доказательств, чтобы это подтвердить, но для меня очевидны какие-то совпадения. Это первое задержание за всю мою жизнь, первый привод в отделение, что он именно случился после такой трагичной даты, как похороны Лени. Это все странно, что они изучили мою биографию. Я могу высказать факты, каждый делает выводы сам.

– Кем был для вас один из героев вашей картины, погибший активист Леонид Николаев?

– Он был неким олицетворением, моим отражением именно в этом фильме "Завтра". Его смерть воспринимаю как близкую трагедию, хоть совсем недавно, в декабре прошлого года у меня уже были одни похороны, ушел отец.

– Что стало с группой "Война"? Продолжали ли вы общение с ними, в вашей картине подробно описана их закулисная жизнь, сняты самые скандальные акции: переворачивание полицейских машин и фаллос на разводном мосту в Питере?

– "Война" распалась. Прошло три года, как вышла моя картина "Завтра", с тех пор никаких контактов с активистами не было, за исключением встреч в суде, где обвинения против меня выдвинул Олег Воротников. Это общеизвестно.

– В чем были претензии группы "Война" и их лидера Олега Воротникова?

– Я выиграл несколько судов, в том числе и в Берлине. Обвинения тогда и сегодня звучат абсурдно. Сначала они отказывались признавать, что я вообще как-то с ними контактировал, потом обвиняли в том, что я выкрал все их материалы, весь архив. Когда выяснилось, что это неправда, сказали, что я снимал группу без их ведома и разрешения, выпустил фильм, не показав им. Хотя на суде была видеозапись того, как они фильм смотрят и комментируют.

– Учитывая, что арт-группа "Война" всегда работала на грани фола, не был ли этот суд очередным перфомансом в стиле Олега Воротникова и его супруги Натальи Сокол?

– Мне было не до смеха, вся эта история начиналась за две недели до мировой премьеры картины "Завтра" на Берлинском кинофестивале. Там стоял вопрос: смогут ли отборщики после таких обвинений продемонстрировать фильм публике. Мы с организаторами пытались держать это в тайне, но журналисты все пронюхали. Многие подумали, это пиар, перформанс в поддержку фильма через скандал и шумиху, утверждали, что мы заранее договорились о конфликте. Но, как время показывает, все было ровно наоборот. После суда в Москве арт-группа стала отправлять письма на другие фестивали с требованием не давать призы картине. Что самое интересное, некоторые кинофорумы не принимали решений до тех пор, пока я не присылал бумаги, документы и видео о моей невиновности, и только потом все вставало на свои места.

​– Почему вас удивило, что они подали в суд и повели себя не так, как вы предполагали? Воротников действовал всегда радикально, нарушая любые правила и нормы поведения, он и его супруга ходили на акции протеста с грудным ребенком. В вашем фильме есть сцена, где держа в руках сына, Олег сбивает фуражку у полицейского, в итоге муж и жена попадают за решетку, а ребенок остается на руках у омоновца.

– С одной стороны, не удивило, я осознавал, что это полнейший дебилизм, доходящий до абсурда, до какой-то крайней степени – отрицать все, включая себя. Удивило все-таки то, что Воротников пошел против своих принципов – обращаться с жалобой в суд, с одной стороны, нарушая закон, с другой, апеллировать к этому закону.

– Леонид Николаев, на чьих похоронах вы присутствовали, не был таким, как Воротников?

– Он не подтвердил никаких обвинений в мой адрес. Его подпись на иске была поддельной. Это выяснилось после того, как я с ним лично встретился, поговорил.

– Учитывая радикализм, непредсказуемость и бесстрашие активистов арт-группы, почему друзья и коллеги Леонида не превратили его похороны в некий перформанс? Это было бы логично.

– Ну, это как-то уже, мне кажется, чересчур. Лично я к смерти отношусь достаточно серьезно.

– Когда вы снимали картину об активистах, ловили себя на мысли, что вам дико нравятся их акции, или вы старались выступить просто в роли рассказчика закулисной жизни провокационных художников?

– На самом деле, невозможно снять честный документальный фильм, если не иметь всех чувств, и отрицательных, и положительных. Да, я могу сказать, что в чем-то их поддерживал, в чем-то осуждал. Я считаю, что благодаря этой взвешенной позиции, в фильм есть аргументы за них, и против них, как бы такое равновесие. Во всяком случае, я не хотел, чтобы это была какая-то агитка за государство или пропагандистский фильм про них. Я хотел, чтобы там была такая абсолютно взвешенная позиция, которая передает все точки зрения. Мне кажется, это удалось сделать, – говорит Андрей Грязев.