"Девочка перед дверью" Марьяны Козыревой, вышедшая в издательстве "Самокат", – страшная книга. Написана легко и нарочито безыскусно, даже как бы простовато – в известном жанре "мир глазами ребенка". Прием, работающий безотказно: детская оптика, наводимая на самые обычные предметы, искажает их, иногда до неузнаваемости, и тем самым делает занимательным само перечисление того, что видит "маленький" автор в своем прошлом – будь то примусы, как живые, присевшие на табуретках у каждой двери в коридоре коммунальной квартиры, или решительная тетка в папильотках и с папиросой – то еще диво. Или опечатанная дверь, перед которой стоит девочка – Виктория, Витька, не в силах понять, куда же делись ее папа с мамой и кто заклеил бумажками дверь в комнату, где остались ее игрушки. Написано предельно просто – так, что чувствуешь, будто сам сейчас стоишь перед той же дверью.
Прием работает – предметы то сжимаются, то вытягиваются в вопрошающих глазах ребенка, туманные фразы взрослых витают, как ребусы, вызывая усмешку читателя – ведь он-то, взрослый, все понимает. Вот "плотникова жена" на няниной иконе – откуда Витьке знать, что это Богородица? Потом няня все же кое-что объясняет, и начинается работа мысли: "Вот интересно: а вороны тоже подчиняются Царице небесной? Нет. Наверное, они у нее шпионы. Или враги народа. Должны же и в ее царстве быть враги народа…" Потом девочке говорят, что ее родители "уехали в командировку", очень длительную – откуда ей, бедной, знать, что их арестовали. Потом ее передают из рук в руки – то знакомой женщине-летчику Милице Васильевне, то бывшей маминой няне Груше, то тете Юне, лишь бы не забрали в детдом.
В конце концов Витьке фантастически везет – родителей выпускают. Мы, умудренные, уже знаем, что так бывало в середине 30-х, хоть и редко – вот вам тот самый редкий случай. И плевать, что семье нельзя жить в больших городах, зато снова вместе, да еще и в пионерский лагерь поехать можно. Но там тебе не дома – неуютно, грязно, 4 умывальника на 6 отрядов – так Витька и пишет в письме маме, надеясь, что мама испугается и заберет ее домой. Но тут начинается веселая пионерская жизнь, письмо не дописано и забыто. А потом к детям в гости приходит бравый военный, капитан пограничного катера, и все завороженно слушают его – про то, "как любое наше неосторожное слово или записку враг может использовать в своих шпионских целях. Особенно если там есть что-то порочащее нашу Родину или какие-нибудь цифры". И тут жизнь героини превращается в ад – она вспоминает про недописанное письмо с секретными сведениями о четырех умывальниках: письмо потерялось и может попасть в руки врагу. Ребенок теряет сон и аппетит, доходит до нервного истощения.
Как-то незаметно, слово за слово, кривое зеркало наивных детских глаз угрожающе выпрямляется, и вдруг становится ясно, что оно тут ни при чем, что это мир чудовищно искажен, и его кривизна волнами проходит по детской душе. Этот кривой мир живет по своим законам – несчастье надвигается, сиротство стоит под дверью. Правда, перед этим родители успеют устроить подросшей дочери "сеанс правды", вытряхнув из ее головы ядовитый винегрет из шпионов и врагов народа. В 14 лет Витька остается совершенно одна и попадает в далекий узбекский колхоз.
Но дело даже не в событиях, которые могут быть теми или иными. Дело в процессе, происходящем в душе ребенка, чей мир планомерно растаптывается некой злой силой. Об этом процессе в книге не говорится прямо, о нем, если можно так выразиться, говорит порядок слов в повествовании. Сам текст книги, его ритм, его дыхание указывает на сопротивление этой злой силе, прорастающее буквально сквозь асфальт.
Книга "Девочка перед дверью" в первый раз была опубликована в 1976 году в подпольном ленинградском журнале "37", через 2 года в журнале "Часы", в 1990 году ее издали в "Детгизе", и вот теперь она вышла в издательстве "Самокат" в серии "Как это было". Серию придумал издатель, редактор, партнер ряда проектов издательства "Самокат" Илья Бернштейн.
– Марьяна Козырева – очень питерская, очень ленинградская женщина. Она 1927 года рождения, то есть она старше поколения дворников и сторожей, тем не менее, именно она отворила эти врата. Она стала дворником и оператором котельной, когда будущие рок-звезды еще носили пионерские галстуки. Она прошла через всякие подпольные семинары, их дом – это был такой "флэт" для разных неформальных писателей и философов. Это было поколение, недавно вернувшееся из лагерей и еще сохранившее преемственность с прежней культурой. В этом смысле оно сильно отличалось от следующих поколений. Именно для этой публики и написана ее книжка, без всякого расчета на официальное опубликование, а поэтому без всякой внутренней цензуры и без всякой нужды в объяснениях. Это было написано для людей, которые имели тот же опыт противостояния сталинизму. Судьба ее тоже характерна – блестящие родители, такой питерский коктейль, мать – с одной стороны, поэт-символист круга Гумилева-старшего, с другой стороны, она была спирит, последовательница Блаватской. В то же время, в ее окружении было полно видных террористов, включая ее родную сестру, много видных эсеровских лидеров, поэтому они пошли по мукам не в 30-х годах, а существенно раньше. Повествование начинается в 1932 году, именно тогда во время спиритического сеанса была арестована ее мама, потом ее выпустили, вторая волна репрессий была в 37-м, третья в 49-м.
– Илья, это ведь не единственная книга в вашей серии "Как это было".
– Да, эта серия изначально понималась мною как серия художественных автобиографических книг о войне, прокомментированных сегодняшним специалистом. До "Девочки перед дверью" вышли еще 4 книги: "Сестра печали" Шефнера, "Он упал на траву" Драгунского, "Будь здоров, школяр" Окуджавы и "Ласточка-звездочка" ростовского писателя Виталия Семина – об обороне Ростова, о Холокосте в Ростове и о том, как сам он был остарбайтером. Но сейчас я эту серию рассматриваю шире – как русский ХХ век в беллетристике, но тоже на автобиографической основе и тоже с комментариями историков.
– Как вы находите своих авторов, как складываются части этой серии?
– Случайным образом. В основном, я опираюсь на свой собственный читательский опыт. Я 1967 года рождения, много читал, и у меня была очень нестандартная детская библиотека, почему так получилось, теперь уже не у кого спросить. Там были необычные книжки разных региональных издательств, видимо, привозимые из командировок, книжки такого рафинированного подбора – их я читал больше, чем стандартную "золотую полку". Основываясь на этом, я сделал несколько серий, часть с "Самокатом", часть с другими издательствами. У меня есть серия "Родная речь", ленинградская проза 1960-х. Это Сергей Вольф – "Глупо как-то получилось" и "Дом в сто этажей", Валерий Попов – "Все мы не красавцы", Игорь Ефимов – "Таврический сад", Виктор Голявкин – "Мой добрый папа", Вадим Фролов – "Что к чему", Борис Алмазов – "Посмотрите, я расту", Инга Петкевич – "Мы с Костиком", Александр Крестинский – "Туся". Это не совсем книги с моей детской полки, но пара книг оттуда там есть. Гораздо больше их в другой серии – "Книги для детей и взрослых", там сказки Витковича и Ягдфельда, "Второе апреля" Ильи Зверева, "Лошадь без головы" Поля Берна, "Волшебные перья Арарахиса" Александра Якубенко и многое другое. Вот это точно мои детские книжки – которые мне нравились тогда и понравились теперь, при повторном чтении, и которые почему-то выпали из читательского контекста – с моей точки зрения, несправедливо. Серия "Как это было" тоже имеет отношения к моей детской книжной полке, но "Девочку перед дверью" Марьяны Козыревой я как раз не читал, это была самиздатская книжка, имевшая хождение здесь, в Питере, но мне ее порекомендовали люди, которые знают мои вкусы и которым я доверяю. Вообще нашу детскую и подростковую литературу времен оттепели я считаю недосягаемой вершиной. Тогда пришло поколение, условно говоря, Бродского – Довлатова, это были люди с вполне диссидентским бэкграундом, диссидентским, прежде всего, эстетически. Но они были мало образованны – они сами о себе так говорили: Битов, например, замечает, что предыдущее поколение знало языки и поэтому могло уйти в переводы, а у них такой возможности не было, им оставалось только бытование в области детской литературы. А так как они были людьми бескомпромиссными, то они без всякой фиги в кармане делали детские и подростковые книги и вполне себя в этом реализовали. С другой стороны, многие старые люди, всю жизнь бывшие крепкими советскими писателями, вдруг выдали что-то невероятное, вроде той же Бруштейн, – разморозилась такая дудочка. Ведь эта книга, написанная полуслепым человеком далеко за 70, настоящая энциклопедия Вильно 90-х годов, абсолютно точная, удивительная вещь. А до этого Бруштейн писала всякие перелицовки пьес, ничего это всплеска не предвещало. Ну, и потом, в это время на западе случился бум – появился и "Карлсон", и "Муми-тролль", и все это было очень быстро переведено. Тогда же появились Ремарк и Хемингуэй, очень сильно повлиявшие на наших писателей – все они у нас были такими хемингуэями, и на подростковой литературе это очень благотворно сказалось. Причин много, но самое главное – мы не знаем, почему случается золотой век в литературе.
– Возвращаясь к "Девочке перед дверью" – это книга для взрослых или для детей?
– Вся литература, которую я издаю, годится для взрослых – для тех, кто понимает, что подлинный персонаж книги – это язык, а подлинная фабула – это приключение слов в предложении. Это и есть основной критерий для отбора текста – только универсальное художественное качество.
А еще в этой книге поражают комментарии – подробнейшие, с множеством фотографий: настоящее исследование о родителях Марьяны Козыревой и о людях, послуживших прототипами персонажей ее книги. Вместе с ними книга, не утрачивая своих художественных качеств, приобретает новое качество, становясь живым документом эпохи.
