Время – беспощадный враг искусства: фотографии и акварели блекнут, рисунки и автографы гаснут. Не меньший вред наносит деятельность человека – выхлопы газа и промышленные отходы разъедают древние стены. Прибавим к этому войны (у всех на слуху разрушенные террористами ИГИЛ памятники), стихийные бедствия, бездумное строительство…
Поездки заинтересованных путешественников отмечены поспешностью: увидеть достопримечательности, пока они еще существуют. Когда Рескин приехал в Венецию, во Дворце Дожей висели клочья огромного полотна Тьеполо, в крыше зияли пробоины от австрийских снарядов.
Возведенная в начале V века колонна Аркадия, с великолепными барельефами триумфов последнего императора единого Рима – Феодосия, была разрушена в 1729 году, но, к счастью, немецкий любитель древностей Унгнад успел ее зарисовать в последней четверти XVI века, сохранив для исследователей внешний вид монументального памятника. Многие латинские эпиграфические стихотворения уцелели в списках итальянских гуманистов, тогда как доски и камни безвозвратно утрачены.
Бездумная и непредсказуемая градостроительная политика московских властей побудила меня поспешить в знаменитый дом К. Мельникова, едва он открылся для нечастых и малочисленных экскурсий.
Два сросшихся цилиндра с множеством окошек, затерянные между более высокими домами в переулках Арбата, напоминают ведра, позабытые на дне колодца. Солнце – редкий гость в доме, где жил его создатель, после – его потомки, а теперь, в обстановке бесконечной судебной тяжбы, потихоньку обустраивается мемориальный музей. Отсутствие солнца помогает влаге уничтожать дерево и штукатурку. Большую опасность представляют массивные соседние новостройки: закладка их фундаментов может всколыхнуть подземные воды, которые "с шепотом обдерут кости" дома с гордой надписью на фронтоне: "Константин Мельников. Архитектор".
Человек, придумавший и воплотивший одно из архитектурных чудес ХХ века, происходил из семьи пореформенных мещан, обосновавшихся в Москве после 1861 года. Константин Мельников окончил Московское училище живописи, ваяния и зодчества, а работать по специальности начал в канун революции. Мировоззрение Мельникова было продуктом как дореволюционной культуры, так и революционной стихии.
Известность Мельникову принесли два проекта: асимметричный павильон "Махорка" и саркофаг для забальзамированного тела Ленина (архитектору протежировал видный советский функционер Л. Красин). В 1925 году Мельникову была доверена постройка советского павильона на Международной выставке декоративного и промышленного искусства в Париже. Располагая скромным бюджетом примерно в 15 тысяч рублей, Мельников сумел сделать запоминающийся проект.
"Павильон России представлял собой конструкцию из модельной доски, выкрашенную в красный, белый и серый цвета. Павильон был прорезан по диагонали двумя лестницами. Экстерьер был по большей части стеклянным, все вместе походило на запущенный зимний сад".
Несмотря на то что по соседству с советским павильоном между гран Пале и Сеной были возведены эффектные итальянский и английский павильоны, роскошный "Отель коллекционера" Пату – Рульманна и знаменитый Pavillon de lEsprit Nouveau Ле Корбюзье, проект Мельникова взволновал умы архитекторов. Великие модернисты – Хоффман, Корбюзье, Малле-Стевенс – весьма комплиментарно отозвались о работе своего русского коллеги.
Вероятно, заграничная командировка стала важнейшим событием для Мельникова. Архитектор привез из Парижа самокат и мечту о собственном доме. В 1927 году он приступил к его возведению, используя непрочную поддержку в партийных верхах, свою популярность и гонорары за проекты двух московских гаражей. Своих средств не хватало, пришлось брать государственную ссуду и экономить на всем. Многие изобретения Мельникова, подобно новациям итальянских неореалистов, были продиктованы бедностью. Сотовая конструкция, где окна можно было добавлять и убирать без ущерба для расчетов нагрузки, позволили сэкономить третью часть кирпичей. В фундаменте и интерьерах были использованы рельсы трамвайных линий и дерево мостовых.
Дом был построен Мельниковым в 1927-1929 гг., и наступление "Великого Перелома" оставило на нем неизгладимый след. С одной стороны, налицо элементы конструктивизма: геометрические формы, изменяемое пространство, переплеты удлиненных окон-шестиугольников (одно восьмиугольное появилось вне плана), золотистый цвет общей спальни, теоретически связанный с безмятежным отдыхом.
С другой стороны, парадоксально получилось, что частный дом архитектора, обставленный согласно вкусам и возможностям советского мещанина (ковер в стиле ар-нуво из Парижа, строгие неоклассические стулья, кресла с чехлами, самовар), становился в некотором роде образцом организации жизненного пространства ячейки советского общества – семьи. Известно, что правительство Сталина приложило немало жестоких усилий в 30-е годы для укрепления института семьи; достаточно назвать восстановление бракоразводного судопроизводства, уголовное преследование гомосексуалистов, запрещение абортов.
Как знать, быть может, мещанская стихия дома Мельникова уберегла его создателя от "уплотнений"? Но архитектурные вкусы советских руководителей были противоположны воззрениям Мельникова, и карьера архитектора была загублена. Самые смелые проекты: здание Наркомата тяжелого машиностроения, Дворца Советов – наполовину пирамиды, наполовину лотоса – остались на бумаге. Константин Мельников тихо старел, а дом потихоньку ветшал в лабиринте арбатских дворов.
Итак, дом Мельникова, построенный в годы расцвета конструктивизма, нельзя безоговорочно отнести к этому стилю. Говоря о возможных источниках вдохновения архитектора, надо упомянуть французских неоклассицистов эпохи Просвещения. Речь идет о Э.-Л. Булле и его концепции "говорящей архитектуры", содержащей геометрические формы, бесчисленное повторение элементов, приемы смещения противоположных деталей проекта, использование света и тени (например, проекты кенотафа Ньютона и Парижской оперы). Могли повлиять на творчество Мельникова и визионерские проекты К.-Н. Леду, в особенности, "идеальный город" в Шо со зданием солеварни, домом садовника в виде сферы, публичным домом в виде фаллоса и т.д.
Нетрудно заметить, что многие из перечисленных проектов так и не были осуществлены; дому Мельникова повезло больше других. Будущее нам неведомо, невозможно предположить, сколько лет он еще простоит. В любом случае, творение великого архитектора останется в человеческой памяти. Выше я говорил о латинской эпиграфике. В Ватикане хранится уцелевший кусок мраморной доски с эпитафией Марка Лукцея Непота. На фрагменте лишь четверть текста, прочее известно по старинным спискам, последняя строчка как нельзя лучше подходит истории архитектора и его дома:
"…Чудеснейший дар не уничтожат время и пламя костра".
