«Признаться, Анатолий Иванович, - пишет господин Катасонов, - мне надоели люди, выступающие против всеобщего избирательного права. В том числе и в вашей передаче. В последней передаче вы попытались им что-то объяснить, но вряд ли они вас правильно поймут. Они ведь очень высокого мнения о себе. Они уверены, что в идеале только они и должны иметь право выбирать все органы любой власти снизу доверху, а остальным гражданам до них расти и расти, и никогда не дорасти».

Спасибо за письмо, господин Катасонов. При сем они, конечно, хотят только добра и России, и человечеству, поэтому их так сильно беспокоит, что на свободных выборах во власть пройдут не самые лучшие представители как России, так и человечества. Напомню. У граждан, говорят они, должно быть не право голосовать, а обязанность, но не у всех, а у лучших – у самых солидных, подкованных, сознательных, как говорилось когда-то, прочих же – всех этих алкашей, бродяг, тупых домохозяек, всяких озорников, которые однажды для смеха проголосовали за того же Сына Юриста и до сих пор за него голосуют, все озоруют, - вот этих всех, мол, надо исключать из числа избирателей, отбраковывать их как незрелый человеческий материал. В прошлой передаче я сказал, что к вечеру того дурного дня, когда будет принят закон про такую выбраковку, появится партия с лозунгом: «Даешь право голоса всем и каждому!» и она окажется такой могучей, что сразу станет партией номер один в стране.

Мне возражает Аркадий Водкин. Читаю: «Аргумент о партии, которая будет за всеобщее избирательное право, не катит, так как голосовать-то будут те, кто уже прошёл этот ценз. На фига им других допускать-то!» Никуда не денутся, Аркадий – вернут демократический закон и будут вынуждены по нему жить. Я исхожу из того, что за всеобщее избирательное право дружно выступят, в первую очередь, те, кто сейчас совершенно не дорожит этим правом, кто не ходит голосовать или голосует за кого попало. По-моему, это само собоюразумеется. Пока у меня есть какое-то право и я свободно решаю, пользоваться им или не пользоваться, я могу поступать и так, и эдак. А когда меня лишат какого-то права, даже такого, которое мне до сих пор было не нужно, оно тут же станет мне совершенно необходимым и я пойду за него не только на демонстрацию, а в огонь и воду. Так устроен человек, если я правильно понимаю это Божье создание или чье там.

Пишет профессор Виттенберг: «Среди моих многочисленных друзей есть люди с разными политическими взглядами, и мы часто спорим до хрипоты, но, как правило, каждый остается при своем мнении. Среди них был один ярый путинист и крымнашевец, орал, что Россия без Путина погибнет, и что мы все без него ничто. И сколь мы не предъявляли ему зубодробительных аргументов и фактов, продолжал бить в патриотический барабан. Но в прошедшую субботу, когда мужская компания собралась на очередной междусобойчик в бане, патриот пришел с поджатым хвостом, молча и много пил, а потом выдал такое, что мы чуть не попадали с банных полок: "На кой черт мы полезли в Сирию! На хрен нам сдался этот нищий Донбасс! Какой идиот придумал контрсанкции? Мы ими лишили наших детей фруктов! А власть что, совсем сбрендила - все мировыми проблемами занимается вместо экономики!" Оказалось, что его больницу резко сокращают, а его выпирают на пенсию, хотя он здоров, как бык, и прекрасный специалист, сына сократили в фирме, а зятя перевели на менее оплачиваемую должность. Так значит все-таки бытие определяет… Жаль только, что нашего человека для осознания очевидного надо выгнать с работы и пустить по миру его семью», - пишет профессор. Вспоминаю, как я удивился, когда узнал, что в Штатах люди тоже спорят до хрипоты о политике. Помню и книгу, в которой это вычитал первый раз. Это было «Путешествие с Чарли в поисках Америки» Джона Стейнбека. Сейчас я ее перелистал и нашел это место. Джон всегда голосовал за демократов, а его сестры – за республиканцев. Слушайте, что это означало. «Из всех войн гражданские междоусобицы бывают самыми жестокими, а уж что касается споров о политике, то в семьях они приобретают особо яростный и неистовый характер… К концу каждого такого спора мы задыхались от ярости и чувствовали себя совершенно опустошенными». Как подумаешь, сколько таких семей сегодня в России!..

В одной из предыдущих передач прозвучало несколько слов о фашизме –о том, что «сами по себе разговоры о национальной чести, о доблестях цезарей, о древней славе, о величии племени, к которому выпало счастье принадлежать, - сами по себе не фашизм. Но фашизма без этих речей нет. Честь, род, племя, доблесть, пример предков – эти слова могут ничего не значить, кроме склонности человека говорить красиво, а могут значить все, и прежде всего – национальное тщеславие, а оно-то и есть фашизм». Теперь слушайте письмо, автор которого сообщает, что решил после той передачи – дословно – «провести небольшой тест на честность и ответственность в мыслях». Имеются в виду мои мысли, автора передачи. Он предлагает мне - читаю - «покритиковать не Россию и не далекие страны и не эмигрантов в далеких странах, а то, что он из окошка видит. Как насчет Украины, где сегодня носятся с этой самой “честью-доблестью и примером предков”, как с писаной торбой. Даже в качестве приветствия вместо “здравствуйте” используют кричалку “Слава Украине!” с ответным выкриком “Героям слава!” Во как. Все там сегодня “герои” за “славу”. А, Стреляный? Хватит гражданского мужества?»

Автор этого письма вынуждает меня в очередной раз привести украинское высказывание: “Похожа свыня на коня, тилькы грыва нэ така”. В Украине сколько угодно всяких безобразий – но это все безобразия не фашизма, а начинающей демократии. Там, где фашизм, люди не говорят о всяких безобразиях без утайки, во весь голос и на каждом перекрестке, как в Украине. Без кричалок вроде «Слава Украине!» фашизма действительно нет, но к ним он не сводится. Должно быть еще кое-что. Кто видел в Украине, например, вождя, которого боготворила бы вся нация? Кто-нибудь слышал всеукраинский рев: «Слава великому вождю украинства президенту Петру Порошенко!»? Кто-нибудь обнаружил там одну-единственную правящую партию, перед которой все трепетало бы? Кто-нибудь заметил хоть один лозунг: «Да здравствует вождь и его партия!»? Где там всеохватная цензура? В общем, за что не могу я, по призыву этого слушателя, покритиковать Украину, так это за фашизм.

Следующее письмо: «Известно ли вам, как во время крупнейших за хрен знает сколько лет учений НАТО опозорились американские морские пехотинцы? Пригласили журналистов на показательную высадку десанта на пляже в Португалии и увязли в песке. Несколько часов вытаскивали технику. Понятно, что бы случилось с десантом, если бы вместо журналистов его встречала хотя бы сотня парней из того же «ИГ», не говоря про батальон какой-нибудь нормальной армии, хотя бы иранской... Получается, разрекламированные американские военные не выяснили характеристики места, куда высаживают готовившийся не один месяц образцово-показательный десант. Это свидетельство или профнепригодности, или вопиющего разгильдяйства штабных офицеров. Отчасти это говорит и о том, что армия США к настоящей войне уже давно не готовится, серьезных учений не проводит, ну, а тут для пиара решили провести и облажались», - пишет русский офицер запаса. Так в том-то и смысл военных учений, как я понимаю, чтобы ловить себя на всяких упущениях, учиться не допускать их впредь, в боевой обстановке. Американцы не нуждаются в том, чтобы я их расхваливал. Меня больше беспокоит настроение этого русского офицера. Не дай Бог, если оно распространится в русской армии больше, чем мне бы, например, хотелось. Оно может подвигнуть горячие головы на такие действия, что… Я бы не хотел видеть, как их будут охлаждать те же американцы. Не дай Бог! Русский язык обозначил это самоубийственное настроение «шапкозакидательством». Мне могут сказать, что я хлопочу о повышении боеспособности путинизма. Нет, речь идет о том, чтобы он был побежден с наименьшими потерями со всех сторон.

Вот слушайте об одной давней истории с «шапкозакидательством». Ее напоминает нам господин Яськов. Это – Крымская война, затеянная Николаем Первым. «Как всякая империя, - пишет он (не царь Николай пишет), – Его поражение в этой войне лишило не только дара речи, но и самой жизни: поговаривали, что покончил с собой, не выдержав такого свидетельства своей недалекости и самонадеянности. Яськов пишет. - Россия стремилась к расширению своего влияния. Но наступила новая эра: победа в ней склонялась на ту сторону, которая дальше продвинулась по пути прогресса. Не забытый и сегодня русский национальный мыслитель и дипломат Константин Леонтьев через 35 лет так охарактеризовал ситуацию: «Война пятьдесят третьего года возгорелась не из-за политической свободы единоплеменников наших, а из-за требований преобладания самой России в пределах Турции. Наше покровительство гораздо более, чем их свобода, - вот что имелось в виду! Сам Государь считал себя вправе подчинить себе султана, как монарха Монарху, - а потом уже, по своему усмотрению (по усмотрению России, как великой Православной Державы), сделать для единоверцев то, что заблагорассудится нам, а не то, что они пожелают для себя сами. Вот разница - весьма, кажется, важная», - этой выдержкой из Леонтьева заканчивает господин Яськов.

Лучше и не скажешь, по-моему. Всякий уважающий себя русский имперец должен согласиться, что точно так же, из точно таких соображений, с такой же целью Россия затеяла гибридную войну против Украины. Завоюем вас, украинцев, потом будем делать для вас, для вашего блага, то, что решим мы, а не вы. Жажда власти, короче. Власти и земель. Власти над людьми, живущими на этих землях. В таком случае будьте готовы принять и те неприятности, которые обрушатся на вас, когда потерпите неудачу. Решили для придания себе важности, что воюете не просто против Украины, а против Америки? Ну, что ж, принимайте ответку, как подобает тому, кто разумеет только один язык: язык силы. Не рассчитали? Ну, что ж, надо было лучше рассчитывать.

«Мне кажется, - следующее письмо, - что главная и жуткая проблема сейчас (и не только у нас в стране) - национальные розни. Ну, я не понимаю, как можно живому человеку голову отрубить. Вот при Советской власти все было: и голод, и цензура, и прочее, а вот этого вопроса не было. Я говорю о нашей, нашего поколения, обычной жизни, а не о глупой госполитике. Для меня национальность никогда не имела того значения, которое предполагает определенное отношение. Главное в этом деле: основы», - говорится в письме, автор пожилая женщина. Она, стало быть, уверена, что некогда были заложены основы, на которых стояла и она. Эти основы ее словами можно, наверное, назвать основами дружбы народов. Возражать она, думаю, не будет. Дружбы. Народов. Не знаю, захочет ли она согласиться, что все было намного сложнее. Национальные проявления жестоко подавлялись. Частью – подавлялись, частью – контролировались. За тем, чтобы была тишь да гладь, следили неусыпно. Сначала – террор, чтобы запугать оставшихся в живых на столетия, потом поддерживать этот страх. Все подлинно национальное было под спудом. Нельзя не верить этой русской женщине, когда она говорит, что не смотрела, кто какой национальности. Это вообще-то признание вины – такое же бессознательное признание, какой была и сама вина. Эта женщина не могла не знать, что ее, русская, нация стоит над всеми, - знала и считала, что так и должно быть, что всем это нравится и должно будет нравиться до скончания времен – всей сотне народов и народностям. И вдруг оказалось, что они чем-то недовольны, чего-то хотят такого, что им не дозволялось столетиями, противопоставляют себя русским, бузят. Нашу слушательницу это сначала озадачило, ей не хотелось даже верить в происходящее, потом возникло возмущение: как же так? Мы для вас то и это, мы учим вас и воспитываем - где же ваша благодарность?! Напомним, однако, что первыми осознали себя ущемленными и потребовали перемен все-таки сами русские: мы, мол, растворены в Союзе, у нас ничего своего, ни своей партии, ни своей академии наук, ни полноправного правительства - ничего своего, все только общее, союзное, обезличенное, желаем заявить себя как нация, желаем выделить себя из ряда! И заявили, и выделили. И все было бы хорошо, если бы, выделяя себя, не говорили остальным: мы-то без вас обойдемся, а вот что вы будете делать без нас? Не укладывалось в русской голове, что без неё никто не пропадет. И до сих пор не могут простить тем, кто не пропал и явно не собирается пропадать.

Вот у автора следующего письма, господина Билыка, не такие благостные воспоминания о национальном вопросе в советское время, как у слушательницы, чье письмо мы сейчас разбирали. Читаю: «1992-й год. В краснодарской очереди сидят четверо знакомых пенсионеров, по фамилиям все украинцы. Занял очередь, слушаю разговор. Говорят, как обычно, на суржике, смеси русского с украинским. Дружно жалеют о распаде Союза, ругают украинцев. Не выдерживаю, говорю: украинцы были бы согласны жить в одном Союзе, но при трех условиях. Первое: столица Союза – Киев. Охотно соглашаются: ближе ездить. Второе: президент – обязательно украинец. Тоже согласны: какая разница, у нас даже грузин был! Третье условие: государственный язык в таком Союзе – украинский. Все четверо яростно против. Еще раз убедился: правильно говорят украинцы: "Чия мова, того и влада». Чей язык, того и власть», - пишет господин Билык, наблюдательный и памятливый наш давний слушатель. У меня тоже немало наблюдений на сей счет. Москвичка выходит замуж за киевлянина. У обоих высшее образование. Смотрит она украинское телевидение, один раз, второй. Начинает раздражаться: я их, говорит, не понимаю. Прихожу к этой паре в гости. Первое, что слышу – это раздражение. «Я не понимаю, что они говорят», - почти кричит она. Спрашиваю, понимает ли она, что говорят с экрана в Германии, когда там бывает. «Так то Германия», - сразу отвечает она, не дождавшись, когда я спрошу, понимает ли она турецкий, когда бывает в Турции, или тайский в Таиланде. А главное – раздражается ли, если не понимает. В таком состоянии иногда бывают русские военнослужащие в Донбассе, когда подслушивают разговоры украинского противника. На Радио Свобода прислали для примера один отрывок. Пару раз я знакомил слушателей с украинским языком. Возражений и замечаний не последовало. Сейчас будет очередной крошечный урок. Читаю отрывок из радиодонесения украинских армейских разведчиков, перехваченного русской стороной, которая не знала, что с ним делать, с этим незашифрованным донесением: "Нишпорили в запіллі, чигали в шелягах і, аби не панькатися, зметикували і крадькома налаштували тенета в манівця на царині, в які врешті решт спірвали якесь велике кацапське цабе і наразі човгаємо домів навпрошки чагарями проз кавунове бадилля з цим недорікуватим покидьком у лантусі". Вот не знаю… Объявить конкурс на лучший перевод этого кусочка или сразу предложить вам свій? Пожалуй, подожду. Случай может оказатися и выдумкой, но язык-то не выдумка.

«Многие советские люди, - следующее письмо, - говорили: "Мы их кормим" – о восточных немцах, поляках, чехах и словаках, венграх, болгарах, румынах. Почему это меня коробило? Потому что советская пропаганда ничего такого вовсе не утверждала! С трибун было принято галдеть о взаимовыгодном сотрудничестве соцстран, но о том, что они наши нахлебники, - ни слова. Советские-русские люди сами додумались, что у них они на иждивении, все эти немцы, чехословаки, венгры, поляки и прочие болгары с румынами. Эти народы не были слаборазвитыми, у них была промышленность, было сельское хозяйство. Но русско-советские граждане были железно убеждены, что эти довольно культурные и трудолюбивые нации кормятся с их рук. Это, кстати, были руки еще тех бездельников, бракоделов, стахановцев ВПК, которых к семидесятым годам расплодилось несчетно. Вот сидели трутни в советской конторе, мечтали купить гэдээровскую краску, гнали брак, гноили урожаи, но считали, что кормят весь соцлагерь. Я слушал вражеские голоса, - продолжает автор, - они говорили о тоталитаризме и оккупации, но не о том, кто кого кормит. И я тогда думал: а как же они, наши нахлебники, будут жить, если кормежка прекратится? Вполне работоспособные венгры-чехи-поляки-немцы с голоду помрут? И вот с девяностых годов мы их уже не кормим, а они вроде живы, и деньги у них платить нам за нефть и газ имеются. Где-то они их находят. Я описал вам этот пример того, - подчеркивает автор, - как наш народ сам придумывает себе сказки. Много чего ему навязывали и подсказывали, но не это. Так где они сейчас, дожившие до нашего времени, кормильцы соцлагеря и что скажут, спрашиваю я их», - пишет господин Безобразов. Скажут они нам, господин Безобразов, какую-нибудь новую сказку. И говорят… А вот если бы вы спросили меня, почему они в свое время сочинили для себя сказку, что Советский Союз за их счет кормит своих друзей повсюду в мире и прежде всего – из соцлагеря, я бы сказал вам в ответ кое-что такое, что делает им честь в моих глазах. В мифе, что мы кормим всех своих друзей, проявлялся народный здравый смысл. Он, этот народный здравый смысл, говорил: ну, кто же будет терпеть социализм, если за терпение не воздавать, не подкупать, не кормить?! Терпят - значит, мы их кормим. Взбунтовались - значит или мы стали их хуже кормить, или они зажрались. Помню, как шутили насчет Болгарии, когда оттуда в Советский Союз пошли помидоры. Взаимовыгодная, мол, торговля: мы им - трактор, они нам - ящик помидоров. Вон еще когда она давала о себе знать, та болезненная смесь обиды и самомнения, которая сегодня стала государственной идеологией.

Вот примечательная выдержка из одного письма, человек пишет из Австралии, из Мельбурна, Геннадий Тишковский: «В нашей семье превалирует космополитизм. Жена русская, зять вьетнамец, невестка итальянка, внуки… - здесь в письме три вопросительных знака. – Несмотря на наш космополитизм, мы внимательно следим за событиями в Украине и переживаем. Жена уже более года не смотрит российское ТВ, привыкла к украинским каналам. Даже смотрит передачи на украинском языке. Это все потому, что Украина – наша родина, а ее, как и родителей, не выбирают. Более того, наши дети, родившиеся под Читой, своей родиной считают тоже Украину. Видите, оказывается, при определенных обстоятельствах, выбирают», - пишет господин Тишковский.

А вот если бы не Россия напала на Украину, а Украина – на Россию? Вот если бы не Россия аннексировала Крым, а Украина – скажем, Кубань? Вот если бы не Россия устроила заваруху на Донбассе, а Украина – в Ростовской области? Как бы на это все откликнулась космополитическая семья Геннадия Тишковского в Мельбурне? Кем бы объявили себя его дети, родившиеся под Читой, - украинцами или русскими? За пределами России много русских семей, которые поддерживают путинизм, в общем, исключительно потому, что они русские, и не только не скрывают этой причины, а выставляют ее напоказ. Недоброжелатели называют их совками. Живущие на Западе или даже родившиеся там совки. Есть на Западе и такие русские, которые против путинизма и его выходок. Это люди, которые сознательно исповедуют западную демократическую веру, она у них на первом месте, а то, что они русские, на втором или даже десятом. То же и с заграничными украинцами. Которые укоренились не только в западных землях, но и в западных нормах жизни, те за Украину, а которые по своему складу люди больше советские, чем украинские, те верят в страшилки о бандеровцах. Скажу больше. В каждом украинском селе есть хотя бы один человек, стопроцентный, что называется, украинец по всем статьям, от языка до ухваток, который всеми фибрами души за Москву. Почему? Не просто потому, что смотрит только кремлевское телевидение. Это уже следствие. Он смотрит только на Москву и болеет за нее потому, что ненавидит свою, украинскую, власть, свое, украинское, начальство. Здесь тот случай, когда социальное выше национального. Классовая ненависть к богатеям, которые, мол, правят Украиной, делает его лучшим другом России, как будто Россией правят не воры. Кто ему это скажет, может получить по шее. Ну, и есть еще в природе дух противоречия. Хочется человеку быть против всех. Раз все вокруг него за Украину, он будет против нее, и ему даже хочется, чтобы его за это побили, ждет, чтобы его побили, В этом отношении таким, правда, не везет. В Украине крайне редко бьют таких, обычно проходят мимо, пожав плечами.

Под занавес я оставил следующее короткое письмо из тех, что заставляют думать совсем не коротко: «До сих пор существуют партизаны в Дагестане, Ингушетии, Кабардино-Балкарии. Почему их уничтожают, а не берут в плен и не судят публично, чтобы мы, простой народ, могли понять цели их борьбы, кто их так унизил и ущемил в правах, что они взялись за оружие, почему они не боятся быть замоченными в сортире?» Автор этого письма – вы наверняка обратили на это внимание – употребляет слово «партизаны», а не «террористы», как делают российские власти и как можно было бы ожидать в свете последних событий в мире. Боюсь, что о разнице между этими двумя определениями в России придется говорить еще не раз.