Интервью с Оксаной Шалыгиной, сожительницей, или, как она предпочитает говорить, соратницей Петра Павленского, производит тяжелое впечатление. Она рассказывает о бытовой обстановке этой семьи: в квартире нет мебели, платяной шкаф Павленский выкинул на помойку, одежда висит на гвоздях, детям (их двое) не дают мясной пищи, а когда однажды они об этом попросили, мать сказала: хорошо, пойдем на рынок, купим живую курицу, а потом вы ее сами зарежете и приготовите. Дети в ужасе отказались. Сейчас в их семье появилась еще одна женщина, на каких основаниях, не вполне ясно из интервью, но догадаться можно.

Оксана говорит, что вся их жизнь построена на бескомпромиссной правде, высказываемой без промедления, и когда она однажды не сразу сказала Петру о чем-то, могущем ему не понравиться, то, чтобы наказать себя, отрубила палец. Интервьюер несколько раз вспоминал Рахметова, спавшего на гвоздях. Деталь с отрубленным пальцем заставляет вспомнить об "Отце Сергие" Льва Толстого.

Эти картины действительно заставляют вспоминать знаменитых русских нигилистов: и Рахметова выдуманного, и подлинную Знаменскую коммуну Василия Слепцова, и непримиримое морализаторство Льва Толстого, не видевшего в насельниках российских тюрем ни одного преступника (см. его "Воскресение"). Конечно, все это было знаком обреченности тогдашней российской жизни, предвестиями неминуемой катастрофы. Она и произошла в 1917-м. И вот сейчас накапливаются те же признаки, что свидетельствует не только о причудах индивидуальной психики, но и о неблагополучии в общественной атмосфере. И прежде всего – об отчуждении людей от общества. Ждать ли новой катастрофы?

Вернемся от Ольги к самому Павленскому с его недавней акцией поджога дверей здания ФСБ. Конечно, это очень эффектная акция, но стилистически отличная от других его акций. Вспомним: он зашивал себе рот, опутывал свое голое тело колючей проволокой, прибивал мошонку к брусчатке Красной площади. И тут надо сказать о еще одном отличии акционизма Павленского от других ставших известными акций. До Павленского нынешний русский акционизм был в сущности озорством – хотя Pussy Riot и поплатились за это тюремным сроком. Но это характеризует не их, а власти. Вспомним нашумевшие случаи: Александр Бреннер мастурбирует на вышке для прыжков в воду, или на картине Ван Гога рисует знак доллара, или испражняется у тех же знаменитых картин. Или акции группы "Война": переворачивание милицейских автомобилей, коллективное совокупление в Зоологическом музее, член, нарисованный на Литейном мосту, поднятом напротив здания гэбухи в Питере, пресловутого Большого дома.

Акции Павленского имеют совсем иной характер: они серьезны, можно сказать, смертельно серьезны. Каждый раз речь идет о калечении собственного тела. Бросается в глаза сходство акций Павленского с практиками заключенных, с лагерным бытом. Это же стилистика урок, это они зашивают рты и приколачивают мошонки. Еще глотают ложки. Или – тут уже связь с последней акцией Павленского – делают на лбу татуировку: раб коммунизма или раб Хрущева. Такие совпадения делают предельно ясным послание Павленского: страна, нынешняя Россия – лагерь. И если сейчас это не совсем так, то к этому идет, и Павленский об этом отчаянно сигнализирует.

Об этих лагерных практиках есть значительный текст, принадлежащий перу Андрея Синявского, опытного лагерника, – это его выступление на международной конференции в Швейцарии, посвященное теме "Одиночество и общение". Синявский говорит, что такое самокалечение есть последнее средство что-то сказать, когда никаких других средств не существует. У лагерника отняты все права, любое средство общения, собственным у него остается только тело. И это тело, его калечение делается средством коммуникации, если угодно – информации. Павленский хочет сказать, что нынешняя Россия – это лагерная зона.

То, что такие акции вышли за пределы лагерей, есть зловещий знак. Похоже, что не осталось цивилизованных средств повлиять на российскую власть или сообщить ей что-то важное. Власть плохо властвует, а мы теперь знаем, что во всех социальных катастрофах всегда виновата прежде всего власть. Для нее не может пройти безнаказанным разрушение самой ткани социального бытия: общественной самодеятельности, правдивой информации, трудовой активности, наконец, семьи. И не оставляет впечатление, что близятся некие сроки, что идут тяжелые испытания – и что нормальной российской жизни мешают отнюдь не турки. А если и турки, то "внутренние", как об этом писал полтораста лет назад Николай Добролюбов.

Борис Парамонов – нью-йоркский писатель и публицист

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода