Надежда Савченко показывает тому суду, который ее судит, – средний палец. Ни в одной стране с нормально устроенным правосудием такой суд не мог бы состояться. Ни один вменяемый судья не смог бы понять, почему украинская женщина, военная, которую обвиняют в причастности к убийству из минометов российских журналистов во время конфликта в восточной Украине, почему она по доброй воле, как это преподносит обвинение, рванула в Россию, зачем ей понадобилось становиться беженкой без документов, чего ради ей нужно было светиться в ФМС и якобы просить выдать ей документы. Зачем ей, старшему лейтенанту украинской армии, было делать все возможное, чтобы ее арестовали на территории России в момент военного в сущности конфликта между двумя странами. Тем более если она участник конфликта.

Нет такого нормально сконструированного судьи, который не попытался бы разобраться хотя бы в этом. Но если бы он попытался, то пришлось бы признать, что, кроме идиотического объяснения, что Савченко мечтала оказаться в руках российских спецслужб, есть и иное – ее насильно и незаконно вывезли с территории ее собственной страны на территорию России. Более того, есть имена участников этой операции. Но признание судом одной лжи неминуемо потянуло бы за собой сомнения в добросовестности обвинения. Так происходило бы в любом нормальном суде. А если Савченко и впрямь не сама приехала, а ее привезли с мешком на голове, то может, и в остальном все не вполне так, как представляют обвинители, и она не причастна к убийству журналистов, может, действительно, ее задержали до того, как случилась беда.

Остановимся на этом, хотя вопросов гораздо больше. Необъявленная война на востоке Украины была, тем не менее, войной. Савченко – офицер. Что она должна делать в ситуации военных действий? Давайте представим себе аналогичную ситуацию где-нибудь в Калининграде. Сложно, я понимаю, но просто попытаемся. Ополченцы с той стороны границы с танками и буками, называйте их как вам нравится. Часть населения радостно приветствует, их все достало, им хочется теперь попробовать с теми, а не с этими. Но военные давали присягу, они должны родину защищать. И вот верных долгу, одного или не одного, берут в плен, тайком вывозят по ту сторону границы и судят в гражданском суде за убийство или за пособничество в оном. Это кромешный абсурд.

Но российский суд ничто не смущает. И сомнения в тезисах обвинения – не самая сильная сторона российского правосудия. Сомнением в предложенной государством официальной позиции не страдает и значительная часть российского общества. Эти счастливчики устроены завидно просто: если им говорят, что Савченко убийца, – значит, она убийца. Эта очень значительная часть общества не привыкла задумываться и сопоставлять факты, которые есть в открытом доступе. Ну, не хотят люди сомневаться, так легче жить. Судья же, возможно, и хочет, но, скорее всего, не может. Ему отведена иная роль в этом спектакле – поставить подпись под приговором, который был продиктован еще до начала процесса.

Так уж совпало, что параллельно с процессом над Савченко американцы начали показывать сериал об американском правосудии – знаменитое дело О. Джей Симпсона (American Crime Story). И на этом суде сплошные сомнения, в том числе и в очевидных, казалось бы, доказательствах. У них там ДНК обоих убитых на перчатке обвиняемого, на его носках, ДНК Симпсона и обеих жертв в крови, найденной на месте преступления. У них там свидетели и вообще такое, что, казалось бы, Симпсону сам дьявол не поможет выкрутиться. И все равно сомнения побеждают. 100 миллионов человек по всему миру бросили все дела и смотрели приговор. После всего четырех часов обсуждения присяжные вынесли вердикт: не виновен.

Ты как будто смотришь сказку по телевизору, о чем-то недостижимом. Раньше так смотрели на полки западных магазинов, с изумлением: так не бывает. Полки заполнили, эту сказку сделали былью. Но то фундаментальное, что делает страну реально великой, осталось недостижимым. Российский суд, изуродованный столетием зависимости от власти, остался таковым.

Я не считаю жест Надежды в сторону суда хулиганским. Каков суд, таков и жест. Хорошо помню собственное состояние на некоторых политических приговорах в российских судах. А я просто была журналистом в зале. Не обвиняемым, не родственником обвиняемых, не матерью, не женой, не сестрой. Я помню этот внутренний эмоциональный взрыв от беспомощности что-то сделать или изменить при полном осознании несправедливости происходящего. Мы вскрикивали, гудели. А надо после каждого очередного пристрастного и предсказуемого решения молча поднимать средний палец. Надежда Савченко ведет себя очень достойно. И очень рискованно. Когда она говорит, что все равно вернется на Украину, живой или мертвой, я ни секунды не сомневаюсь, что в своей борьбе за освобождение она пойдет до конца. Многие известные и не известные люди по всему миру требуют ее освободить. Очень многие россияне требуют ей самого жесткого наказания.

Эта упертая украинская дивчина заставляет нормальных, не одичавших, рефлексирующих 15 процентов россиян начинать с Надежды день – как там очередные сутки сухой голодовки, в порядке ли она, что говорят врачи, может, все же обменяют? На кого или на что ее можно обменять – ставки сильно поднялись с тех пор, как никому не известная украинская девушка стала всемирно знаменитой. Но я, к сожалению, уверена, что заказ российской власти – на зону.

Надежда Савченко каждый день пишет портрет России последних двух лет – ее судов, людей, власти, политики. Мы все волей-неволей причастны к тому, что творится на нашей территории, в нашем суде. Ты чувствуешь себя виноватой и не понимаешь, что с этим делать. До Савченко был режиссер Сенцов, приговоренный к 20 годам колонии строгого режима. И понятно, что 23 года, которые могут дать Савченко по шитому белыми нитками делу – это не дурная шутка, не бред сумасшедшего, а реальность. И если так будет, а если, не дай Бог, с этой несгибаемой женщиной что-то случится, то ты не знаешь, как договариваться с собой, как с этим жить, как об этом не думать, оставаясь гражданином страны, которая фактически узаконила инквизицию под видом состязательного процесса.

Чужая свобода снова становится мерилом нашей собственной. Вот, собственно, и вся история.

Наталья Геворкян – журналист

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции