Драки между сотрудниками ОМОНа и цыганами, живущими в селе Плеханово, начались после отключения газа, который якобы цыгане воровали, "врезаясь" в газопровод. Теперь цыган – около двух тысяч человек – власти могут выселить из домов, признав их строительство незаконным.
Бездорожье. До Москвы – 184 километра, до Тулы – двадцать. В магазинчиках рядом со "сникерсами", минералкой и пивом – тульские пряники.
Такси проезжает указатель "Плеханово". На столбике дата основания поселка – 1938 год.
Поселок двухцветный, серо-коричневый. Коричневое – раскисшая грязь под колесами: режиссер Алексей Герман-старший мог бы не строить декорацию, а снять свой последний фильм "Трудно быть богом" здесь, на натуре, в Плеханове.
Серый цвет – это доски заборов, блоки хрущевок – ими застроен центр, – и чахлые деревца, приникшие к земле за зиму.
Конечно, виновник печальной картинки, в первую очередь, месяц март, разукрасивший все вокруг в два имеющихся в его палитре оттенка. Но даже не верится, что где-то здесь, в тусклых недрах поселка, поет и пляшет веселый табор. Сегодня, впрочем, не такой веселый, как прежде.
Цыгане начали приезжать в Плеханово в 1960-х, официально получив землю от администрации. Теперь здесь около двухсот домов, огражденных забором. Есть терема, с островерхими крышами, резными балконами и железными воротами, скрывающими безбедную жизнь от завистливых глаз. Есть дома похуже – без дверей, с окнами без стекол.
Русские жители поселка живут в другой его части. Тут и двухэтажные немецкие домики, построенные после войны и с тех пор не тронутые малярной кистью. И избушки с палисадом. Здесь тоже есть дворцы и их соседи-развалины.
Пересечение параллельных миров происходит разве что в продуктовых магазинах и поселковой поликлинике – даже школа у цыган собственная.
И вот, новое пересечение, а точнее, лобовое столкновение. У газовой трубы.
16 марта 2016 года сотрудники "Газпрома", обнаружив незаконные, по их мнению, врезки, отключили цыганам газ. А заодно и их русским соседям. Цыгане вышли на газовщиков с камнями и палками. Защищать интересы "Газпрома" приехал спецбатальон ОМОНа. Четверых драчунов арестовали. Драку показали по телевидению.
Цыганский барон Иван (Йоно) Григорьевич Михай после случившегося извинился за беспорядки. Они, впрочем, стали лишь началом конфликта.
Радио, которое мы слушаем в машине, хлюпающей шинами по поселковому бездорожью, сообщает, что цыганский поселок признан самостроем и подлежит ликвидации.
Вдоль забора бредут двое. По платку определяю цыганку. Увидев микрофон, женщина раздраженно отмахивается.
"Был газ, теперь нет, – говорит ее спутник. – Дети мерзнут, на улице чай пьют, костер развели. На улице теплее, чем в доме. Я здесь родился, с 66-го года живу. Извините, в поликлинику нужно, меня врач ждет".
Бабушки у дороги торгуют огурцами и грибами: рты, полные золотых зубов, у одной яркие голубые глаза цвета ненаступившей весны.
"Нормально живем, вражды нет. Только вот платим за них – это точно. Они никогда ни за что не платят. Говорят, что у них денег нет".
– У них, – говорю, – сейчас дети мерзнут.
– А мы, думаете, не мерзнем? Отопление-то всем выключили.
– Чем нас по-настоящему замучили, так это ОДН, – старушка с палочкой "съезжает" с цыганской темы, – живут одинокие люди, свет почти не включают. А платят по двести-триста рублей. За что?
Плата за ОДН – так называемые "общедомовые нужды" – появилась в квитанциях в 2012 году. С тех пор, управляющие компании, пользуясь неразборчивыми формулировками постановлений, могут вписывать в эти квитанции любые суммы.
Снимаем на видео красивый товар бабушек – сиреневое варенье, болотную икру с красными прожилками помидоров.
– Не снимай! – молят продавщицы. – Полиция разгонит. Лишит нашего бизнеса малого. Им-то все равно, никого не жалко. А нам не прожить на пенсию.
Первые девять цыганских семей – молдавские кэлдэрары, или "котляры", – приехали в Тулу весной 1963 года. Им выделили землю решением администрации. Сегодня в поселке около трех тысяч цыган. Из-за газового скандала, выявившего нарушения, власти решили заодно проверить документы на собственность.
Въезжаем в цыганскую часть поселка. У въезда дремлют две полицейские машины. Наш белый "Форд" тут же попадает в яму. "Тьфу, – говорит водитель, – здесь только на джипе проедешь".
Кирпичный недостроенный дом. Окна без стекол, заложенные картоном. На пороге – семья.
– Видишь, босой? – усатый мужчина кивает на ребенка лет пяти.
– Уезжайте отсюда! – женщина в платке выглядывает из-за его спины.
– Мы ничего плохого не сделаем! Мы только хотим вас выслушать, – пытаюсь начать разговор.
– Все так говорят! – кричит женщина. – Вы уже все сказали по телевизору! Что мы воры! Мы вам не верим!
– Девушка, идите дальше, – сипит усач.
– Камеру убирай, – приходит на помощь черноглазый подросток в кожаной куртке.
Покидаем цыганский поселок, так и не подружившись с его обитателями.
Две цыганки, молодая и старая, катят обоз вдоль грязной дороги.
На деревянной тележке бутылки с водой.
За ними полупьяный мужичок, с другой тележкой, полегче.
Проезжающий джип окатывает обоз грязью. Старуха заботливо прижимает к юбке грязную собаку на поводке.
– Мы бедно живем, – говорит молодая, – железо сдаем. А газа у нас нет и никогда не было. И водопровода тоже. Воду берем из колонки в двух остановках отсюда.
Знакомимся. Старую цыганку зовут Марта, молодую – Лена. Их спутник Коля – типичный житель русской деревни, нетрезвый с утра.
– Давно вы здесь?
– Лет тридцать!
– Тетя моя, – Лена кивает на Марту, – дома мама и еще одна тетя, больная. Не встает, не разговаривает. Марта работает на помойке. Мусор вокруг контейнера собирает и складывает. Нас весь поселок знает.
– Барон мне родня, – шамкает беззубым ртом Марта.
– Пойдем в дом, если не брезгуете? – приглашает Лена.
Хижину, сколоченную из листов фанеры, язык не поворачивается назвать домом. Внутри – сгнившая мебель, выброшенная деревенскими. "Лампочка Ильича" под потолком. Фанерные доски, заклеенные лохматыми обоями, делят пространство на комнаты: у мамы и больной тети – отдельная, с тяжелым духом. Комната Коли – с самодельной печкой. Комната Лены с Мартой – чистенькая, обклеенная розовыми в цветок обоями. С иконостасом в углу.
– Как дал бог, так и будем жить, – говорит Лена, – мне всего двадцать пять. Я, может, еще замуж выйду.
– Пойдемте к машине, я вам немножко денег дам, – предлагаю.
– Покажите меня по телевизору, я скоро помру, вдруг меня дочка увидит, – бормочет из-за своей печки Коля, – она где-то в средней полосе.
– Не пойду, устала, – отвечает Лена, – в другой раз придешь.
И мы кружим по Плеханову, встречая разных людей. Ярослава, розовощекого парня лет двадцати возле аккуратного ухоженного дома. Русскую бабушку в каракулевой шапке с полным ртом золотых зубов на дороге. И даже барона Михая возле полицейского участка.
Ярослав говорит, что всю жизнь жил с цыганами дружно:
– У меня есть друг цыган – хороший, добропорядочный. О таборских можно сказать разное: есть плохие, которые воруют. А есть хорошие. Как везде. Мой отец знал старого барона, он приходил к нам домой, царствие ему небесное.
Бабушка в каракуле жалуется:
– Мы тут ходим, бедно одетые. А у них женщины заходят в магазин – все в золоте, платья расшитые. Даже у жены Путина, наверное, таких платьев нет.
Барон Йоно Михай нервно курит возле полицейского участка:
– Когда был конфликт, я чуть инсульт не получил. Дрожал весь. А сегодня у меня давление двести на сто семьдесят. Дайте передохнуть. Уезжайте.
"Есть решение суда, переданное приставам, – о сносе построек, – сообщает нам тульское радио на выезде из Плеханова, – если цыгане не захотят сносить самостоятельно, приставам придется искать денег на федеральном уровне и заниматься процессом принудительного сноса. Такое решение будут вынуждены принять Евгений Авилов и Юрий Цкипури, главы администрации".
Вечер. Москва. Ленинградский проспект. В гримерке театра "Ромэн" щипцами подкручивают кудри Пушкину.
– Это сын мой – Пушкин, – подмигивает веселый цыган.
В Москве у цыган есть защитник – Роман Андреевич Грохольский. Артист театра "Ромэн" одновременно является главой "Московского совета цыган" и сопредседателем "Центра противодействия коррупции в органах госвласти".
– Прилетел с гастролей, включил телевизор и ужаснулся. Увидел, как женщин бьют дубинками. Наша нация уже проходила через многие лишения. Незаконные врезки в трубу? Но как человек самостоятельно может в нее врезаться? Это нереально. Значит, врезки делал мастер-газовщик? И как человек мог построить дом и жить пятьдесят лет, не имея документов? Я сейчас никого не оправдываю. Но подозреваю конфликт интересов. И сейчас – как это? Оставить тысячи человек на улице? Собираюсь доехать в этот поселок и поговорить с администрацией.
На сцену Плеханова, где случился резонансный спектакль с участием цыган, чиновников и людей в шлемах, выходит народный артист.
