В парке испанского города Кордова, на спинке выложенной изразцами скамейки, в том месте, где обычно бывает нацарапана всякая непристойная пакость, я обнаружил кафельную плитку с изречением местного уроженца, римского стоика Сенеки: "Людям свойственно восхищаться новым, а не великим". Привычно изумила способность античных мыслителей формулировать непреходящие истины, ставить человечеству точный диагноз на все времена. Ведь они тогда многого не знали, даже, наверное, больше не знали, чем знали – не было у них нами позднее накопленного двухтысячелетнего опыта науки и техники, не было результатов лабораторных исследований, о квантовой механике или психоанализе они понятия не имели и, скорее всего, не подозревали даже, что Земля круглая.

Откуда же бралось в них умение додумывать мысль до самого последнего конца? Для того, кто понял порядок вещей, усвоил принцип творения, не так уж трудно спроецировать его в бесконечность. Мелкие приметы времени будут нанизываться на умозрительную ось, не меняя и не искривляя ее. Менделееву достаточно было известных в его время элементов, чтобы разгадать принцип валентности, для остальных элементов он оставил место в таблице, и ни один из позднее открытых или искусственно созданных химических элементов не отменил гениальной догадки этого ученого.

Пока журналисты проводятся конкурсы на лучшее определение молодого поколения (поколение "икс", поколение "игрек" или как-то иначе, но столь же ударно – например, поколение "Ъ" или поколение "Муму"), ученые пришли к неутешительному выводу: как бы оно ни называлось, каждое новое поколение будет глупее предыдущего. Оно будет, разумеется, больше уметь, чем ныне живущие, будет лучше ориентироваться в источниках информации и в способах ее добывания из высокотехнологических недр – и все-таки будет более ограниченным именно в тех сферах, где складывается понимание важных сущностей.

Молодые люди, в частности, скорее всего, разучатся писать рукой, перейдя полностью на клавиатуру. Многочисленные экспериментаторы изучают и сравнивают мозговую деятельность тех, кто пишет вручную и даже еще способен читать рукописные тексты, и тех, кто уже от этого отвык. Сравнение оказывается не в пользу "компьютерных". Важно не только то, что мы записываем, но и то, как мы это делаем. Мозг при ручной записи анализирует не только смысл написанного, но и окружающий мир. У рукописного текста много общего с образом, с картинкой, он ассоциируется с жестикуляцией, с эмоциями. В почерке отражается характер – не случайно многие профессиональные руководители долго отрабатывают свою подпись так, чтобы на деловых бумагах она выглядела достаточно начальственно. При ручном письме действительность не только фиксируется, но и форматируется. Письмо активирует мозговые извилины, рождающие идеи. Компьютер позволяет обрабатывать потоки текущей информации эффективнее, но менее творчески.

Писатель Эндрю Браун в британской газете "Гардиан" прокомментировал это открытие примерно так: перо помогает не просто записать, но и поймать мысль. Это один из лучших инструментов познания мира, который когда-либо был изобретен. Существуем-то мы в физическом, а не в кибернетическом пространстве – для мыслительного процесса одних электрических разрядов мало, лучше, когда включены и мышцы. Некоторые даже осмеливаются предположить, что физическая работа делает людей более привлекательными для противоположного пола, чем опыт общения с компьютерной клавиатурой. Есть надежда, что печатные книги, в том числе по философии и религии, не исчезнут в ближайшем будущем – хотя бы потому, что вызывают совсем другие ассоциации и чувства, чем тексты на экране компьютера. Не исключаю, что люди будущего успешно оспорят этот тезис, но их аргументы возникнут лишь вместе с этими людьми, а пока их в природе нет. Людям минувшего столетия хочется верить в тип разума, рожденный контактом с реальным физическим миром, миром почвы, камней и растений. Вряд ли можно обвинить живую природу в недостатке изобретательности только потому, что в ней по-прежнему нет "умных" деревьев, в то время как вокруг нас полно "умных" приборов. Получается так, что мертвые вещи становятся все умнее, а живые люди – все глупее.

Луций Сенека писал о скоротечности жизни и остался прав навсегда – жизнь по-прежнему скоротечна. Если бы он не полагался только на собственный ум и задействовал заемный ум машин, то в садовую скамейку в Кордове, наверное, был бы в назидание вмонтирован какой-нибудь смартфон сверхсовременного образца. Тогда разница между новым и великим была бы очевидной.

Ефим Фиштейн – международный обозреватель Радио Свобода

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции