В этом году праздник Пасхи православные в России отмечают 1 мая – в День международной солидарности трудящихся, ныне Праздник весны и труда. В Советской России церковь была отделена от государства декретом Совнаркома от 23 января 1918 года. После распада СССР многое изменилось: глава государства, высшие чиновники, лидеры политических партий, в том числе коммунисты, стали появляться в церквях, пионеры – креститься, в первомайских речах зазвучали религиозные мотивы, а VIP-персоны с крестных ходов плавно перемещаются на первомайские шествия.
Когда-то советские власти предпринимали попытки "скрестить" весенние праздники, даже организовать "пролетарскую пасху". Христианская Пасха объявлялась праздником грядущей победы социализма, а, к примеру, красное крашеное яйцо должно было символизировать солидарность трудящихся. Но все эти потуги успеха не имели, "пролетарская пасха" не прижилась, и для трудящихся оставили Первомай. Хотя, например, Рождество советским людям по-своему сохранили, подменив религиозную символику советской.
Идет ли в современной России коммунистическая и неосоветская идеология навстречу религиозной? В чем можно увидеть параллели, а в чем эти идеологии противоречат друг другу? Собеседник Радио Свобода – историк, философ и культуролог Андрей Тесля:
– В интернете можно сейчас встретить много фотографий, которые человеку, который провел детство в Советском Союзе, кажутся фантасмагорическими. Пионеры маршируют перед иконами, коммунисты со свечками стоят в храмах и так далее. Это какой-то разлом сознания или дань конъюнктуре?
– Это и то, и другое, и, возможно, третье, то есть срастание новых форм. В конце концов, пионеров со свечками и коммунистов в храмах мы встретим не очень часто. Более того, смотря что, то есть кого, подразумевать под коммунистами? Я напомню хотя бы об экспериментах Луначарского или Богданова, о богоискательстве. Радикальный, не только антиклерикальный, но и атеистический, вариант коммунизма нам знаком скорее по достаточно поздней советской эпохе, по времени преимущественно хрущевской атеистической пропаганды. Отношение той же советской власти, большевиков, затем ставших Коммунистической партией Советского Союза, к христианству и к православию было далеко не однородным. Были теоретические постулаты и была практическая политика. В свою очередь, в теоретической части также менялись акценты. Поэтому то, что вызывает наше удивление, – это эффект спрямления, когда мы накладываем одну очень простую схему, едва ли не окарикатуренную, которая, как нам кажется, отражает прошлое (причем не очень хронологически маркированное, то есть непонятно, какое именно это прошлое, к какой дате относящееся) на современность, и в результате возникает эффект удивления.
– Нынешнее руководство России – это на 80 процентов минимум выходцы даже не просто из КПСС, а из КГБ СССР. Их не коробит сочетание их прошлого с тем, что они стоят на Пасху с иконами и свечками? Образно говоря, "серп и молот на церковной луковке" что собой представляет? Это такая новая национальная идея?
– Мне сложно сказать, коробит их или нет, потому что это вопрос психологии конкретных людей (смеется. – РС), а в целом, насколько я понимаю, это представление о необходимости чем-то заполнить идеологический вакуум, необходимость большой идеологии. И поскольку понятно, что большую идеологию нельзя сконструировать, ее нельзя выдумать по заказу, то, соответственно, здесь наблюдается попытка надстроить и как-то применить уже существующие, готовые идеологические конструкции.
– А простых обывателей это не коробит, не смешит их? Они нормально воспринимают, что в российских телевизионных программах рядом запросто соседствуют сериалы, допустим, про Колчака и про Штирлица? И это все как-то ровно укладывается в голове, народ сочувствует, мол, "все были патриоты России". Никто не задумывается над тем, что это дико?
– Почему это дико? Можно вспомнить позднесоветский феномен 70-х годов, например, фильм "Служили два товарища", где как раз демонстрируется, что есть большевики, есть белые, есть Крым, есть те, на стороне кого, по большому счету, оказалась историческая правда, но нельзя сказать, что и противная сторона была лишена своего достоинства, своей толики правды. Поэтому коробить это может, конечно, но я бы подчеркнул, что в такой, по крайней мере, постановке вопроса вряд ли можно увидеть какую-то несовместимость. Классический пример – можно вспомнить и массу самых разных персонажей из того же белого движения, тех, кто не принимал большевиков – и, относясь крайне критически к большевикам, тем не менее оказывался много позднее в числе защитников Советского Союза. В котором они видели пускай и ложное, и дурное, но тем не менее отражение собственно России.
– Вы рассуждаете как историк и культуролог, а я говорю о "простых головах". Как человек может пойти на всенощное бдение, а потом легко – с красным знаменем на первомайскую демонстрацию? И, если вернуться к Пасхе, можно сравнивать эстетику празднования Пасхи и коммунистических шествий и демонстраций 1 мая? Ведь и там, и там вроде бы вера во что-то.
– Эстетику сравнивать, возможно, и затруднительно. Но если у вас вызывает раздражение эстетический диссонанс – это одна вещь, именно из области эстетики. У нас могут быть возражения эстетического плана, у нас могут быть разногласия эстетического порядка с существующей системой, с существующим режимом. Но, с другой стороны, если говорить о левых идеях и о христианстве, например, то можно вспомнить хотя бы Латинскую Америку, особенно латиноамериканскую католическую церковь и местные движения внутри нее. Первомай достаточно легко синтезируем с христианством! Другое дело, что то, что я могу наблюдать, – это, скорее, не синтез, а произвольное соединение. Но все-таки я бы здесь не говорил о принципиальной несовместимости.
– Вы меня опередили, я тоже как раз хотел вспомнить "теологию освобождения". Но мы понимаем, что в СССР "моральный кодекс строителя коммунизма" редко сравнивали с библейскими или евангельскими заповедями. А вы параллели здесь видите?
– Параллели здесь увидеть нет проблемы, на мой взгляд. Другое дело, что это, если угодно, система представлений с отсеченной трансцендентностью. Можно сказать, что мы находим сходство во всем – за исключением самого главного! Если мы согласны это самое главное до некоторой степени увести в тень, то в остальном это более чем совместимо. Более того, не вижу никакой проблемы, чтобы быть, например, православным человеком левых взглядов. Точно так же, если человек является православным или католиком, не следует, что это человек правых взглядов.
– Но когда сейчас в России проводятся по сути первомайские демонстрации, особенно, это бывает нередко, во главе с мэрами городов и губернаторами, то там не левые идеи выдвигаются на передний план, а скорее, советская ностальгия, которую никто не прячет. И возврат именно к красному знамени – не как символу коммунистических-социалистических идей, а как к имперскому символу. Меня это настораживает и смешит одновременно.
– Я бы подчеркнул, что, скорее, Первомай здесь выступает как ритуализированное празднование. Комплекс идей, которые туда пакуются, самый разный. Это традиционное празднование, это сохранившаяся традиция, которая может быть наполнена самыми разными смыслами. Хорошо, допустим, я в данный момент соглашусь с вашей трактовкой, даже, допустим, я целиком соглашусь с этой интерпретацией, но в чем дальнейшее противоречие, дальнейший конфликт?
– Мой вопрос состоит в том, как люди, бывшие членами КПСС и сейчас идущие под красным флагом, но не как коммунисты, а как такие советские имперцы, при этом еще накануне могут искренне целовать иконы и стоять со свечками? Нет ли в этом какой-то невероятной лжи, постановочного спектакля и фарса?
– Да, есть напряжение – скорее, несросшегося комплекса представлений. Но говорить, что здесь есть принципиальная ложь, я бы не стал. Это ситуация недодуманности, "недопережитого" – для кого-то ложь, для кого-то всерьез. А для кого-то ситуация некоего mix, просто набора представлений, которые являются именно набором, не системой, которые существуют автономно друг от друга, не пересекаются. Если мы видим в этом возмущающую ложь в целом, как таковую, если мы так на это реагируем базово, то это говорит не столько о том, что мы наблюдаем, сколько об устройстве нашего взгляда.
– На заре существования Советского Союза были попытки создать праздник "пролетарской пасхи", они не удались. Сейчас можно так происходящее назвать? В общем-то, не пролетарская, но "постсоветская Пасха".
– В данном случае мы видим просто совпадение двух дат. Праздник – это что-то повторяющееся, и в этом смысле то, что сейчас, в 2016 году, это наложение пытаются как-то обыграть, осмыслить этот mix, это все-таки не создание праздника. Празднование – это некий цикл, и из единичного совпадения можно получить импульс для чего-то дальнейшего, но все-таки само по себе это не будет созданием празднования. Единичный акт торжества, единичное совпадение не приводит к образованию ритуала. Ритуал – это повторяемость, – напоминает Андрей Тесля.
