Как либеральные революционеры (в хорошем смысле слова), настроившиеся пробежать стайерскую дистанцию, Михаил Борисович Ходорковский попросил целый ряд отменных юристов-конституционалистов подготовить на будущее проект демократической конституции будущей свободной России. Чтоб был – ибо, как известно, запас карман не тянет… Но вообще-то, ужас как тянет… Это вам скажет любой ритейлер… Затоваренная бочкотара – кошмар любого работника прилавка.

Теперь я объясню, почему вся сия затея – артель "Напрасный труд". Отобранные мастера – прославленные правоведы из обоймы умеренных, но последовательных либералов. Но к моменту превращения стайерского забега к демократии в спринтерский (то есть на выход к выборам Учредительного собрания) именно эта идеологическая категория будет представлять собой исчезающее меньшинство. Будут либо царить популисты всех мастей, либо сторонники твердой буржуазной власти… Например, нынешняя украинская конституция потому так сбалансирована, что ее основа была заложена при умеренном революционере, ныне неудобовспоминаемом Ющенко, а корректировалась на самом романтическом этапе новой революции.

Поэтому Ходорковскому надо сначала "придумать" себе большинство в составе Учредительного собрания, а только потом – конституционный проект, этому большинству предлагаемый на утверждение. Впрочем, его подход – нормальная бизнес-стратегия: хозяин выбирает концепт, который ему нравится. Для развития и совершенствования подбираются специалисты, которые либо разделяют энтузиазм заказчика, либо не возражают по служебной зависимости. Готовый вариант начинают продвигать. И тут либо слава и богатство, либо – разорительный провал. Кто виноват: сбой ли в интуиции заказчика, беспринципность ли экспертов, восхвалявших фасон и покрой платья голого короля, халтура ли промоутеров – это уже на финальные разборки полетов… Только когда на кон поставлена даже не судьба российской свободы, но сама страна – ставки слишком высоки.

Во всех приличных странах, когда учреждался демократический конституционализм, то сперва шла длительная общественная дискуссия по его базовым принципам и только потом, на основе отобранных, как на скелете, наращивалась нормативная плоть. Вот в Англии и в Израиле консенсуса так и не возникло, и единый основной закон в этих странах заменяет каскад конституционных по значению актов. А во Франции демагогический голлистский конституционный остов периодически приходится оснащать новыми Органическими законами. Другое дело, в XVIII веке "широкая дискуссия" перед принятием главных либеральных актов – это многолетняя история теоретизирования в масонско-аристократической среде. Но ведь иной общественности ни в Британии, ни в ее североамериканских колониях, ни во Франции просто не было. Поэтому значительно интереснее со стороны "Открытой России" было бы запустить несколько публичных дискуссий по нескольким основополагающим принципам гипотетического конституционного проекта.

Например, о федерализме, о президентской или парламентской системах правления. Или о целесообразности сохранения раздельного существования Верховного и Конституционного судов (как это сложилось в континентальной системе права), или их объединения в единую высшую судебную палату (как у англосаксов, где речи быть не может о саботировании общесудебной системой решений по конституционным вопросам), или о формировании отдельного высшего правозащитного по сути суда, как в Израиле. Иначе получится, как с ельцинским конституционным проектом лета-осени 1993 года, – хорошо сбалансированный правовой компромисс, который сперва устроил все политические элиты и остановил гражданскую конфронтацию, но ныне вызывает почти всеобщее отторжение.

Собираемые ныне высококвалифицированные эксперты старательно прописывают два важнейших для них раздела – баланс властей и права и свободы. Но тут думать-то особо не надо – переводишь на русский самую подробно-скрупулезную и правозащитную конституцию в мире – из ЮАР, в качестве гаджетов навешиваешь гарантии этнокультурных меньшинств из нынешней испанской, и готово!

Куда важнее составить проект закона о выборах в Учредительное собрание. Но и тут далеко ходить не надо, ведь есть отличная основа – положение 1917 года о выборах во Всероссийское Учредительное собрание. Интегрировать его с разработками многострадального "Голоса" насчет Избирательного кодекса – и хоть через месяц выборы в "учредилку" объявляй.

Чтобы понять, в чем засада, надо вспомнить о главной причине провала ельцинской конституции. Она разрабатывалась в стране еще неостывшей революции, в которой было полным-полно независимого гражданского общества, свободных СМИ и очень важна была общественная репутация. Она была написана "на вырост" новорожденных демократических институтов. Но действовать ей пришлось преимущественно после их исчезновения, поэтому нарочитый англосаксонский лаконизм этой конституции был стремительно превращен в нормативные лакуны, открывшие дорогу актам, полностью выхолостившим дух Основного закона…

Самая взрывоопасная область – это, конечно, федерализм. Советский, обвиненный Путиным в развале Союза, мог существовать, только пока был декоративным, а именно – соединением фольклорных заповедников. Поскольку в Российской Федерации единой политической нации так и не возникло и она – почти ко всеобщему восторгу – осталось империей, точнее, "русским рейхом" (без обид – этот термин по сути означает почти однонациональную империю), то демократизация естественно приведет к конфедерализации страны. Конституционное безумие, когда полупустые русские области, финансово-политически абсолютно бесправные, гордо носят административные полномочия германских земель, было сочинено, чтобы уравновесить притязания бывших российских автономий. Почти так же поступил Порошенко, расширивший полномочия местного самоуправления до того уровня, на который претендовали мятежные "федералисты". Надо еще понимать, что вся суть путинско-кудринской бюджетной реформы – это необходимость для богатых торгово-сырьевых регионов делиться доходами с бедными индустриальными, сглаживание межрегиональной социальной дифференциации.

Очень важная, "вкусная" и любимая для обсуждения тема – это парламентская или президентская республика. Но тут надо понимать уже социологически, даже социокультурологически – какое политическое будущее для страны закладываешь на десятилетия. В президентской республике, вроде США, роль верхней палаты парламента (Сената) куда важней, чем роли парламентов в таких эталонах парламентаризма, как Великобритания, Франция и ФРГ. Но такое положение стабильно только в условиях регулярного маятникового перехода власти от одной главной партии к другой. Характерной особенностью такой системы является почти неизбежная утрата переизбранным президентом поддержки большинства в Конгрессе, превращение его в "хромую утку". Но "маятниковая стабильность" смены партий (или устойчивых мозаичных коалиций) при сильном президенте или премьере возможна только, если общество утвердилось в своей базовой социокультурной модели и требуется только ей периодическая корректировка путем реформ (починки).

Совершенно иное дело, если общество переживает реформацию (трансформацию, перестройку), радикально меняет свои базовые принципы. Обычно это происходит при попытках разрыва с традиционализмом (феодализмом) или с псевдотрадиционализмом (тоталитаризмом). Тогда объективно образуются не два, но четыре политико-идеологических полюса – условно говоря, партии "быстро вперед", "медленно вперед", "давайте передохнем" и "лучше вернуться".

Если в политической системе трансформируемого общества нет системы политического принуждения ("фокусирования демократии"), то при скрупулезно соблюдаемых принципах сдержек и противовесов мы получаем перманентную дезорганизацию исполнительной власти, как это было с Третьей республикой во Франции и Второй республикой в Италии. В этих условиях, защищаясь от распада, государство маргинализирует партийный парламентаризм (либо фактически сосредотачивая реальную власть в руках корпуса профессиональных бюрократов, либо содействуя появлению теневого, надпартийного кланово-коррупционного "правительства", помыкающего министрами и фракциями). Поэтому закладывая усиление фракционно-партийного влияния в политической системе, законодатели могут спровоцировать переворот или возникновение массового антипарламентаристского движения с демагогом-автократом во главе. Если же все-таки удастся избежать крайностей, то возникнет ситуация, когда при спокойном "режиме партий" олигархическая стадия демократии будет длиться десятилетиями, очень медленно и очень трудно становясь демократией гражданского общества. Ускорить прохождение этой "олигархической фазы" могут только три фактора:

1) жесткое внешнее давление в пользу расширения и укрепления демократии;

2) контроль над политикой со стороны продемократической оккупирующей державы или временного высшего коллегиального продемократического революционного органа;

3) наличие мощной и достаточно радикальной оппозиционной политической силы, объективно выступающей с прогуманистических и продемократических позиций.

Евгений Ихлов – ответственный секретарь экспертного совета общественного движения "За права человека"