«Письмо вредной читательницы» - так озаглавила свое письмо Веселина Зоркая из Австрии. Имя и фамилия явно выдуманы, но пишет она, сразу скажу, по делу. Читаю: «Хочется сделать вам замечание или пожелание. Анатолий Иванович, не надо увлекаться, это ведет к предвзятости. Например, убогий «сыроподобный продукт», который, как вы сказали, подарило российскому населению импортозамещение, имеет совсем другую родословную. Я с ним первый раз столкнулась вовсе не в России, а лет семь назад в вокзальном буфете австрийского города Линц. Этот продукт присутствовал на куске пиццы, и стоил кусок привлекательно дешево. Из этикетки следовало, что пицца приготовлена не с сыром, а с «сырным изделием». В Австрии, как, впрочем, и в других странах Европы, давно принято или положено не называть сыром, молоком или мясом то, в чем присутствует соя или пальмовое масло. Короче, выразились вы в своей передаче хлестко, но неправильно. «Сыроподобный продукт» русским подарил тоже Запад, а не Путин, которыйлишь предложил своим соотечественникам позаимствовать это выражение, то есть, сообщать покупателям, что перед ними – суррогат, и указывать, что во что понапихано. Другими словами, Путин занимался европеизацией российского рынка. Прошу вас даже в мелочах не превращаться в кремлевского пропагандиста Киселева наоборот. Веселина Зоркая, Австрия». Спасибо, дорогая, обвинение в хлесткости – самое неприятное из всех, какие могу себе представить, а тут тем более обидно, что вполне его заслужил. Поделом мне. Век живи и век следи за собой. Путин как невольный европеизатор российского рынка – это, кстати, очень интересный поворот разговора. Собственно, все русские правители кто вольно, кто невольно, кто – и вольно, и невольно, занимались вестернизацией, европеизацией, осовремениванием страны. Все! Когда Пушкин писал, как ему важно «в просвещении стать с веком наравне», то под словом «век» имел в виду Запад. «Современность» и «Запад» давно в России слова-синонимы. То же можно сказать и о словах «невпопад» и «провинциализм».
«3дравствуйте Анатолий! - следующее письмо. - Вы всё время о политике». Да не я, дорогой, не я – слушатели. У кого что болит. Возвращаюсь к письму: «Это интересно, но есть и другие темы. Некий американский миллиардер призывает освоить Марс. Для начала переселить туда миллион, а перед тем устроить там небольшую колонию. Уже даже желающих вербовали. С билетом в один конец. Это всё на полном серьёзе! Температура на Марсе до минус ста десяти. Пить им придётся собственную мочу, питаться химией. Правда там под колпаками можно водоросли выращивать! Оно не свиноферма, конечно, но витамины! Встретить старость при минус сто, зато с водорослями в тарелке и без возврата на скучную 3емлю. Интересно, почему этот бред вообще существует в умах? Тесно человечеству на родной планете... Не хотят материалисты признать, что нигде больше человек быть не сможет. Везде он сварится, испепелится, задохнётся, превратится в сосульку. Но вам страшно жить без фантастики. Если нет богов, остаётся кушать водоросли на Марсе. В мечтах... Космос и фантастика создали для вас, материалистов, галлюцинацию. Вы верите в человечество, в его безграничный разум! С водорослью в меню. Берендеев».
Мне показалось, дорогой Берендеев, что, как на верующего, вы слишком сурово относитесь к материалистам. Когда-то такое отношение к ним было обычным, но тогда их было мало – так мало, что приходилось объявлять безбожниками кого попало (безбожниками или неправильно верующими, за что карали еще строже). Правда, потом, когда материалисты вошли одно время в силу, говорю о Советском Союзе, они отвечали верующим не мягче. Вот надо нам, чтобы все были одной веры, надо – и все! Я, кстати, тоже за это, за одну веру, но состоять бы ей только из одного пункта: не мучить друг друга. Такую, собственно, и предложил Христос, а мучить друг друга все равно не перестали. «Како веруешь?», - этот, заведомо угрозливый, вопрос звучит до сих пор.
«Я в тоске и злобе, Анатолий Иванович, - пишет молодая учительница английского языка из Курска. – Наступает очередной сезон подарков учителям и директрисам школ в связи с окончанием учебного года. Ужас в том, что, если я откажусь взять вазу или что там мне в этот раз будет предложено, и скажу вслух все, что думаю об этом обычае, об этой феодальной практике, об этой вонючей азиатчине, я стану изгоем, а этого мне меньше всего хочется. На этом примере вы можете видеть, как трудно быть здесь нормальным человеком. Мое решение – терпеть. Отсюда – тоска и злоба. Злоба на себя, в первую очередь».
Назову эту учительницу Светланой и скажу ей вот что. Поверьте, Светлана, я мало кому так сочувствую, как вам в этом случае. Хочу предложить вам одно не совсем обычное утешение. Возьмите «Городок» Шарлотты Бронте и перечитайте, причем, обязательно на английском языке – перечитайте эту замечательную книгу - и вам станет легче. От лица юной англичанки, бедной, умной и гордой, там описано главное годовое событие в чопорной жизни французского пансионата для девиц: празднование именин хозяйки – как она, подобно нынешней русской директрисе, делает вид, что ничего не знает, не замечает, хотя подарки ей давно с нею согласованы и хватка ею проявлена была еще та. Я думаю, Светлана, это подражание семейным обычаям. Люди хотят сказать, что вот наша школа – она как семья. Наша военная часть, наше отделение милиции, наш цех, наша поликлиника… Вот как у нас все дружно, тепло, мы тут все – одно целое. А где семья, там не только теплота, но и обязаловка, где семейное – там и натужное, лицемерное. Едва ли не вся западная литература, по крайней мере, девятнадцатого века – это изображение скуки и лицемерия родственных отношений. Вот оно и сплелось на русской почве: западное мещанское благообразие и восточный обычай подношений.
«Хотите, расскажу про космодром? – пишет госпожа Ордынская. – Мой племянник, живущий в Крыму, поехал на строительство Восточного. Обещали золотые горы. По приезде сразу увидели бардак, но начали работать. Постоянно были простои из-за отсутствия тех или иных материалов. Знаете, чем это разрешалось? Ночью каждая бригада тянула одна у другой то, чего ей не хватало (там несколько строительных площадок). Куча каких-то посредников, толку не было нигде. Я еще малого спрашивала: «Как такое может быть, это же стратегический объект?». Там в бетонных конструкциях песка было больше, чем цемента. Потом несколько человек создали инициативную группу (мой малый тоже там был) и начали эту тему разгонять. Может, помните, даже обращение к пуйлу в снегу на крыше написали. Началась бюрократическая возня, велось какое-то следствие, начали таскать мелкое начальство. Малому до сих пор приходят какие-то отписки из прокуратуры. Вот такая сверхдержава. Племянник, кстати, рассчитался оттуда. Выплатили всего треть. К тому же, в Благовещенске нарвался на мошенников, еле ноги унес. Вот такая история», - пишет госпожа Ордынская. В России не так уж много важных строительных площадок, но почти все они государственные если не по форме, то по существу. Отвечает за дело должностное лицо, чиновник. Это все похоже на стройки по-советски, их называли стройками коммунизма. Похоже вплоть до таких подробностей, как вербовка рабочей силы фантастическими посулами. С тридцатых годов прошлого века известно, что порядка на таких стройках не бывает. Постоянно чего-то не хватает, что-то идет наперекосяк. Бедных начальников и прорабов этих строек наказывали лагерными сроками. «Идут на север срока огромные»… Что-то похожее можем увидеть и в современной России, начинаем уже видеть. Москва явно задумывается, как взбодрить строителя, производственника. Если остановилась телега, хватайся не за кнут, а за колесо, говорит пословица, но ухватиться за колесо может только хозяин, только полноценный собственник. Государство всегда и везде хватается за кнут.
Часть наших давних верных слушателей изменила нам с Кремлем, переметнулась к нему. Теперь пересказывают нам, как свое, то, что слышит от него. Не совсем обычная, надо сказать, измена. Хотя… Таких измен в жизни сколько угодно. Завязав отношения с Кремлем, не порывают и с нами, слушают нас так же постоянно и внимательно, как и прежде, некоторые – даже более внимательно. Один из них, Сергей Тимаков, поддевает меня вопросом, как я отношусь к успеху московского компьютерщика Олега Сироты, ставшего фермером в Подмосковье. Он выиграл конкурс Московской области на получение государственного безвозвратного гранта на строительство коровника и покупку коров. Было шестнадцать претендентов… Собирается производить сыр не хуже пармезана. Разумеется, я рад за него. Он объявил набор дополнительной рабочей силы. Ему требуются два человека для хозяйственных работ. Пьяницу и либерала не возьмет, специально предупредил. Спокойно отношусь и к этому – к тому, что у него есть право взять того, кто ему подойдет. Это обычный либеральный порядок. Почему я хочу, чтобы в России стали делать такие же сыры, как в Германии или во Франции? Во-первых, потому что изобилие в любой стране – это хорошо само по себе. Сытый человек, как правило, спокойнее голодного. Во-вторых, потому что полноценные сыры могут созревать только в свободной стране. Во всяком случае, в свободной стране они созревают лучше, чем в несвободной, это вам скажет любой русский богатей и его супруга. В чем, в чем, а в сырах они знают толк. Так что Олег Сирота есть настоящий агент западной цивилизации. Усердный и толковый труженик уже поэтому агент, не зря он всегда на подозрении. Одна из российских газет написала об Олеге под заголовком: «Свой ответ я на санкции дам – страна получит русский пармезан». Так людям внушают легкое, залихватское отношение к санкциям, к тому что Запад оставляет Россию один на один с ее судьбой, с ее двумя процентами мирового производства. «Шапками закидаем». Боюсь, что такая обстановка может в конце концов помешать и господину Сироте. Не знаю, как… Вернее, знаю, да боюсь накаркать. Если русский, то почему, кстати, пармезан?
Слушайте письмо к тридцатилетию Чернобыльской трагедии: «Когда тридцать лет назад это случилось, мне было двадцать девять лет, и почти всё у меня было впереди. Сейчас мне пятьдесят девять, и почти всё у меня позади.
Что же двадцать шестого апреля восемьдесят шестого года было у меня впереди? Перестройка, конец советской власти, распад СССР, смена десятка профессий, правильнее будет сказать: видов деятельности, несколько продолжительных поездок в Европу, потеря старых друзей, обретение новых, и их уход в свой черёд, наконец, болезнь, которая догнала меня, несмотря на то, что я, как думалось, избежал того, что случилось тогда, тридцать лет назад.
Я узнал о катастрофе рано утром из новостей Радио Свобода, сразу всё понял (я окончил химфак и имел соответствующую военную специальность — «командир взвода радиационной и химической разведки», ВУС ноль девять восемь ноль ноль один три) — и сразу решил для себя: нет! Я не буду затыкать своей задницей клоаку, образовавшуюся по прямой вине этого человеконенавистнического режима. Пусть её затыкают дети и внуки членов политбюро ихней партии. Законопатил все окна и ушёл в подполье.
Но от судьбы не уйдёшь. Затыкали клоаку отнюдь не отпрыски кремлёвской клики, а простые ребята, такие, как я. Только меня среди них не было.
Тридцать лет я решаю про себя, какой выбор совершить, как распорядиться своей дальнейшей жизнью? Уклониться, увильнуть или остаться? Умереть с честью или жить со стыдом, чтобы в конце попытаться умереть с честью».
Письмо пришло в пасхальные дни, под звон колоколов, и я невольно подумал, что написать его мог или безбожник, или верующий из тех, кто не совсем отдает себе отчет, во что он, собственно, верует. Желание умереть с честью не может возникнуть у сознательного христианина. Сознательный христианин должен желать умереть не с честью, а с покаянием. Понятие «честь» не для него. Так и оказалось. Отвечая на мой прямой о вопрос, этот слушатель назвал себя атеистом. Да, для атеиста умереть с честью – это важно, хотя объясняет он его довольно просто, намного проще, чем христианин – свое желание умереть с покаянием. Атеист говорит о том, как бы не потерять самоуважение и уважение окружающих, верующий – как бы не попасть в ад. В то же время как назвать это письмо на «Свободу», как не покаянием?
«Как-то раз, - следующее письмо, - я спрашивал Стреляного, а чего совсем рядом пытаются в Латинской Америке жить по американскому стандарту, а получается совсем не то. У них ведь тоже выборы, президенты, конгрессы, суды и пресса, никогда не было монархии и аристократов, это тоже нации эмигрантов. Кроме коммунистической идеологии, какая мало где побеждала, тоже демократия примерно того же типа. Но копия века выходит не похожая на оригинал - коррупция, президенты норовят стать диктаторами, нищета. Упускает автор, да», - это обо мне. Упускаю я, конечно, многое, но не то, что имеет в виду этот слушатель. На планете много стран, где люди пытаются завести у себя такие порядки, какие они видят в Штатах и в других успешных государствах. Получается не у всех, далеко не у всех. Мы видим пародии на демократическое устройство, подделки, но народы пробуют вновь и вновь, тянут и тянут себя в одну сторону – в ту сторону, где они надеются улучшить свою жизнь. Эти усилия, если в них всмотреться и вдуматься, просто завораживают. Демократическая нацеленность наиболее продвинутых людей даже в глухих местах Земли неистребима. Учение Маркса всесильно, потому что оно верно, говаривал Ленин. С демократической идеей дело обстоит намного лучше. Она оказывается всесильной, потому что действует на человечество примерами удачных воплощений. «И там получилось, и там вроде получается. Надо и нам пробовать!», - говорит народ за народом, и это есть главное содержание современности. Ну, а рядом, как и должно быть при всяком большом и трудном деле, прохаживаются зануды. Среди них немало ученых, и весьма ученых. Это целая специальность - стоять над душой начинающей демократии и бубнеть, что она не везде возможна и нужна. Так вас и послушали!
Вот как раз письмо из Латинской Америки, я ждал случая его огласить. Читаю: «Ваш слушатель, противник всеобщих выборов, писал вам со странной подковыркой: "А чего тогда под боком у Штатов, в Южной Америке, веками не получается?" Живя в Южной Америке, вижу ситуацию изнутри и могу ответить этому слушателю. Говорить, что здесь не получается веками, – сильное преувеличение. Всего три десятка лет назад практически во всех странах Южной Америки были военные диктатуры, которые отнюдь не способствовали демократическим процессам. Причём, этих "сволочей" – кадров диктатуры, то есть – вовсе не «понавыбирали» на всеобщих выборах. Хотелось бы спросить этого человека: а что не получается-то? Моя дорогая Бразилия – вполне демократическая страна, здесь свободные всеобщие выборы. Мало того, участие в голосовании обязательно, и народ не выбирает "всякую сволочь". Во всяком случае, уровень сволочизма в бразильской власти на порядки ниже, чем в российской. Конечно, здесь много экономических и социальных проблем. Но всеобщие выборы в этом мало повинны. Когда я слышу, что народ, если ему дать волю, «понавыбирает разную сволочь», то отвечаю. "Так ведь с царём-батюшкой народ и не созреет никогда. Нельзя же научиться плавать, избегая воды». Да, поначалу народ может набить себе синяков и шишек, но постепенно научится на ошибках. Александр Суханов. Сан Жозе дус Кампус. Бразилия».
Следующее письмо: «Я не живу в России, и не русская, но ваша предвзятость к России просто неприлична. А знаете ли вы, что ни у одного лидера в мире нет такого рейтинга, как у Путина, и, если вы дадите себе труд сравнить интеллектуальный уровень президента России и Америки, то даже вы признаете, что сравнение не в пользу американца. Хотя, конечно, у них есть деньги,.. Они-то не знали, что такое разруха, а за свою тушенку и технику сегодня приписывают победу себе. Предлагаю посмотреть выступление Путина в прямом эфире - кто еще сегодня способен на такое?! Да, Россия демократичная страна и дает свободу слова даже таким, как вы. В той же Прибалтике давно бы всех громко инакомыслящих пересадили. Прибалтика всегда была привилегированной в Союзе и умело этим пользовалась. Тогда у русских они брали деньги с удовольствием и были советскими больше, чем в Советах, а сейчас Прибалтика, "задрав штаны", зарабатывает себе авторитет ненавистью к России. Вот повезло. Кто бы в мире узнал об этих карликовых странах,.. Особенно Литва старается... А почему? Да рыльце у них в пушку, вот и стараются отмыться от своего и родительского прошлого. Ну, конечно, вы мои комментарии не опубликуете, вам не интересны мнения нормальных людей», - здесь конец письма.
Обратили внимание на выражение «громко инакомыслящие»? В России их не становится больше. Наоборот, люди все более заметно побаиваются предъявлять претензии к власти, в этом смысле они «тихо инакомыслящие», а предъявлять все-таки хочется. Жаловаться на жизнь, укорять кого-то, что становится не легче, а труднее – эти желания никуда не делись, и вот люди обращаются к такой инстанции, которой можно не бояться, которая не скажет, что они плохие патриоты или даже вовсе не патриоты. В числе таких не страшных инстанций оказывается и американское Радио Свобода. Для них это голос страны, которая все может, а значит во всем виновата и всем должна. Это замечательный ход мысли. Все может – значит во всем виновата и всем должна. Читаю: «Мне нечего есть, нечем платить за квартиру, а вы мне рассказываете, как какой-то бывший гражданин СССР разбогател в Америке… Я не знаю, куда устроиться хоть на какую-то работу, а вы мне – о международном кинофестивале. Сделайте так, чтобы мне было до этого дело – тогда и рассказывайте». Да, а Крым (это я уже добавляю от себя, в данном письме этого нет, но есть в других, похожего содержания), Крым – наш, и мы не позволим, а чего не позволим – не всегда говорится. Не позволим – и все. Накорми нас, Америка, дай работу, а за нами дело не станет: мы не позволим. Что – не позволим? А что нам наши скажут, что потребуется, то и не позволим. Думаете, мне очень нравиться так вот насмехаться над некоторыми слушателями «Свободы»? Нет, поверьте. Дело, однако, в том, что примерно так они и пишут, в таком духе.
Читаю дальше: «Ну да, вы же не призваны защищать права трудящихся. У вас другие цели. По-вашему, наемные малооплачиваемые работники заслуживают такой участи, поскольку у них нет мозгов, они не креативны, безынициативны и т.д., и т.п. Я все думаю, откуда взялось слово "либераст" (обидное и для меня, поскольку я и себя под ним числила одно время)?».
И продолжайте себя числить под этим словом, сказал бы я этой слушательнице, если бы она меня спросила, что ей делать. Либерал – это всего-навсего человек, который хочет, кроме прочего, чтобы как раз наемным малооплачиваемым работникам жилось все лучше, но не за счет обеспеченных, а за счет свободы, свободного общественного сотрудничества. Отнять и поделить – много ума не надо, и бедных в итоге станет не меньше, а больше. Много ума, воли, знаний надо, чтобы утвердились такие порядки, при которых беспрепятственно накапливался бы капитал. Много ума, воли, знаний, а значит, к сожалению, и времени. А людям не терпится, нам подавай все и сразу. В русском же случае – подавай им еще и власть, утраченную власть над землями, входившими в Советский Союз. И тут оказывается, что ни для обеспеченной жизни не получить всего и сразу, ни власть над отвалившимися кусками вернуть не удается. Вот и впадаем в состояние, которое описывается так (читаю): «Люди боятся сказать, прежде всего, самим себе, что будущее стало неопределённым, что непонятно чего ожидать. Страх не перед каким-то гунявым клоуном, а перед будущим».
«Прошлым летом, - читаю последнее на сегодня письмо, -моя супруга поехала навестить родителей в Ставропольский край. Там на неё упал птенец полевого воробья. Она его целый месяц выкармливала, а когда пришло время уезжать, попыталась окрепшую уже птичку отпустить на свободу. Но не тут-то было! Воробушка вернулась на ее плечо. И вот жена мне звонит: так, мол, и так, что делать? Я говорю: приезжайте вместе. И вот моя ненаглядная приезжает с воробьем. Теперь у нас живет маленькая, но настоящая дикая птица, летает за каждым из нас и садится на плечо или ладонь. Это потрясающее чувство, когда ты держишь такое чудо природы, разглядываешь его и кормишь морковкой или грецким орехом. После этого мое отношение к маленьким птичкам коренным образом изменилось. Я стал замечать их на улице и переживать. Тем воробьям, которые живут в городских каменных джунглях, совсем не позавидуешь, особенно зимой. В общем, скоро нашей красавице будет годик. Орнитологи утверждают, что в домашних условиях такая птица может прожить до пятнадцати лет и даже больше. Вот счастье-то какое нам подвалило. На этом заканчиваю. Андрей».
Вот каким важным событием в жизни человека может оказаться то, что он стал замечать птиц. Ему открылось, что на свете, кроме него, есть еще что-то. Собственно, с этого человек как человек по-настоящему и начинается - с того, что открывает вдруг существование других творений природы. Вы заметили, что он обратися к орнитологии? Вон как серьезно отнесся к этому событию.
