В конце 80-х годов Станислав Дмитриевский вместе с Борисом Немцовым выступал против строительства в черте города, тогда еще Горького, атомной электростанции. Так начиналась его правозащитная деятельность. В 2006-м Дмитриевского осудили по 282-й статье УК РФ (возбуждение расовой, национальной и социальной вражды либо ненависти) за публикацию обращений Масхадова и Закаева с призывом к мирному разрешению чеченского конфликта и приговорили к двум годам лишения свободы условно.

На днях правозащитник получил одну из самых престижных премий – премию Московской Хельсинкской группы за мужество в защите прав человека. В интервью корреспонденту РС Станислав Дмитриевский рассказал, что значит для него эта премия и каково это в сегодняшней России – защищать права человека.

– Официальная формулировка врученной вам премии – "За мужество, проявленное в защите прав человека". Чувствуете ли, что в последнее время мужества для правозащитной работы в нашей стране требуется все больше?

– В правозащитном сообществе очень много людей, достойных этой награды, поэтому я не очень понимаю, почему выбрали именно меня. В то же время для тех, кто, как и я, в течение двадцати и более лет работали в горячих точках, ситуация риска для жизни и угрозы здоровью, наверное, существовала всегда. Особенность сегодняшнего времени заключается в том, что для тех, кто занимается правозащитной деятельностью в обычном, на первый взгляд благополучном регионе, таком как Нижегородская область, риски возрастают. Поэтому человеческих качеств, необходимых для того, чтобы преодолевать волнение и страх, сегодня, наверное, требуется больше, чем раньше.

– Вам вручили премию за что-то конкретное, за какую-то общественную акцию или, так сказать, "по совокупности заслуг"?

– Вы правы, скорее, по сумме заслуг. Ничего не поделаешь – такой уж формат у этой награды.

– Это ваша первая награда за правозащитную деятельность?

– Десять лет назад организация под названием "Международная Амнистия" вручала мне премию примерно с такой же формулировкой – "За журналистику в условиях опасности". Каждый раз это очень трогательно. Но я подчеркиваю, что в настоящее время в нашей стране существует огромное количество правозащитников, которые достойны получения таких премий ничуть не меньше, чем ваш покорный слуга. Это касается и многих людей, работающих рядом со мной. Например, сотрудников "Комитета по предотвращению пыток", которые постоянно работают в Чечне в составе сводных мобильных групп.

– Вы постоянно участвуете в правозащитных мониторинговых миссиях в горячих точках: в Чечне и на Донбассе. В каком регионе правозащитнику сегодня работать опаснее?

– Безусловно, в Чечне, где сейчас сложилась уникальная ситуация по своим рискам для правозащитников. Формально Чечня является субъектом Российской Федерации, где удалось построить не просто авторитарное, как в России, но, скорее, тоталитарное квазигосударство, в котором не действуют российские законы, а работает единственный закон, который можно сформулировать так: "Рамзан всегда прав". Недавние события, связанные с нападением в Грозном на главу "Комитета по предотвращению пыток" Игоря Каляпина, на журналистов сводной мобильной группы свидетельствуют о нарушениях прав человека в Чеченской Республике очень наглядно. В любых горячих точках правозащитникам работать опасно, потому что ты не можешь контролировать все обстоятельства. Однако в Чечне, на мой взгляд, сегодня работать опаснее всего. Опаснее не только в пределах России или на постсоветском пространстве, но и во всей Европе.

– В 2006 году вас осудили по статье 282 УК РФ (возбуждение расовой, национальной и социальной вражды либо ненависти) к двум годам лишения свободы условно за публикацию обращений Масхадова и Закаева с призывом к мирному разрешению чеченского конфликта. Что изменила в вас та история?

– Я воспринимаю тот приговор как самую лучшую премию за мою работу. Если правозащитная деятельность так сильно раздражает власть, вызывая ответное противодействие, значит, я попал в точку, значит, я на правильном пути. Осуждение только укрепило мою решимость заниматься тем делом, которым я занимаюсь почти тридцать лет.

– Десять лет назад вам грозил реальный срок заключения. На заседания суда по вашему делу в Нижний Новгород тогда приезжали видные столичные правозащитники, которые организовали серьезную общественную поддержку. В итоге власть так и не решилась посадить вас…

– Действительно, я тогда ощутил во всей полноте силу солидарности не только российского, но и международного правозащитного сообщества. На церемонии вручению премии Московской Хельсинкской группы я именно об этом говорил и Сергею Адамовичу Ковалеву, приезжавшему тогда в Нижний, и Людмиле Михайловне Алексеевой: "Если бы не вы, меня бы точно посадили!" Мне тогда реально повезло. Просто потому, что подобный политический процесс над человеком, занимающимся правозащитной деятельностью в постсоветской России, был одним из первых. Сегодня подобных судилищ гораздо больше, внимания правозащитной общественности ко всем проходящим в стране политическим процессам физически не хватает. Поэтому думаю, что людям, которые подвергаются политическому преследованию в России сегодня, гораздо тяжелее. Десять лет назад правозащитников, которые подвергались давлению государства по сфабрикованным делам, было очень мало, практически единичные случаи. Сейчас мы едва ли не каждый день слышим о новых и новых судебных разбирательствах подобного рода.

– В течение нескольких лет в Нижнем Новгороде существовало созданное вами "Общество российско-чеченской дружбы". А потом власти его закрыли. Вы пытались возродить организацию, в том числе зарегистрировав за границей, но, насколько я знаю, не очень успешно. Попали под действие закона, который предписывает маркировать такие общественные организации "клеймом" "иностранный агент"?

– Нет, это другая история. Закон "об иностранных агентах был принят значительно позднее, я под него попасть просто не успел. Была попытка расправиться с нашей организацией, которая многим мешала. Сегодня государство взяло четкий курс, который может быть охарактеризован так: "Все, что написано в Конституции страны про права человека, не имеет никакого значения". Активно используется антизападная риторика. Взят курс на то, чтобы правозащитные организации, которые выстраивают свою деятельность, не согласовывая свою деятельность с мнением "товарища начальника", должны перестать существовать. Так называемый закон "об иностранных агентах" и ряд других законодательных инициатив, на мой взгляд, направлены на уничтожение в России гражданского общества.

– Одна из последних ваших акций – одиночный пикет у входа в здание Законодательного собрания Нижегородской области с плакатом "Запретить Шанцеву запрещать" в ответ на попытки властей запретить проведение публичных мероприятий в центре города. В итоге власти не решились пойти на запрет. У вас появилось ощущение, что с властью сегодня так или иначе можно вести диалог? В этом смысле региональные власти адекватнее, чем столичные?

– Местная власть вынуждена реагировать на более-менее весомые протесты. Попытка запретить публичные мероприятия на главной пешеходной улице Нижнего Новгорода – Большой Покровской встретила достаточно единодушное неприятие со стороны совершенно разных сил, начиная от региональных отделений парламентских партий и заканчивая гражданскими активистами и деятелями культуры. В результате получился мощный кумулятивный эффект.

В каждом регионе – своя специфика. Диалог в первую очередь подразумевает, что субъекты диалога говорят на одном языке. Если стороны способны друг друга понять, диалог возможен и очень нужен. К сожалению, я очень часто сталкиваюсь с ситуациями, когда мы и наши оппоненты говорим на разном языке, апеллируем к разным нравственным и даже юридическим ценностям. Понятно, что в этом смысле Нижегородская область, безусловно, отличается от той же Чеченской Республики в лучшую сторону.

– В годовщину убийства Немцова были попытки не допустить марш его памяти в Нижнем Новгороде – это вызывало заметную общественную реакцию, протест? Или в целом Нижний столь же лоялен властям и в нем царит та же политическая апатия, что и в других городах страны? Не возникает ли у вас сегодня ощущение бессмысленности правозащитной деятельности?

– К сожалению, апатия – это черта не только нижегородского сообщества, но и всего российского общества на данном этапе. Те, кто любят и умеют думать, предпринимают усилия, чтобы не думать и не видеть. Просто потому, что иногда становится действительно страшно, если вспомнить ситуацию с убийством бывшего нижегородского губернатора Бориса Немцова. Тем не менее марш памяти Немцова в Нижнем удалось все-таки провести. Власть в данном случае пошла на уступки в ответ на солидарную позицию в этом вопросе активной части общества. Это наша маленькая победа в большом бою. Но особо обольщаться, я считаю, не нужно. Буквально на днях мы отмечали сорокалетие создания Московской Хельсинкской группы вместе с Юрием Алексиным, Сергеем Ковалевым, Людмилой Алексеевой и другими людьми, которые стояли у истоков МХГ. Никто из них, начиная правозащитную деятельность, не думал, что права человека в СССР в обозримом будущем улучшатся. Планируя свою деятельность, политики исходят из жесткого расчета. А правозащитники исходят того, что, как выражается Сергей Адамович Ковалев, "по-другому жить невозможно".

Как говорил Сократ: "Пусть лира моя настроена неправильно, пусть хор мой поет нестройно и весь мир не соглашается со мной, лишь бы мне жить в мире с одним-единственным человеком – с самим собой". Нужно просто делать свое дело, а результат – в руках Божьих. Как сказал один умный человек, тот, кто хочет при жизни увидеть результаты своего труда, тому лучше быть сапожником.​

– Как, на ваш взгляд, будет развиваться ситуация с правами человека в нашей стране? Возможна ли некая либерализация общественных отношений?

– Я не пророк, но, на мой взгляд, все будет гораздо хуже, чем сейчас. Возможно, даже через некоторое время мы окажемся в той же точке, в которой находились в 1976 году основатели Московской Хельсинкской группы. Когда люди понимали, что они сядут, но это не повод ничего не делать. Так или иначе, нужно надеяться на лучшее, но готовиться к худшему.