В Петербурге, в музее Анны Ахматовой открылась выставка "Я весть Твоя" к 125-летию матери Марии, в миру Елизаветы Кузьминой-Караваевой или Скобцовой, – мыслителя, поэта, художника, богослова, одной из заметных фигур Серебряного века русской культуры, эмигрировавшей после революции, во время Второй мировой войны участвовавшей во французском Сопротивлении и принявшей мученическую смерть в концлагере Равенсбрюк.

Одновременно с выставкой в музее Ахматовой проходит научная конференция "Мы все стоим у нового порога": свободное творчество матери Марии (Скобцовой)".

"Мать Мария – святая наших дней и для наших дней, женщина из плоти и крови, получившая Любовь Бога, которая бесстрашно смотрела в лицо проблемам нашего века …, ее духовное значение будет для нас все возрастать по мере того, как и мы начнем понимать последний смысл Любви воплощенной и распятой", – писал о ней митрополит Антоний Сурожский.

Имя матери Марии было почти забыто, возродил его английский православный священник русского происхождения протоиерей Сергий Гаккель, написавший о ней небольшую книгу "Мать Мария", подробную и вдумчиво составленную биографию – от детских лет в Анапе, через искушение богемным Петербургом, который сама мать Мария позже определила как Рим времен упадка, – к участию в революции, затем к нищей эмигрантской жизни, к монашеству и смерти в газовой камере в Равенсбрюке. "После ее смерти, – замечает отец Сергий, – ее мать писала о ранних стихах своей дочери: "Она с молодости была уверена, что ее ожидают мучения, мытарства, мучительная смерть и сожжение [...]. Лиза была юная и жизнерадостная, и мы не верили в ее предчувствия, а она твердо верила, но ни мучений, ни смерти не боялась".

Известно, что Елизавета Пиленко (девичья фамилия матери Марии) была влюблена в Блока – возможно, от безысходности этой любви вышла замуж за социал-демократа, большевика Дмитрия Кузьмина-Караваева, сблизилась с революционными кругами, но ее страшно разочаровало, что ее новые знакомые не готовы умереть за революцию. Посещая знаменитую Башню Вячеслава Иванова, она мучилась оттого, что там только говорят о вере, которой на самом деле ни у кого нет.

"Мы жили среди огромной страны, словно на необитаемом острове. Россия не знала грамоты – в нашей среде сосредоточилась вся мировая культура: цитировали наизусть греков, увлекались французскими символистами, считали скандинавскую литературу своею, знали философию и богословие, поэзию и историю всего мира, в этом смысле мы были граждане вселенной, хранителями великого культурного музея человечества… Мы были последним актом трагедии – разрыва народа и интеллигенции. За нами простиралась всероссийская снежная пустынь, скованная страна, не знающая ни наших восторгов, ни наших мук, не заражающая нас своими восторгами и муками", – писала она позже.

Через три года брака она рассталась с мужем и Петербургом, в 1916 году вышел сборник ее стихов "Руфь" – книга христианского поэта. После революции она успела побывать членом партии социалистов-революционеров и городским головой Анапы: "Главными моими задачами были – защищать от полного разрушения культурные ценности города, способствовать возможно более нормальной жизни граждан и при необходимости отстаивать их от расстрелов, "морских ванн" и пр.", – писала Елизавета Кузьмина-Караваева.

Поскольку полностью защитить жителей Анапы от ужасов революции ей не удалось, она решила, что нужно бросить эту работу. В 1923 году будущая мать Мария эмигрировала – с матерью, вторым мужем Даниилом Скобцовым, сыном Юрием и двумя дочерьми – Гаяной от первого брака и Настей. Четырехлетняя Настя умрет в Париже от менингита. Потрясенная мать, два месяца наблюдавшая умирание ребенка и сделавшая за это время целый альбом ее портретов, не замкнется в горе, а станет Матерью – уже не только для своих детей, но для всех, кто нуждается в ее помощи.

Она постриглась в марте 1932 года, в храме Сергиевского подворья при парижском Православном Богословском Институте. Став монахиней в миру, мать Мария помогала эмигрантам, открывала бесплатные столовые и сама в них работала, ходила за продуктами, готовила и убирала, вышивала для домовых церквей иконы и плащаницы. В Париже она организовала приют для одиноких женщин и дом отдыха для выздоравливающих туберкулезных больных. "Перед каждым человеком всегда стоит ... необходимость выбора: уют и тепло его земного жилища, хорошо защищенного от ветра и от бурь, или же бескрайнее пространство вечности, в котором есть одно лишь твердое и несомненное – и это твердое и несомненное есть крест". Мать Мария выбрала крест.

Выставка в музее Ахматовой не рассказывает биографию матери Марии, она дает представление о ее "личностном пространстве". Здесь можно увидеть графические листы 1910-х годов из собрания Русского музея и музея Анны Ахматовой, автографы стихов, письма, уникальные вышивки из частных собраний Франции. Одна из них – знаменитая надвратная вышивка-икона "Тайная Вечеря", созданная в Париже матерью Марией в преддверии мировой катастрофы.

Говорит один из организаторов выставки, преподаватель Свято-Филаретовского православного института, председатель Свято-Петровского малого православного братства Юлия Балакшина:

– Это уникальная выставка об удивительном человеке, с одной стороны, воплотившем в себе лучшие черты эпохи, называемой Серебряным веком, с другой, в эмиграции взявшего на себя труд милосердного служения обездоленным людям, лишенным крова, лишенным родины. Она вошла в мистику человекообщения и закончила свой путь в газовой камере концлагеря, всего неделю не дожив до его освобождения. Выставка, посвященная ей, происходит впервые, она уникальна тем, что собрала ее работы, рисунки, сделанные в России, а также эмигрантскую часть творчества – из Парижа привезены ее вышивки и облачения, вышитые ее руками. Кроме того, выставлены ее рукописи, рисунки, письма, фотографии.

– Это правда, что она пошла в газовую камеру, предложив себя вместо молодой еврейской женщины с детьми?

– Существует несколько версий ее гибели, сохранились воспоминания ее соузниц, в одном из них действительно есть такой сюжет, но документально его подтвердить невозможно. Зато доподлинно известно, что в лагере она помогала людям сохранять человеческое достоинство, она проводила семинары, они вместе читали Евангелие, говорили о смыслах жизни. Люди говорили, что в этом аду им открывался опыт рая – обретения души самой себя.

– Она же и в лагере смерти и вышивать умудрялась до последнего дня?

– Да, это тоже потрясающий сюжет – человек в аду продолжает вышивать. Причем надо понимать, какой ценой это делалось: нитки покупали за хлеб, иглу хранили с величайшими ухищрениями – в лагере это запрещено, да и сделанную вышивку надо было хранить от уничтожения. Сегодня на конференции как раз вспоминали, что когда однажды надзирательница обнаружила простой рисунок мелом, то все узницы барака были наказаны – они должны были стоять пять воскресений подряд. А ведь еще и готовую вышивку нужно было сохранить! И ухитрялись эти вышивки выносить из лагеря – так была спасена знаменитая вышивка "Высадка союзников в Нормандии", которая сохранилась до наших дней. Правда, на выставке ее нет, она слишком хрупкая для транспортировки.

– Вспоминают ли на конференции отца Сергия Гаккеля?

– Да, буквально в каждом докладе. И на выставке есть очень красивое красное облачение, в котором служил отец Сергий, оно тоже вышито руками матери Марии.

О роли отца Сергия Гаккеля в возрождении памяти о матери Марии говорит преподаватель университета Страсбурга, сотрудница издательства YMCA PRESS журнала "Вестник РСХД" Татьяна Викторова:

– Он автор самой лучшей, самой верной и точной книги о матери Марии – и в смысле передачи ее образа, и в смысле передачи ее наследия. Она вышла в издательстве YMCA PRESS – первый раз в 1980 году, второй – в 1992-м. Это не просто биография, ведь у отца Сергия было и филологическое, и философское образование. Поэтому он видит ее биографию как жизнь и творчество, выводит некоторые личностные качества из ее поэзии, а поэзию связывает с жизнью – все это делает ее образ очень ярким и емким. То, что слово и дело у нее неразрывно связаны, помогает ему увидеть всю глубину ее социальной деятельности и художественного творчества. Ее знаменитая вышивка "Тайная вечеря" долгое время хранилась у него дома. Как и икона Марии Египетской.

– Ведь это он вернул все это в культурный обиход?

– Благодаря ему мы узнали о ее работах и осознали их художественную ценность, и он дал очень точное богословское описание ее работ. В свое время он загорелся идеей выставки – велись переговоры с Русским музеем, проект активно разрабатывался в 2002 году, но не осуществился – возникли сложности в связи с позицией Русского музея. Первая выставка прошла в марте в Париже, в "Вестнике РСХД", а эта выставка в музее Ахматовой – ее прямое продолжение. Здесь работы из Русского музея и музея Ахматовой, и мы привезли, что могли, из Парижа – фотографии, письма самой матери Марии и ее сына Юрия из концлагеря – он тоже там погиб, и облачения Матери Марии, и альбом портретов ее умирающей дочери. Когда мать Мария помогала нищим, она себя от них не отделяла, говорила, что хочет восстановить единый лик Спасителя, собрать по кусочкам этот образ, отсвет которого она видит в каждом бродяге.

– Каков вклад матери Марии в русское религиозно-философское возрождение начала ХХ века?

– Она великолепно синтезирует человеческую мысль. У нее есть работы о русских мыслителях, такой воображаемый диалог между Достоевским, Соловьевым, Хомяковым, она показывает, что они говорили об одном и том же, сливает их в единый хор русского богословия. Ее основной дар – показать единство русской мысли и ее разнообразие, она сама в нее вписывается, является одним из ее мощных заключительных аккордов. Ее путь уникален: она начинала как художница русского авангарда и закончила созданием оригинальных икон и вышивок, которые, с одной стороны, остаются традиционными, классическими, с другой – они очень живые. В этом ее дар – она все оживляет, а ведь каноническое бывает живым только тогда, когда оно оживлено взглядом художника.

Экскурсии по выставке и по Петербургу матери Марии (Скобцовой) проводит старший научный сотрудник Музея истории религии Александр Буров. Он видит харизму матери Марии в даре объединения самых разных людей – это отразилось и в выставке, и в конференции:

– Здесь встретились и люди из разных регионов России, и гости из Франции, и верующие, и неверующие, и сердцу каждого мать Мария что-то открывают. И специалисты, и те, кто впервые о ней слышат, пленяются ее особой привлекательностью. К вопросу о том, кто она – когда ее семья переселялась во Францию, она заполняла анкету, и в графе "профессия", то есть то, чем человек зарабатывает на жизнь, она писала "рисование" – и повторила это несколько раз. И правда, ее графика и вышивки передают ее дух и образ, говорят о ней, может, более красноречиво, чем слова, исследования. Увидеть и прикоснуться к этим вещам – это дает больше, чем строчки сухих монографий.

– Наверное, российская публика вообще впервые открывает для себя мать Марию?

– В общем, да. Хотя в Анапе ее помнят как человека из французского Сопротивления, прославившего Анапу своим подвигом. Понятно, что она очень важна для русских эмигрантов, но и для французов она тоже важна – она во многом предвосхитила процессы, связанные с социальной зрелостью женщин, с выходом их из состояния, когда они приравнивались к детям, она сделала для этого процесса очень много. Она всегда была социальным человеком и социально ответственным. В Петербурге о ней помнили, скорее, как об одной из блестящей плеяды Серебряного века, как о поэте – хотя и не первого плана. Был еще советский фильм о ней, но кто его теперь помнит. Так что в целом широкая публика ее для себя открывает. И сегодня на экскурсии мне было очень трудно: пришли люди, которые прекрасно ее знают, и пришли те, кто слышали о ней в первый раз.

Но даже те, кто хорошо знает историю, точнее, житие матери Марии, увидят много нового – ее великолепные рисунки из запасников Русского музея выставляются впервые. Вышивки и рисунки, привезенные из Парижа, в России тоже еще никто не видел.

Мать Мария была канонизирована 16 января 2004 года как преподобномученица. В Париже есть улица ее имени, примыкающая к улице Лурмель, той самой, на которой находилось созданное матерью Марией объединение "Православное дело", куда входили Николай Бердяев, Георгий Федотов, Сергий Булгаков.