Десять лет назад – 7 июля 2006 года – ушла из жизни Дина Каминская, одна из самых известных советских адвокатов, защищавшая политических заключенных, в том числе активистов крымско-татарского национального движения.
Дина Каминская родилась в январе 1919 года в Екатеринославе. Родители ее Исаак Ефимович и Ольга Карловна происходили из бедных провинциальных еврейских семей. Они, по словам дочери, "каждый по-своему были людьми высокой духовности и безупречной порядочности". У Дины были счастливое детство и безоблачное отрочество, лишь гораздо позже она поняла, что это было время, когда ее "окружало ужасающее человеческое горе – нищие на улицах во время голода на Украине, рассказы о коллективизации, аресты и гибель людей, в чьей невиновности я не должна была сомневаться. И страшно сознание, какое ужасное умственное оцепенение владело мною и всем моим дружеским окружением".
Отец и старшая сестра были юристами, что значительно повлияло на выбор профессии Дины – в 1937 году она поступила в Московский юридический институт. По окончании института перед девушкой встал выбор, кем стать – прокурором, то есть обвинителем от имени государства, или адвокатом, защищающим человека от обвинения.
Я благодарна тому, что тогда, в юности, наверное, какое-то шестое чувство помогло мне найти работу, которая позволила мне защищать человека от жестокой и часто противозаконной мощи советского государстваДина Каминская
Дина выбрала второй путь и никогда об этом не пожалела. "Я благодарна тому, что тогда, в юности, наверное, какое-то шестое чувство помогло мне найти эту, такую необходимую для меня работу. Работу, которая позволила мне защищать человека от жестокой и часто противозаконной мощи советского государства", – вспоминала позднее Каминская.
Что такое жестокость тоталитарного государства, порочность ее судебной системы и тщетные усилия адвоката в деле защиты своего подзащитного, вина которого заключалась разве что в стремлении говорить правду, – все это в полной мере ощутила на себе Каминская. "Основную причину недостаточной эффективности деятельности адвокатов я вижу в пороках самого советского правосудия. И прежде всего – в зависимости самих судей от власти, в их обязанности вершить правосудие по уголовным делам в соответствии с направлением той карательной политики, которая определялась властями (партийными или государственными). Кроме того, в той системе судопроизводства, в которой за обвинительной властью в суде было закреплено преимущественное положение, где в суде царил обвинительный уклон, адвокат зачастую был лишен реальной возможности эффективно осуществлять защиту в уголовном процессе", – напишет она в своей книге "Записки адвоката".
Ее первым политическим процессом стал процесс Владимира Буковского в рамках дела о демонстрации 22 января 1967 года. Это был его третий политический суд. 30 августа – 1 сентября 1967 года Буковского судили вместе с Вадимом Делоне и Евгением Кушевым за организацию демонстрации протеста против ареста Александра Гинзбурга, Юрия Галанскова и их друзей.
Защита Буковского была делом сложным. Он не скрывал своих убеждений, не юлил и не пытался отделаться легким наказанием любой ценой. Во время допроса 5 мая 1967 года Владимир дал такие показания: "Свои политические убеждения не скрываю и привык говорить о них открыто. Мои политические убеждения как противника коммунизма сложились к 1960 году и с тех пор почти не претерпели изменений. Я противник монопольной роли коммунистической партии в осуществлении демократических свобод. Считаю, что демократическим и правовым государство будет только тогда, когда обеспечит гражданам демократические свободы. Изменять свои убеждения или отказываться от них я не собираюсь".
Больше ему вопросов не задавали…
"Наверное, никогда раньше, до защиты Владимира, я не испытывала такого страстного желания помочь человеку, желания, соединенного с пониманием того, что передо мной стена, прошибить которую не могу ни логическими рассуждениями, ни ссылками на закон. Поздно вечером 1 сентября 1967 года был оглашен приговор: Делоне и Кушев вышли на свободу. Они были признаны виновными и осуждены к условной мере наказания. Владимира, как организатора демонстрации и как человека, отказавшегося раскаяться, приговорили к трем годам лишения свободы – максимальному наказанию по статье 190 Уголовного кодекса РСФСР", – вспоминала Каминская.
Как стало понятно ей из последующих политических судов, "прошибить" эту стену беззакония в неправовом государстве не под силу было даже самым искусным и талантливым адвокатам…
Как стало понятно ей из последующих политических судов, "прошибить" эту стену беззакония в неправовом государстве не под силу было даже самым искусным и талантливым адвокатам…
Да и ее собственный опыт доказал эту грустную истину. Потом Дина защищала новых "политических" – Юрия Галанскова (1967 год), Анатолия Марченко (1968), Ларису Богораз и Павла Литвинова (1968). Приговоры были обвинительные – хотя адвокат делала все возможное и невозможное, чтоб облегчить участь подзащитных.
Первое официальное предупреждение, свидетельствовавшее, что власти расценивают ее профессиональную деятельность как политически вредную, было связано с защитой Ильи Габая и Мустафы Джемилева. Еще задолго до начала процесса, когда в сентябре-октябре 1969 года Каминская знакомилась с двадцатью томами следственных материалов, она поняла: ей предстоит самая сложная для политических процессов линия защиты, когда нет спора по доказанности фактов, а правовой спор перерастает в политический.
Это стало еще более очевидно, когда Каминская в деталях и подробностях познакомилась с крымско-татарской проблемой…
Дина Каминская вместе со своим мужем Константином Симисом много лет вела на волнах Радио Свобода программу "Закон и общество". В 1978-2005 годах в эфир вышло более 800 выпусков этой программы. Предгагаем вашему вниманию записи из архива "Свободы":
Джемилев и Габай обвинялись в изготовлении и распространении целого ряда "клеветнических" документов: информаций, открытых писем и обращений, связанных с судьбой и современным положением депортированного крымско-татарского народа. Оба они не отрицали, что являются соавторами почти всех этих документов, но утверждали, что приведенные в них факты соответствуют действительности, а потому виновными себя не признавали.
Дело Габая и Джемилева было не первым для нее делом защиты крымских татар…
Дело Габая и Джемилева было не первым для нее делом защиты крымских татар…
Каждый раз, приезжая в Ташкент, Каминская встречалась с родственниками подзащитных, активистами крымско-татарского национального движения и просто сочувствующими. Ее поразило, что все их жизненные устремления и надежды были связаны с потерянной родиной – Крымом:
"Старые и молодые, мужчины и женщины, и даже дети – все жили мыслью о возвращении на родину. Эти люди своим трудолюбием добились в Узбекистане благосостояния. Они готовы были бросить все. Отдать безвозмездно дома, фруктовые сады и виноградники, только чтобы получить право вернуться на свою родину.
Они старались дать своим детям разностороннее образование, чтобы там, в Крыму, после возвращения были татары-врачи, татары-учителя, татары-инженеры. Помню, как-то я говорила с мальчиком. Ему было не больше десяти лет. Он родился в Узбекистане, учился в русской школе. Но родным языком для него оставался татарский, родной историей – история крымско-татарского народа.
Когда я спросила его, кем он хочет быть, когда станет взрослым, он ответил: – Наверное, я буду учителем в татарской школе. Ведь когда я вырасту, мы уже будем жить дома. – Крым и дом были для всех них синонимами"…
На сей раз ее подзащитными были диаметрально разные по темпераменту личности – Мустафа Джемилев и Илья Габай… При подготовке к сложному политическому процессу адвокат Дина Каминская не только тщательно изучила документы, обстоятельства дела, происхождение и современное состояние крымско-татарской проблемы, но и много общалась со своими подзащитными.
Внешне это были совершенно разные люди… Каминская рассказывает о них так: "Мустафа – человек несгибаемый. Я не люблю этого слова, всегда ассоциирующегося с привычным для советской пропаганды клише "несгибаемый большевик". Но другого слова для определения характера Джемилева я найти не могу. Он жил и живет, как бы выполняя данную им клятву (а может быть, он действительно такую клятву дал) посвятить себя без остатка борьбе за свой народ".
"Вторым моим подзащитным в этом процессе был Илья Габай, или, как все его называли, Ильюша. Он гуманист, интеллигент, просветитель. Габай жил в Москве и преподавал в школе русский язык и русскую литературу. Учить детей было его призванием, его миссией. Когда в те годы и потом мне приходилось разговаривать об Ильюше с людьми, которые его знали, на лицах моих собеседников неизменно появлялись улыбки… Он удивительно умел понимать людей, а понимая – прощать. Строг он был только к себе… У Мустафы – качества бойца, последовательного и решительного. Ильюша же был совсем другим. Он был создан для того, чтобы писать стихи (он был талантливый поэт), учить и воспитывать детей, читать книги".
12 января 1970 года в Ташкенте начался суд. Атмосфера в зале установилась напряженная…
Каждое слово подсудимых сопровождалось гулом одобрения. Каждая недоброжелательная реплика судьи и прокурора вызывала немедленную и очень бурную реакцию. Пока допрашивали Габая, еще удавалось соблюдать некоторое подобие судебной процедуры. Этому способствовал сам характер Ильи – человека очень сдержанного. Но во время допроса Мустафы Джемилева творилось нечто невообразимое, даже отдаленно не напоминавшее судебный процесс.
"Страстность Мустафы передавалась залу, а реакция зала делала показания Мустафы еще более эмоциональными и более категоричными в оценках, более беспощадными в выводах. Как всякий хороший политический оратор, он чувствовал контакт с аудиторией и говорил не столько для суда, сколько для благодарных и восторженных слушателей", – вспоминала Каминская.
Отчаявшись в своих попытках хоть что-то объяснить суду, Мустафа Джемилев отказался от защиты, заявив, "что не может себе позволить подвергать опасности своего адвоката"
К концу судебного следствия отношения между судом и обвиняемыми были накалены до предела. Как пишет Каминская, отчаявшись в своих попытках хоть что-то объяснить суду, Мустафа Джемилев сначала отказался от защиты, заявив, "что не может себе позволить подвергать опасности своего адвоката". Потом отказался отвечать на вопросы и, наконец, потребовал, чтобы его увели из зала суда. Он не хотел не только участвовать, но и присутствовать при том, что с полным правом назвал "позорной комедией".
Адвокат, в свою очередь, не собиралась отступать от позиции, которую заняла еще во время следствия, когда считала, что в действиях Джемилева и Габая нет состава преступления, и они должны быть признаны невиновными. Впервые в жизни, готовясь к защите, Каминская написала речь, полностью лишив себя права на малейший экспромт, даже на самую мелкую ошибку, выверяя каждую фразу, произнесенную в суде. И все равно было понятно, что кары ей не избежать, что каждое сказанное ею слово в буквальном смысле – на вес золота. Понимала она и то, что скоро защищаться придется ей самой. Так и случилось…
Спустя неделю, 19 января 1970 года, суд завершился. По статье 190 УК РСФСР Илья Габай был приговорен к трем годам лагерей общего режима; по статье 191 УК Узбекской ССР (аналог статьи 190 УК РСФСР) Мустафа Джемилев был приговорен к трем годам лагерей строгого режима (максимальный срок по данной статье).
Она не участвовала больше в политических процессах, но почти по каждому такому делу к ней обращались за консультацией
В отношении адвоката было вынесено частное определение. В нем суд утверждал, что содержание речи адвоката Дины Исааковны Каминской дает основание считать, что "она не стоит на уровне тех задач, которые поставлены перед советской адвокатурой советскими и партийными органами". Это определение, минуя президиум Московской коллегии, было направлено прямо министру юстиции "для принятия соответствующих мер", то есть для исключения из адвокатуры.
Ровно год рассматривалось дисциплинарное дело адвоката Каминской, которое было возбуждено президиумом коллегии адвокатов. На тридцать первом году адвокатской деятельности она получила первое взыскание. И с этого же дня была лишена допуска к ведению политических дел. Она не участвовала больше в политических процессах, но почти по каждому такому делу к ней обращались за консультацией; ее рекомендациями руководствовались при выборе адвокатов. Круг консультируемых с каждым годом все более и более расширялся…
В январе 1973 года сын с женой эмигрировал в США. Дина и ее муж, правовед Константин Симис, решили остаться. Они ощущали кровную связь с Россией и ее народом, считая, что должны разделять его судьбу. Кроме того, Дина не мыслила жизнь вне адвокатуры и понимала, что отъезд из страны равнозначен потере любимой профессии.
Однако "органы" ее не забыли. Каминская заметила, что за ней следят. Это была так называемая демонстративная слежка, цель которой – психологическое воздействие. Так стараются запугать человека, дать ему понять, что каждый его шаг контролируется КГБ. Для того чтобы на это обязательно обратили внимание, наблюдение ведется не скрыто, а демонстративно – в случае с Каминской был выбран шпик с легко запоминающейся внешностью и наряжен он был в бросающуюся в глаза одежду.
В 1977 году Дина Каминская и Константин Симис подверглись допросам в КГБ и под угрозой ареста были вынуждены эмигрировать в США
Причина столь повышенного интереса КГБ была понятна и проста – участие Каминской в политических процессах, то, что муж и она стали постоянными консультантами инакомыслящих, то, что властям надоело отвечать на вопросы, почему адвоката Каминскую не допустили защищать Владимира Буковского уже в ходе нового его процесса, почему ее не допустили к защите других известных участников правозащитного движения Сергея Ковалева и Анатолия Щаранского. Кроме того, Каминская и Симис свободно общались с иностранными корреспондентами, а к таким неофициальным контактам советских людей с иностранными корреспондентами власти относились крайне отрицательно.
В несвободной стране они старались жить как свободные люди, и это было главным их преступлением...
Власти делали все, чтобы выдавить их из страны… Это случилось в 1977 году, когда Дина Каминская и Константин Симис подверглись допросам в КГБ и под угрозой ареста были вынуждены эмигрировать в США.
37 лет работы в советском суде закончились для адвоката Каминской 20 июня 1977 года – в тот день она произнесла свою последнюю защитительную речь в своей стране…
В эмиграции Дина Исааковна написала книгу "Записки адвоката", многие страницы которой посвящены размышлениям о работе адвоката в условиях тоталитарного государства… Эти ее "записки" сегодня – настольная книга, бесценный опыт для современного поколения адвокатов, многие из которых проходят ныне столь же сложный путь…
В эмиграции Дина Каминская продолжала правозащитную деятельность – была членом Московской Хельсинкской группы, вела передачи на Радио Свобода и "Голос Америки". Она ушла из жизни десять лет назад, как сказано в некрологе Общества "Мемориал", оставшись "навсегда символом борьбы за Право и Справедливость".
Статья подготовлена специально для проекта Крым.Реалии
