О коррупции в России говорят как о чем-то опостылевшем, но неизбежном. Самые громкие расследования неизменно сопровождаются фразой: ну и что, все это и так известно. Любые дискуссии вызывают усталую апатию: а что мы можем изменить. Согласно данным одного из опросов ВЦИОМ, проводившегося 10 лет назад, большинство респондентов даже не считают коррупцию преступлением. К тому же в России привыкли рассуждать о коррупции в морально-этическом контексте: это нехорошо, это бесстыдно, это недостойно. Правда, экономисты подсчитывают ущерб от коррупции не в отвлеченных "хорошо" и "плохо", а во вполне конкретных суммах. Но все, что не бьет напрямую по твоему кошельку, остается чем-то абстрактным. "А что мы можем изменить? Всегда так было, все бы на их месте воровали".

Но коррупция не только обворовывает нас – коррупция убивает, и это не публицистическое преувеличение. В статистике Росстата об основных причинах смертности такого пункта, конечно, не найдется. Вот только подсчитать количество жертв сложно, потому что коррупция убивает и напрямую, и косвенно. Сокращая траты на образование, медицину, культуру, обрушивает уровень жизни и снижает ее продолжительность. Обеспечивая благосостояние кланов и группировок, лишает социальных гарантий. Разворовывая бюджетные средства, становится причиной аварий и бедствий. Развращая чиновников всех уровней, смещает нравственные ориентиры нации, маргинализирует и криминализует общество.

На автодорогах России в год гибнет двадцать с лишним тысяч человек (это население небольшого города, целый город мертвецов каждый год). Разбились на плохой дороге, которую по документам ремонтируют каждый год, а на деле – ни разу? Убиты коррупцией. Сбиты пьяным водителем, откупавшимся прежде от полиции? Или высокопоставленным чиновником, которому все сходит с рук? Или девицей, права которой подарил богатый "спонсор"? Убиты коррупцией. Автомобильные права в подарок, кстати – вовсе не шутка. Бывшему сенатору Амурской области их вручил на день рождения глава областной дорожно-патрульной службы. А одной моей знакомой любовник из ФСБ приложил водительские права бонусом к подаренной машине. Обе женщины до этого ни разу не садились за руль, так что не дай бог вам встать у них на пути.

Несколько тысяч человек в год гибнут при переходе через железную дорогу. Скольких из них уже нет в живых только потому, что в разворованном местном бюджете не нашлось средств на обустройство перехода, моста или ограждения? В прошлом году 13 тысяч человек погибли от предумышленных убийств (по данным ООН, в этом мы впереди не только Европы всей, но и практически всей Азии). И будут гибнуть дальше, пока полиция бездействует, а у всего есть своя цена, в том числе у убийства. Тысячи гибнут от отравления алкоголем, десятки тысяч от наркотиков – сколькие остались бы живы, если бы торговцев не "крышевали" на всех уровнях, от высоких полицейских чинов до участковых?

Больше 60 тысяч человек каждый год уносят инфаркты – сколько жизней можно было бы спасти, если бы не закрытые больницы (за 20 лет минус 6900 больниц по всей стране)? Около 300 тысяч умирают от онкологии. По мнению врачей, больше половины можно было бы спасти – при правильном лечении, при наличии медтехники и лекарств, при своевременной диагностике (нередко постановка такого диагноза в России происходит во время вскрытия).

Глава "Газпрома" Алексей Миллер получает около 1,7 миллиарда рублей в год (прожиточный минимум Миллер зарабатывает за 3 минуты), президент ВТБ Андрей Костин – 1,3 миллиарда рублей, глава "Роснефти" Игорь Сечин – 1,1 миллиарда. 25 самых оплачиваемых российских топ-менеджеров получают в год 16 миллиардов рублей. Для сравнения, государственная онкологическая программа обходилась в год в 9,4 миллиарда рублей и была закрыта через пять лет после начала реализации. По этой программе было закуплено дорогостоящее оборудование для больниц и институтов, значительная часть которого не используется, потому что не хватает специалистов. На обучение специалистов и эксплуатацию оборудования просто не хватило средств. Какая связь с Сечиным, Миллером и Костиным? Прямая: на Сечина у государства деньги есть, а на онкобольных нет. Чиновники, принимающие решения, государственные топ-менеджеры, получающие сверхзарплаты, не просто коррупционеры. Для тех, кто погиб, не получив медицинскую помощь, они – убийцы.

Любые государственные программы и проекты, от Олимпиады в Сочи до детской площадки во дворе, начинаются с вопроса: можно ли распилить. На нет – и бюджета нет. Поэтому затраты на здравоохранение постоянно сокращаются, а на развлечения, озеленение и благоустройство растут. "Праздник варенья" обошелся столице в 160 миллионов рублей, очень своевременные траты на фоне нищеты и кризиса. На московский проект "Моя улица" за два года потратили 54 миллиарда рублей. 54 миллиарда на плитку, деревья, траву и цветы (трава и цветы – это неиссякаемый источник для чиновников, можно высаживать хоть каждый день). Зато два года назад, чтобы сократить расходы, власти закрыли в столице 28 медучреждений, а такие специальности, как уролог, гинеколог, проктолог и дерматолог, предложили считать "избыточными".

Денег нет, но вы держитесь. И хорошего вам настроения. Для сравнения: на 13 объектов здравоохранения, которые строятся в этом году в новых районах Москвы, потратят 7,5 миллиарда. А государственная программа "Столичное здравоохранение" за восемь лет обойдется в 212 миллиардов рублей, то есть бюджет на деревья и плитку равен бюджету на медицину. Москвичи по поводу благоустройства не обольщаются: "Воруют, пилят, жулики, коррупционеры проклятые". Не воруют, а убивают!

Маркс называл бюрократию государством в государстве. Коррупцию можно назвать экономикой в экономике. "Обналичивание" и вывод капитала в офшоры, неконкурентные госзакупки, растраты, распилы, взятки чиновникам (около 90 миллиардов рублей тратят на это в год мелкие предприниматели), сверхвысокие зарплаты топ-менеджеров, подкуп избирателей и фальсификация выборов – ущерб от коррупции измеряется триллионами рублей. При этом Следственный комитет называет официальную цифру потерь – 40 миллиардов, главной бедой России считая "низовую коррупцию", а главными коррупционерами врачей и учителей. Хотя именно "низовая коррупция" постепенно уходит в прошлое. Коррупционную анархию выстроили в коррупционную систему, сделали централизованной, упорядоченной и закрытой. По сравнению с "лихими" 90-ми все как будто стало пристойнее. Уже нельзя прийти в чиновничий кабинет и, глядя в глаза, прямо спросить: "Сколько?" Да и врачи борзыми щенками больше не берут, отправляя всех в официальную кассу. Борьба с низовой коррупцией идет в больницах, школах, вузах, социальных службах, повсюду появляются видеокамеры, книги жалоб, призывы руководства. Всех приучают к тому, что брать можно только с позволения. Ярлык на кормление – в обмен на лояльность, право воровать по-мелкому за укрывательство грабежа в государственных масштабах. Так что как раз рядовым сотрудникам и мелким служащим, которых обвиняет СК, в этой схеме просто нет места.

Конечно, у России нет никакого особого коррупционного пути. Все коррупционные схемы коррупционны одинаково во всех частях света. Самая богатая женщина Африки – дочь президента Анголы (и, кстати, как поговаривают, гражданка России), сделавшая состояние на добыче алмазов, нефти и управлении государственными телекоммуникациями. Ангола не только в числе самых быстрорастущих экономик мира, но и впереди планеты всей по детской смертности: в год от голода, обезвоживания и отсутствия медицинской помощи умирают 150 тысяч детей. Когда Forbes объявил президентскую дочь миллиардершей – в Анголе это подавалось как повод для национальной гордости. А расходы на госбезопасность там выше, чем на образование, медицину и сельское хозяйство вместе взятые.

А вот азиатский пример: Бангладеш – одна из самых коррумпированных стран, славящаяся своими текстильными фабриками. Здесь процветает детский труд, антисанитария и все виды трудовой эксплуатации, а фабрики построены без учета строительных нормативов и здравого смысла. Многие обрушиваются и сгорают, но на их месте тут же строятся новые. Самая знаменитая из них, "Рана Плаза", рухнув, унесла жизни 1130 человек. Как и большинство фабрик, она принадлежала функционеру правящей партии и, конечно, не могла бы работать без разрешения, выданного коррумпированными надзорными службами.

В России, где коррупционеры управляют страной, держа в руках все ветви власти, и не боятся ни разоблачений, ни наказаний, коррупция – не перегибы на местах и даже не болезнь общества. Это принцип, по которому продуманно выстроена властная вертикаль, это стержень системы, благодаря которой она существует и довольно устойчива. Но это как дом, построенный крышей вниз, а фундаментом наружу – как бы крепко ни был собран, жить в нем нельзя. Ничего не работает, все функционирует неправильно.

В рейтинге Corruption Perception Index Россия на 119-м месте в достойной компании Азербайджана, Гайаны и Сьерра-Леоне. Впереди, причем на десятки строчек, даже Гондурас, Буркина-Фасо и Эфиопия. Этот рейтинг – не просто хит-парад стран, а коррупция – не только надоевшее, набившее оскомину слово. Она всегда соседствует с несостоятельностью социальных институтов и экономической разрухой. Не коррупция становится следствием нищеты, вырождения и войны, а эти явления становятся следствием и усугубляются коррупцией. Можно, конечно, утешаться, что Россия пока еще – не Африка и даже не Азия, но коррупция – болото, которое засасывает обманчиво медленно, а потом уже не выпускает. С каждым годом вокруг нас все больше военных конфликтов, политических убийств и бытовых преступлений, все ужаснее нищета, все шире пропасть, отделяющая от развитых стран. Это раньше главной целью России было догнать и перегнать США. Теперь бы до Сомали не скатиться.

Елизавета Александрова-Зорина – московский писатель и публицист