Макс Бирбом. Зулейка Добсон, или Оксфордская история любви / Перевод Николая Никифорова. – Тверь: Kolonna Publications, 2016.

"Что может быть лучше смерти от любви? Таинство брака в сравнении с таинством смерти казалось ему убогим. Настоящий брачный венец – один лишь смертный венец".

Эти размышления принца Священной Римской империи, рыцаря ордена Подвязки, наследного чесальщика королевских собачек и etc, для краткости именуемого герцогом Дорсетом, были плодами раздумий не одного поколения.

Знаменитый пример любовникам-самоубийцам подал на заре романтизма страдающий Вертер, заменивший любимой весь мир и не выдержавший такой метаморфозы: "О! Шарлота – есть ли такая вещь, которая бы мне тебя на память не приводила? Ты и теперь меня со всех сторон окружаешь".

Сто лет спустя неоромантики внесли важное уточнение. Один из членов "Клуба самоубийц", скоропалительно упраздненного Флоризелем, не сомневался в том, что "любовь отнюдь не самая сильная из страстей. Страх – вот сильнейшая страсть человека. Играйте страхом, если вы хотите испытать острейшее наслаждение в жизни".

Однажды Вирджиния Вулф несколько претенциозно заметила, что примерно в декабре 1910 года в человеке что-то изменилось. Среди опубликованной в 1911 году беллетристики, пожалуй, должно остановиться на трех историях самоубийства от любви.

Во-первых, следует вспомнить "Гранатовый браслет", сравнимый, по мнению французского критика, с порывом свежего ветра, – печальный случай невозможной любви бедного растратчика Желткова к русской аристократке.

Второй была повесть о влечении помещика к крестьянке. Правда, Лев Толстой написал "Дьявола" еще в 1889–1890 гг., но литературным фактом он стал лишь в посмертном издании. Два равноправных финала приближают повесть к литературе модернизма, а первая развязка есть не что иное, как самоуничтожение от невозможности справиться с пламенем страсти.

В третьей книге – "Зулейке Добсон" Генри Максимилиана Бирбома – рассказан оксфордский любовный роман. Это эксцентрическая история о том, как позавчерашняя горничная, вчерашняя укротительница Демонической Рюмочки для Яиц и сегодняшняя покорительница мужских сердец навещает оксфордского дедушку. Результатом ее краткого визита становится массовое самоубийство цвета местного студенчества.

Зулейка Добсон красавицей не была: "Глаза ее были чуть больше, ресницы чуть длиннее, чем следовало. Шевелюру ее составляли беззаконные кудри, бившиеся на темном нагорье за господство над не лишенным достоинств лбом. В остальном ее черты были избавлены от оригинальности". Зато она жила с ощущением нескончаемого счастья, верила в свой талант, боролась за независимость и видела цель жизни в мужском восхищении.

Разумеется, мировоззрение Зулейки позволяет отнести ее к движению суфражисток. Лет за пятнадцать до создания романа в Англии стала популярной литература о Новой женщине. Сам Бирбом выразился об этом явлении так: "Новая женщина вышла в полном вооружении из головы Ибсена, который позднее отрицал свое отцовство". Литература эта, созданная не только женщинами, была реакцией на викторианский женский жребий: домохозяйка или приживалка. В этих повестях говорилось о свободном материнстве, коротких стрижках, независимом доходе, курении, велосипедах, чувственных радостях. В качестве примера можно упомянуть вехи биографии Мэри Ч. Данн, писавшей под псевдонимом Джордж Эджертон. Она родилась в Австралии, училась в Германии, жила в Англии и Америке, Ирландии и Норвегии, дважды была замужем, первый сборник ее рассказов "Тональности" (1893) оформлял Бердсли; за долгую жизнь Мэри Данн поработала и сиделкой, и театральным агентом, в том числе Сомерсета Моэма и Бернарда Шоу.

В литературе о Новых женщинах заметны две черты: критика брака и склонность героинь к депрессии и суициду, что становилось платой за эмансипацию. О кризисе семейных ценностей ясно выразился в 1894 г. в интервью Томас Гарди: "Главный вопрос в том, является ли брак в том смысле, в каком мы его понимаем, столь уж желанной целью для женщин, каким мы себе их представляем?"

К концу девятисотых годов это литературное направление казалось исчерпанным, и социалист Герберт Уэллс в "Анне-Веронике" (1909) провозгласил: "Женщина хочет союза с мужчиной, с мужчиной, который лучше нее. Может быть, это нехорошо, несправедливо, но так оно есть".

Чтобы освежить утомленную Новую женщину, Макс Бирбом – пародист и карикатурист, знакомец Уайльда и Дугласа, денди из круга "Желтой книги" – приготовил Зулейке крепкий коктейль, смешав декаданс и суфражизм. "Зулейка от природы была чувственной женщиной. У нее, возможно, не было сознательного, отдельного и определенного желания сделаться матерью, каковым современные драматурги наделяют всех необрачившихся представительниц ее пола. Но она знала, что способна полюбить". В пародийном же ключе переосмыслил Бирбом критический реализм в тех сценах романа, где появляются представители "низших сословий", чьи мещанские драмы осветляют сумерки аристократических богов. Не пренебрег Бирбом и французской литературной традицией. Романическая история Зулейки и герцога Дорсета не однажды заставит читателя вспомнить перебои чувства Флобера и Пруста, тогда еще только создававшего свою эпопею. "Я знаю, что влюбленные не подчиняют свои чувства логике; но подсознательно они же следуют какой-то логической системе. Я вас разлюбила, узнав, что вы полюбили меня. Такова предпосылка. Замечательно! И что, я вас теперь полюблю потому, что вы не можете меня разлюбить?"

Далеко не последнюю скрипку в партитуре Бирбома играет "гений места". Действие "Зулейки" происходит в Оксфорде, где некогда одновременно учился Макс Бирбом и выкручивался Джуд Фаули. Герой последнего романа Гарди почитал Оксфорд (в книге – Кристминстер) центром вселенной, мечтал там жить и умереть. Блестящий Бирбом и незаметный Джуд ходили одними улицами, "в солнечном свете, отраженном от разрушающихся стен".

Бирбома-рассказчика завораживал диссонанс юных и беззаботных фигур с "ветхими досками, выцветшими семафорами и вечными серыми стенами". Молодые люди, наделенные Даром, грызли монумент науки подчеркнуто изящно. А. Кирл Флетчер так вспоминал о Рональде Фирбенке, учившемся в Оксфорде незадолго до знаменательного вояжа Зулейки: "Я видел его в читальном зале, обложенного томами, он занимался изощренной пародией на учебу. Одну книгу он читал, будто испытывая удовольствие от прикосновения к переплету. Другая книга подолгу лежала открытой, чтобы оценить приятные пропорции страницы. Греческий Завет с драгоценным камнем на обложке занимал его, напоминая о мифических циклопах".

"Зулейка Добсон" – книга несентиментального прощания с Alma Mater; автор назвал Оксфорд "страной лотоса, отнимающей волю и способность к действию".

В то же время, "Зулейка Добсон" – книга прощания автора с прежней своей жизнью, холостой и молодой. Пройдя земную жизнь до середины, за год до издания романа Бирбом женился на американской актрисе Флоренс Кан. Она была известна театральными работами, а современный зритель может увидеть ее в фильме Хичкока "Секретный агент" (1936).

Можно сказать, что автор "Зулейки", представитель Зевса и Клио, научивший свою героиню "литературным оттенкам", выбрал спокойное озеро вместо бурного речного потока, сомкнувшегося над юными оксфордскими головами.

Ивлин Во, знававший Бирбома на склоне лет, высоко отзывался о его уме, вкусе и стиле. "Во взрослой жизни – поправьте меня, если я неправ, – у языка имеется не меньше семи коконов". Многое из сказанного им было бы банальностью, если б не блестящий стиль изложения".

Бирбом написал свой роман незадолго до Мировой войны, после которой высокая романтика и самоубийства от любви перешли в разряд анахронизмов. Писатели 20-х годов искали более изощренные мотивировки. Вот, например, выразительный диалог из "Фальшивомонетчиков": "Понимаешь ли ты, что можно убить себя от одного избытка жизни? – Дойти до самоубийства можно, но лишь после достижения такой вершины радости, когда вся дальнейшая жизнь кажется падением".

Крепким орешком является история гибели Мити в повести Бунина. От чего ищет спасения в женских объятиях Митя? Полагаю, что от своих наклонностей, которые он не в состоянии ни назвать, ни анализировать. Очень важен предсмертный сон Мити, случившийся после близости с Аленой и получения письма от Кати. Мите снится комната с незнакомой молодой женщиной в желтой юбке, и это неслучайно, потому что Митя надевал желтую рубашку в кульминационные моменты. Женщина готовится к постыдному свиданию, прячет в комод младенца, и тут приходит мужчина и совершает непристойные действия. Герой просыпается с чувством, что мужчина овладел им – Митей. И после этого сна юноша запихивает в рот "ком револьвера" и спускает курок.

Но надо вернуться к Максу Бирбому и непревзойденной Зулейке. Сто лет спустя роман не кажется устаревшим, ибо минувший век запомнился многими и тяжкими случаями массовой истерии, описанной автором с присущим ему безупречным стилем: "Толпа пропорционально своему размеру умножает в своих единицах все, что касается чувств, и убавляет все, что касается мыслей. Страсть студентов к Зулейке была столь сильна потому, что они были толпой; и толпой же они следовали герцогову примеру".

В 1911 году Макс Бирбом воздвигал куда более привлекательного идола, нежели гитлеры, сталины и религиозные гуру:

"Она из тех, кто печальной стезей пройдет, не оступившись, и в долине тени не впадет в уныние. Она ему сказала правду: она готова была ради него умереть, если бы он не утратил ее сердце. Она бы не стала требовать слез. То, что она их теперь по нему не проливала, что она разделяла лишь его опьянение, лишний раз доказывало: она достойна того, чтобы ради нее пойти на убой".