Нет, наверное, счастливее человека, переменившего вдруг веру. Был, например, пожирателем трупов животных, а стал вегетарианцем. Или из стана ниспровергателей существующего строя перешел к охранителям. Мир, словно обрадовавшись, играет перед ним новыми красками, и в этих переливах, наконец, открывается истина. Как раз в эти дни один такой счастливчик рассказывает "всей Москве", что даже физически стал чувствовать себя лучше.

– Как-то свежее, представляете? Перечитываю несравненного Константина Леонтьева. Для него, пишет, Мордва милее Европы. Мордва у него в этом случае с большой буквы, заметьте. Ну, что за прелесть! А "жизнь пошлеет от прогресса"? Можно ли не согласиться? Отложу книгу, позову жену: "Машенька, дорогая, почему же я не замечал раньше, как метко он мечет стрелы в прогресс, в просвещение, во все плоское, скучное, во все, короче, западное?! Наши, русские стрелы! Пусть, говорит, будет у России "союз, сближение, смешение даже с турками, тибетцами, индусами какими-нибудь, чтобы только создать что-нибудь свое особое, органическое под их воздействием".

Что угодно – лишь бы не слиться с Западной Европой, с ее демократией, с ее пошлым донельзя свободопоклонством!

Маша слушает его, радуется происшедшей в нем перемене и, конечно, не напомнит ему, да и сама, может быть, забыла, как он еще недавно обращался к леонтьевской тени с насмешливым вопросом: "Вот в 1870 году вы, Константин как вас там, призывали не спешить с обучением простонародья грамоте. И на сколько лет вы предполагали оттянуть это дело? До первого синхрофазотрона у пошляков-буржуев?"

С утра пораньше, напившись кофею, садится сочинять. Днем у него встречи в администрации президента, в МИДе, ближе к вечеру – с коллегами. Живое обсуждение, милые споры однодумцев, людей, для которых "православие, самодержавие, народность" не просто слова. Так рождается что-то вроде последнего доклада Совета по внешней и оборонной политике "Стратегия для России". Так ткется его красная нить: в России-де не происходит ничего страшного, она – на своем историческом, то есть на правильном, пути, а вот на Западе – о, там да, упадок, сумбур. Нам надо от этого содома держаться подальше. Будем все больше обхаживать Восток. Ну, и расчетливо позволять ему обхаживать нас.

Авторы в прошлом – обычные послесоветские рыночники-западники. Сказал бы им тогда кто-нибудь, что они будут воспевать такую русскую ценность, как "ценность великодержавия", и приветствовать желание их страны "самоорганизовываться против внешнего врага"!.. Ренегаты – люди не темные. Многие блистают на кафедрах, кто-то ходил и на Болотную. Темных надо называть как-то иначе. Настоящий ренегат лучше стихийного либерала знает, что такое современный капитализм. Он с прищуром подчеркнет, что "живая Европа" происходит вообще-то даже не от протестантизма, а от полубезбожного Возрождения, перетекшего в безбожное Просвещение. Мало кто так ясно отдает себе отчет, что византийствующая Россия – это скандальная замшелость. Великолепно, даже в лицах, передаст, с какой миной Запад слушает речи новых русских "староверов" об их любви к традициям. "Само это слово в его точном смысле на Западе ругательное. Евроатлантика не живет прошлым – только настоящим и будущим. Она так давно отделила веру от всего практического, что наш гибрид церковного со светским напоминает ей юродивого в лаптях и с айфоном".

Вот так он может все объяснить, чтобы под занавес, как ни в чем не бывало, провозгласить истинно русскую точку зрения на западное поклонение природе человека: гроша оно ломаного не стоит! Надо сгоношить что-то, что будет лучше и советского коммунизма, и западного капитализма. И на этом основании он больше не ниспровергатель, а охранитель, ибо пока нет ясности насчет великого нового, незачем трогать заурядное имеющееся.

О таких в народе говорят: переучился или заучился. Он так хорошо понял евроатлантическую механику, что перестал ее чувствовать. Посконный русский цинизм подсказал ему, что дядя Сэм, что ни говорите, все-таки загоняет в рай палкой – и своих, и чужих. Ну, не может быть, чтобы кто-то большой и сильный никого никуда не загонял! До русского циника так и не дошло, что погоняла не стал бы дядей Сэмом. Хорошо усвоилось, что западная цивилизация действительно счетно-расчетная, но вывод явился не тот, что она охватит-таки в конце концов всю планету, а тот, что русским, соборно помолясь, надо сделать еще одну попытку создать свой, небывалый мир. На каких, спрашивается, началах? Ну, как – на каких! Любви и братства. То ли все-таки недоступно ему, то ли нестерпимо, что законы общественного сотрудничества просты и вечны. Ремесло проверяется торжищем – один из них. Не подвластные людям, они работают везде, только с разными знаками. Там, где с ними считаются, – с плюсом. В мире, который будет создан в пику им, они дадут минус.

Настоящих ренегатов, этих строителей православного Города Солнца (Котлована-2), объединяет мечта. Какое, нахрен, торжище?! Ремесло должно проверяться высокой идеей, высоким вкусом, высокой потребностью! Ну, и еще общее: в охранители подаются не раньше, чем власть, а за нею и большинство населения, не запишут в бунтовщики всех, кто не в едином строю. Перемёт совершается не по-шкурнически, нет-нет, мы люди честные! Честные, но как-то так получается, и это во все времена, что ренегатство оказывается явлением в годы реакции, как подметил товарищ Ленин. В годы, когда оставаться при своих взглядах становится себе, любимому, дороже. Каждый случай – особая статья, нельзя стричь всех под одну гребенку, но и от факта тоже никуда не деться.

Анатолий Стреляный – писатель и публицист, ведущий
программы Радио Свобода "Ваши письма"

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции​