В который раз разглядывая знаменитые музейные сосуды под Киевом, вспоминаешь Виктора Петрова, написавшего, что в "орнаментальном искусстве Триполья искусство Украины достигло наивысшего уровня". То есть за пять или все шесть тысячелетий, вплоть до середины ХХ века, ничего лучшего на украинском пространстве не появилось. Он замечает это в ходе собственного горького расставания с представлением о существовании культурно-исторического прогресса. Идет 1946 год, только что закончилась Вторая мировая война. Петров находится в Мюнхене, куда ушел с Украины в виду наступавших советских войск. Ему 47 лет, он крупный украинский ученый и прозаик-неоклассик. Он номер один среди соотечественников-эмигрантов, до войны – директор института археологии в Киеве, в войну – лейтенант немецкой армии.
Чего только не бывает на свете! В разгар войны, летом 1943 года, в оккупированном немцами голодном, почти безжизненном Харькове устраивается собрание осередка (ячейки) украинской интеллигенции, и там очкарик в немецкой форме делает доклад "О современной украинской поэзии", а после него слово предоставляется штатскому немцу-профессору для доклада "О современной немецкой поэзии". Что же делает наш очкарик в Харькове? Черт его знает, но, кроме прочего, редактирует издающийся немцами украинский журнал, а по ночам шлифует любовный роман, который и печатает в этом журнале. Да, роман о любви, причем платонической, то есть особенно острой у поживших, всё познавших женщин и особенно мужчин. Да, в 1943 году, в поднемецком Харькове. В своем докладе он разбирает стихи украинских поэтов в газетах и журналах оккупированных территорий, отмечает достоинства и недостатки, выделяет такой плюс, как то, что они стремятся в Европу, – хорошие, очень хорошие и просто прекрасные стихи, которые не могли быть напечатаны при советской власти.
Через четверть века известный в самых узких научных кругах археолог и этнограф Петров будет похоронен в Киеве с воинскими почестями, кои полагались чинам не ниже полковника. Так выяснится, что он был тем-то и тем-то, а еще – советским разведчиком. Во всем, что писалось им при немцах, если выкинуть одно дежурно-хвалебное упоминание Геббельса, он не погрешил ни против совести, ни против мерок научности. Более того, своим положением при немцах он воспользовался, чтобы написать первую в ХХ веке работу об украинских писателях, уничтоженных сталинизмом. В собрании харьковских поэтов в 1943 году впервые прозвучали имена некоторых из них. Да, роман о любви, исследование о сталинском терроре, доклад об украинской поэзии, разведдонесения в Москву (скорее всего, об украинских националистах) – всё пишется одновременно, под гром войны, одним человеком в форме немецкого офицера.
Так вот, о трипольском орнаменте. Или ну его? Нет, так просто мне от него не отделаться. Об орнаментальном искусстве Триполья Петров писал почти ровно 70 лет назад, то есть в начале первого послевоенного и, к счастью, последнего голода в Украине. Перед моими глазами до сих пор стоят опухшие лица одноклассников. До трипольских ли черепков было тогда… не говорю: нам, детям войны, а даже самым грамотным из наших учителей? Другое дело – сегодня. Посмотрев на эти вещи в очередной раз, убеждаешься, что и за истекшие после петровской статьи десятилетия ничего равноценного не появилось, хотя сплетение невероятностей и странностей продолжается. В голову приходит далекая от науки, почти детская, мысль: Украина еще не кончилась, она, собственно, только начинается – а вдруг еще родит что-то такое-эдакое?! В конце концов, не случайно же отмечают, что главное в этом орнаменте – идея движения, вечного кругооборота. Еще усилие – и до тебя начинает доходить, что коловращение – это реальность, а не просто слово или орнамент. В непрерывности коловращения все наши надежды и залоги, если уж мы не можем без них обходиться.
