Архивный проект "Радио Свобода на этой неделе 20 лет назад". Самое интересное и значительное из эфира Радио Свобода двадцатилетней давности.

"Русская религиозность" – серия бесед академика Александра Панченко о древнерусской культуре, записанных им специально для Радио Свобода. В передачах звучит русская старинная духовная музыка в исполнении камерного хора "Россика". Сегодня мы повторяем беседы о Феодосии Печерском и о лесковском Левше.

"Поверх барьеров".

Два типа русского сознания – праведник и отщепенец.

Впервые в эфире 12 сентября 1996 года.

Иван Толстой: Наш выпуск сегодня посвящен двум типам русского сознания – праведнику и отщепенцу. Первая и вторая половина часа состоит из бесед академика Александра Михайловича Панченко, ведущего на Радио Свобода цикл "Русская религиозность". Через 25 минут – разговор о феномене "левого" в русском сознании и русской культуре. И, со всей неизбежностью, разговор построен вокруг лесковского Левши. Начнется же передача с рассказа о Феодосии Печерском. Весь цикл программ академика Панченко сопровождается старинными распевами и песнопениями в исполнении петербургского хора "Россика", руководитель – Валентина Копылова.

Александр Панченко: Третьим русским канонизованным святым стал преподобный Феодосий Печерский, который был игуменом нашего первого Киево-Печерского монастыря с 1062 по 1074 год. Вот он умер, и уже в 1091 году мощи его были открыты и принесены в Великую Печерскую церковь Успения Богоматери. А в 1108 году, по почину великого князя Святополка, митрополит с архиереями свершили его торжественную канонизацию. Вот для колорита такого, исторического и местного, можно сказать, что летописи отметили, что в этом году было большое половодье на Руси, "вода великая" в Днепре, Десне и Припяти. Опять-таки, до канонизации, если она была, равноапостольной Ольги и до канонизации равноапостольного Владимира. Почему? Тут надо подумать вообще о сонме святых, о русском месяцеслове. Это, в сущности, есть некое национальное лицо, я бы даже сказал, лик, русский лик. Какие у нас святые? Все-таки возможно, что есть какая-то небесная помощь, но канонизация – дело земное, и кого мы чтим, это говорит о том, какие мы, кого мы любим. И должен сказать, что оно неплохо о нас говорит. Вот есть такое расхожее мнение, что у русских – рабская психология и так далее. И резон, наверное, какой-то в этом расхожем мнении есть, как ни печально. Но все-таки. Среди русских святых нет ни одного царя. Князей много, царей нет. И вот – скромный святой, Преподобный Феодосий Печерский.

И какой он прекрасный! Его, конечно, канонизовали потому, что очень любили, канонизовали люди, которые его видели, помнили, с ним беседовали, учились у него, иногда спорили с ним. И, действительно, и это можно твердо утверждать, было, за что его любить. Он родился в очень, видимо, богатой и знатной семье, в этом Васильеве знаменитом, где, возможно, крестился святой Владимир, довольно рано потерял отца, в отрочестве, и остался под опекой матери. И вот этот конфликт между матерью и отроком Феодосием, потом уже юношей Феодосием, так ярко описанный Нестором, это, конечно, конфликт совершенно реальный. Во-первых, такой портрет этой женщины, мужеподобной и с мужским голосом, она басом говорила. И то, что она, как всякая мать, очень любила своего сына, и хотела ему всяческого добра. А чего мать хочет? Ясно чего – то, что теперь называется карьерой удачной, женитьбы, внуков понянчить, в старости полюбоваться на них, и жить при любимом сыне. Хотя у нее не только Феодосий был. А Феодосий, видимо, с раннего возраста получил такое внутреннее расположение к монашеству. Это ведь реально бывает. Вот, например, святой Димитрий Ростовский, он же в миру Данила Туптала. У него, действительно, с раннего возраста было предрасположение к монашеству. Поэтому Феодосий хочет убежать из дома, мать не позволяет. Вот в первый побег он хотел со странниками уйти в Святую Землю, мать догоняет, бьет его, запирает, чтобы он смирился. Он смиряется. Он ее не только боится, он ее очень любит. Второй побег, потом третий побег, наконец, в Киев. И там он постригается в монастырь. Не без сложностей, потому что он приходит к основателю Киево-Печерского монастыря Антонию, который живет в пещере, и тот не очень любезно и не сразу его принимает, и не сразу постригает. Вот почему Антоний, основатель этой знаменитой обители не был канонизован, скажем, если не раньше Феодосия, то вскоре? Он – гораздо позже. И ведь Жития нет Антония. Считается, что, может быть, оно утрачено. Но есть резон думать, что его вообще не было, просто не нашлось желающего написать. Антоний был анахорет, он не затворник, хотя и жил в пещере. И Феодосий сначала поселился в пещере. Он жил по Эпикуру. Есть такая фраза у Эпикура крылатая, которую, кстати, знал и любил и Димитрий Ростовский, мною упомянутый: "Хорошо прожил тот, кто хорошо спрятался". Такое стремление к одиночеству, очень понятное, как Пастернак писал: "Какое, милые, у нас тысячелетье на дворе?". Видите, это почтенно, нормально, но ведь а другим-то какое дело до этого эпикурейства? У нас почему-то думают, что эпикурейство – это гедонизм: пей, гуляй... Этого нет, эпикурейство это такая самодостаточность.

И про Антония как-то не очень помнили и не очень им интересовались. Вот умирает Антоний, и Феодосий становится игуменом. И здесь Нестор описывает всю его жизнь. И подвиг святого Феодосия Печерского стал для многих и многих поколений русских людей, надеюсь, и для нынешних поколений, таким примером. Ведь монашество русское только началось. Что это такое? Как себя вести в монашестве? Естественно, по образцам. Как русские революционеры себя ведут? У них были какие-то западные образцы, и они по западным образцам себя вели. Вообще, как говорит социология, роль, которую мы исполняем, она кем-то уже заранее написана, хотя, правда, все время возникают какие-то новые роли, но все-таки. Большинство ролей сыграно, мы просто их повторяем. О монашеской жизни повествовали так называемые патерики или отечники. И, кстати, у нас первый патерик, это Киево-Печерский патерик. Это, правда, уже самое начало 13 века, но он создавался постепенно. Но вот описание монашеской жизни, о разных монахах, борьба с бесами, разные подвиги, разные события. Патерики знали, читали. Кстати, Феодосий был книжный человек. Вот это аскетическое презрение к культуре, которое в некоторых патериках проповедовалось и было в раннем монашестве и египетском, и сирийском довольно распространено, у нас, на Руси, совершенно не привилось. Есть сцены прекрасные в этом Житии, когда переписчик сидит, пишет книгу, а Феодосий нитки прядет. Ведь надо тетради сшить перед плетением, а потом уже переплетаются доски в коже, и с такими застежками. Значит, они частично кожаные и с такими медными или бронзовыми наконечниками, которые углубляются в гнезда так, что книга закрывается. Книги же раньше не ставились, как теперь, а клались одна на другую. Чтобы не портили они друг друга, на переплете делали такие жуковины. Так вот, он эти нитки прядет так благочестиво. За что же его полюбили? Есть за что. Это – умеренное монашество. Если он и взял откуда-то образец, то из монашества палестинского, более позднего, когда уже эти крайности аскезы, удручение плоти, когда это отошло на второй план.

И у Феодосия это было на втором плане. Хотя, когда-то он носил и вериги, и в юности, видимо, смирял плоть. Мать обнаружила по кровавым следам на рубашке, что он носит вериги. И потом он тоже спал, якобы, сидя на стуле. Это может быть так или не так, это сложно сказать, но он знал меру смирению. Вот это и есть русский идеал смиренномудрия, недостижимый, конечно, но очень почтенный. Вот говорится о нем, например, в Житии, что он ночью имел обыкновение обходить все монашеские кельи, желая узнать, как проводят монахи время. Если слышал, как кто-то молится, то и сам, остановившись, славил бога, а если, напротив, слышал, что где-то беседуют, собравшись вдвоем или втроем, в келье, то он тогда, стукнув в их дверь и дав знать о своем приходе, проходил мимо. А на другой день призывал их к себе и начинал тут же обличать – заводил разговор издалека, притчами и намеками, чтобы увидеть, какова их приверженность богу. Вот этот вот духовный такт, он для Феодосия чрезвычайно характерен. Феодосий – это недостижимый идеал гармонии. Недавно Фазиль Искандер, очень почтенный наш писатель, в "Литературной газете" сказал, что вот в России никак гармонии не достичь. Но, если был Пушкин, а Пушкин гармоничен, значит, гармония в России все-таки возможна. Я должен сказать, что гармония возможна и потому, что на Руси был Феодосий Печерский. Он гармоничен как господня молитва "Отче наш". Впрочем, это вовсе не значит, что Феодосий Печерский – человек, терпимый к грехам. Вовсе нет. Он нетерпим и к своим грехам, и к грехам других. Грехи бывают разные. Бывают смертные грехи. Семь смертных грехов. Кстати, первый из семи смертных грехов, это грех гордыни. А бывают грехи простимые, что называется. Вот когда князья преступали заповедь братолюбия, когда изгнали Изяслава, с которым он был в очень близких отношениях, то Феодосий Печерский очень гневался на его братьев, не хотел с ними разговаривать и их обличал. А вот о простимых грехах… Как однажды он приходит к князю, а у князя, это любопытная такая деталька и очень реальная, скоморохи играют на сопелях, на гудках, "как обычай есть пред князем". Мы, к сожалению, очень плохо знаем быт феодального двора, но вот по таким маленьким фрагментам это все узнаем. И Феодосий заплакал и сказал: "Так ли будет перед богом". Он не ругал князя, это грех простимый, это не преступление заповеди братолюбия, а просто некий быт, который, конечно, для монаха неприемлем, потому что в православной церкви у нас только принято пение, и служба называется "божественное пение", это есть церковная служба, это синоним, потому что ангелы все-таки не играют на музыкальных инструментах. Правда, за исключением Царя Давида – тот играет на псалтири, чем-то вроде гуслей. И орган изобретен, кстати, в Византии, но прижился он только на Западе. До сих пор только божественное пение, потому что ангелы поют, и в церкви тоже поют, и в монастыре только поют. Вот таков был Феодосий. И умер он тоже ангельски. Вот это первое Житие, где описано успение. Вот такая мирная смерть, когда человек смерти радуется, ведь смерть не страшна. Это только теперь, в наш атеистический или ханжеский век. Ханжество это и есть разновидность атеизма, боятся все смерти. Феодосий смерти не боялся и дал нам пример гармонической, трудной, трудовой, потому что он все делал своими руками, он всегда был свободен, чтобы что-то там срубить топором, и прекрасной жизни.

​Иван Толстой: Хор "Россика" исполняет песнопения в большинстве своем уникальные и сохранившиеся лишь в старинных рукописях.

Тема следующей беседы – феномен левого в русском сознании и русской культуре.

Александр Панченко: Сегодня я хотел бы поговорить на тему, которая очень меня волнует. Это русская левая культура. Начнем с лесковского Левши, который, я думаю, стал национальной проблемой. Россия познакомилась с Левшой сто с лишним лет назад, когда в журнале "Речь", издававшимся Иваном Сергеевичем Аксаковым, в осенних, за 1881 год номерах, был опубликован этот знаменитый "Сказ о тульском косом Левше и о стальной блохе". И вот он вошел в национальную символику. Куда причислить этого Левшу? С одной стороны, это, конечно, фигура вымышленная, литературная. Он должен попасть в тот же ряд, что и Митрофанушка Фонвизина, Чацкий Грибоедова и Молчалин того же Грибоедова, Онегин, Печорин и Обломов, и Смердяков Достоевского. Однако, на деле, вот так, в национальной памяти, как я могу судить, Левша воспринимается как персонаж фольклорный или полуфольклорный, как вариант, скажем, Ивана-дурака, который, в результате, оказывается всех умнее, или как родня – по внешнему облику – одного из сподвижников былинного Васьки Буслаева. Дело в том, что у Васьки Буслаева были такие очень умные и очень ловкие сподвижники, скажем, Потанюшка Хроменький. Или вот есть исторические песни о Кострюке. Там есть "Васютка коротенький", "Илюшенка маленький" (на это сходство таких персонажей с Левшой обратил внимание Александр Александрович Горелов в своей прекрасной книге, изданной 8 лет назад, "Н.С.Лесков и народная культура"). Почему мы так любим Левшу?

Это очень просто. Это такой эпический, религиозный, в частности, евангельский, и, вообще, библейский архетип – "последний будет первым". Лесков Николай Семенович, вроде бы, к такому восприятию и стремился. О чем, вроде бы (не устаю делать на этом акцент) говорит предисловие первой публикации, повторенной и в отдельном издании через год. Лесков утверждает, что "записал эту легенду в Сестрорецке по тамошнему сказу от старого оружейника, тульского выходца". В Туле – самый главный оружейный русский завод, и в Сестрорецке – самый главный оружейный русский завод. До сих пор радикальные критики, а радикальные критики – всегда болваны, стали бранить Лескова за неоригинальность, что он просто застенографировал какую-то легенду. Тогда он вынужден был дать некие "литературные объяснения". Лесков ведь был очень умный, как и Достоевский был очень умный. Вот вам, достаточно. Умному достаточно, а глупому недостаточно. И он сказал, что все это – обыкновенная мистификация, никаких легенд он не слышал в Сестрорецке ни от какого тульского выходца, и он сделал только "шутку или прибаутку". Из этой шутки-прибаутки, которую он привел в объяснениях, и вышел этот сюжет. Что это за шутка или прибаутка? Англичане из стали блоху сделали, а наши туляки ее подковали, да им назад отослали. Это дразнилка такая. Вот мы дразним Москву, Тулу, Ярославль, Тверь, и так далее. Но и до англичан, до того, как в Туле узнали, что есть такие "англицане", была такая дразнилка: "туляки блоху на цепь приковали" или "туляки блоху подковали". Это не туляки придумали, а может, и туляки. Просто вот так друг над другом смеялись.

И критики говорили так: там, где стоит "Левша", нужно читать "русский народ". И до сих пор так же говорят. Но беда-то в том, что эти критики (и композиторы, и балетмейстеры, и оперные постановщики) до сих пор думают, что Левша олицетворяет лучшие качества русского народа. Лесков решительно возражал против этого: "Не могу принять без возражения укоры за желание принизить русский народ или польстить ему. Ни того, ни другого не было в моих намерениях…". Да, русский народ, но не лучший и не худший вариант. Но что же он хотел сказать, наконец? Давайте почитаем. Медленное чтение – это великое чтение, потому что это способ познать истину, познать, как было на самом деле. Во-первых, внешность героя. Давайте ее разберем. "Косой левша, на щеке пятно родимое, а на висках волосья при ученье выдраны". Какие ассоциации вызывает этот косой левша? Прежде всего негативные. Что такое косой в русской культуре? Это не только заяц, но и "враг", "дьявол". Смотрите у Даля (том 2, страница 174)."Косогорить – строить козни". К тому же, герой сказа лесковского – кузнец, коваль, ковач. А кузнец это, с одной стороны, мудрец, а, с другой стороны, нечто, связанное с коварством – ковать-коварство. Но гораздо важнее признак левизны, признак неправоты и душевной погибели. Праведники идут одесную, то есть вправо, в вечное блаженство, а нераскаянные грешники – ошую, "налево", в вечную муку. В заговорах, в перечнях дурных людей, которых надо бояться, наряду с "бабами простоволосыми", называются кривые, косые и левши. Прошу прощения перед кривыми, косыми и левшами. Это вовсе к ним не имеет никакого отношения – это некая мифология, некие предрассудки, но, все-таки, эти предрассудки определяет нашу жизнь. И в Библии отношение к левшам тоже отрицательное (единственное исключение – книга Судей. 3:15). Богопротивное войско, например, описывается так: "Из всего народа сего было семьсот человек отборных, которые были левши, и все сии, бросая из пращей камни… не бросали мимо" (Суд. 20: 16). Но есть и другое отношение, всегда есть двойственность в отношении к криворуким. Например, у нас есть такой Святой Прокопий Устюгский. Он, кстати, был иноземец, как многие наши святые и юродивые, и в житии его сказано, что он "три кочерги в левой своей руке носил…". Если он поднимал их вверх – это было пророчество о хорошем урожае, если опускал вниз – предсказание неурожая. Юродивый делает все, что ему угодно, и всегда правильно предсказывает. Но это, действительно, левое поведение, то есть, это и хорошо. Есть такая пословица – "ни богу свечка, ни черту кочерга". Значит, богу свечу надо обязательно отдавать, а вот черту – кочергу. Но левша-то ведь не юродивый. Но вот как он себя ведет в Англии. Вот он приехал в Англию, стоит перед англичанами.

"Он встал, левой рукой перекрестился и за всех их здоровье выпил". Это просто страшно читать, потому что шуйца, левая рука, – "некрещеная рука", и трудно сильнее согрешить, нежели сотворить ею крестное знамение. Этот жест Левши – из черной магии, из черной мессы, прямая дьявольщина. Но есть ли какое-то оправдание некрещеной руке? Ибо Левша, как-никак, и читателю, и автору, и мне, грешному, и абсолютному большинству русских людей очень и очень симпатичен – бескорыстен, умен, неприхотлив, незлобив. Есть нормальная левизна в русской культуре.

Вот православный охотник идет в лес на медведя. Охотник снимает нательный крест и кладет его в сапог или в лапоть, под левую пятку. Охотник и "Отче наш" читает, когда входит в лес, не навыворот, слева направо, как делалось на католическом Западе, а с отрицанием к каждому слову: "Не–Отче, не–наш, не–иже, не–еси, не–на небеси…". Это нужно, дабы обмануть лешего – надо притвориться похожим на него (у него волосы зачесаны налево, иногда и кафтан справа налево застегнут), заставить его признать охотника "своим", "левым". Но он и крестится в чужом пространстве, в Англии, левой рукой. Повторяю, что это самое страшное что может быть."Они заметили, что он левой рукою крестится, и спрашивают у курьера: „Что он – лютеранец или протестантист?” Курьер отвечает: „Нет, он… русской веры”. – „А зачем же он левой рукой крестится?” Курьер сказал: „Он – левша и все левой рукой делает". Но что же он натворил, наш любимый герой Левша? Англичане подарили императору Александру Павловичу заводную блоху с ключиком, и государь "ключик вставил". Блоха, что она делает? "Начинает усиками водить, потом ножками стала перебирать, а, наконец, вдруг прыгнула и на одном лету прямое дансе и две верояции в сторону, потом в другую, и так в три верояции всю кавриль станцевала".

Есть общественное выражение "правое дело". Но есть и редкое ныне, а некогда тоже общеупотребительное выражение "левое дело" (сейчас в языке от него осталось "пустить в расход налево", т. е. расстрелять, "левый товар", "левая поездка" и т. п. "верояции" этой блохи). У того же Даля: "Твое дело лево, неправо, криво". И тульские умельцы, надо смотреть правде в глаза, сделали "левое дело". Раньше английская блоха танцевала, а теперь "усиками зашевелила, но ногами не трогает… ни дансе не танцует и ни одной верояции, как прежде, не выкидывает". Ну да, мир мы удивили, мы его всегда удивляем, и сейчас удивляем, англичан победили, а хорошее изделие, очень забавную безделушку, испортили. И правильно заметил в своей книге А. А. Горелов, что победа туляков "похожа на поражение".

Давайте попробуем формализовать сюжет лесковского сказа, и тогда выстроится следующая цепочка: сначала победа ("глава царей", как говорил Пушкин, Александр I после разгрома Наполеона объезжает Европу), потом сомнительная, "похожая на поражение" победа над англичанами (блоха подкована), потом указание на поражение в Крымской кампании – от тех же, в частности, англичан. Верный и умный Левша и замечательный русский человек, но и типичный русский человек, не смог предотвратить краха в Крыму, хотя и старался: „Скажите государю, что у англичан ружья кирпичом не чистят: пусть чтобы и у нас не чистили, а то, храни Бог войны, они стрелять не годятся”. И с этою верностью левша перекрестился и помер". (Интересно, которою рукою он в последний раз перекрестился на этом свете? Надеюсь, что все-таки правой.)

Итак, сказ о Левше – сказ о русском национальном падении. Виноват в нем Николай I, который не раз удивлял Европу, а завершил парадное царствование позором. Виноваты и обстоятельства русской жизни, о чем писал Лесков в "объяснении" совершено прямо: "Левша сметлив, переимчив, даже искусен, но он „расчет силы” не знает, потому что в науках не зашелся и вместо четырех правил сложения из арифметики все бредет еще по Псалтырю (Лесков употребил "псалтырь" не в женском роде, а в мужском, как по простонародному. – А. П.) да по полусоннику. Он видит, как в Англии тому, кто трудится, – все абсолютные обстоятельства в жизни лучше открыты, но сам все-таки стремится к родине и все хочет два слова сказать государю о том, что не так делается, как надо, но это левше не удается, потому что его „на парат роняют”. Полиция на парат роняет. В этом все дело".

Думаю, не только в этом, иначе достаточно было бы ограничиться расхожими социальными сетованиями на бедность, необразованность, бесправие и забитость тульских цеховых мастеров. Дело в том, что русская простонародная цивилизация, сельская по преимуществу, она чурается и страшится индустриального труда. Этот страх выразил Некрасов в "Железной дороге". Сам-то он железной дороги не боялся, он какой-никакой, а все дворянин: "А по бокам–то все косточки русские…" Всякое строительство есть религиозный акт (в народной мифологии), оно требует строительной жертвы, чрезвычайного усилия. И тот же Некрасов написал, что "дело прочно, когда под ним струится кровь", как бы предсказав все ужасы, которые нас ожидали. В 20 веке эта мифология народная воплотилась в реальность. Мир, конечно, мы удивили, но и, одновременно, собственную страну погубили. Беломоро-Балтийский канал, по которому нельзя плавать… Погубленное Аральское море, полузаглубленные Байкал и Ладога… Бесполезный, нелепый БАМ… Сколько я хочу что-то прочитать, я помню песню Пахмутовой и Добронравова – "БАМ, БАМ, БАМ, БАМ…", но по нему никто не ездит и ничего не возит. Наконец, трагический Чернобыль… Откуда взялся Чернобыль? Физики мои знакомые, причем, очень высокого калибра, почтенные люди, объясняли мне, что, дескать, сделали что-то не так. А я вам объясню по-другому – это и есть Левша. Левша и чеховский злоумышленник, который отвинчивал гайки. Действительно, железная дорога идет, а рыбу-то ловить надо, грузила-то нужны. Он говорит: "Я через гайку отвинчиваю!". Вот они на Чернобыле тоже что-нибудь через гайку отвинчивали. Там, возможно, в проектах какие-то были глубокие ошибки и легкомыслие, но все-таки, пока были специалисты, можно было как-то надеяться, что это не взорвется. Ну, была же и парторганизация, которая подчинялась Черниговскому обкому. Это же все очень просто. Вот какой-то становится секретарем парторганизации, потом еще кого-то берет, берет, берет… Это как критическая масса в атомной бомбе – вот она чуть больше критическая, и она взрывается, когда она превосходит. Знаете, все-таки я бы хотел сказать, что это не так плохо. Ну, мы не любим эту техническую цивилизацию. Мы к ней, конечно, вполне способны, когда ею занимается Ломоносов, Менделеев или тот же Сахаров. Мне, по правде сказать, очень не нравится, что забывают, что он все-таки сделал водородную бомбу, можно было бы ее и не делать, можно было бы отказаться, оправданий нет.

Мы думали так. Значит, плохие у вас мозги. Но вот когда бедная и благородная в своей жизни крестьянская масса уходит в город, приходит в Чернобыльскую АС, в БАМ или куда-то еще – вот это и есть русский злоумышленник, который отвинчивает гайки, потому что они ему нужны только для сельской жизни, только для грузил, а так они ему не нужны. И это счастье, может быть, России – сопротивление вот этой цивилизации, потому что все-таки Россия осталась, при всей загрязненности ее, до сих пор, более или менее, землей. Но это несчастье России. Коли мы за это взялись, надо этим заниматься, а иначе мы – злоумышленники. Кораблекрушения, крушения на железных дорогах, Чернобыльская АС, никому не нужный БАМ и две пропущенные технические революции. Давайте выберем какой-нибудь средний путь. У нас есть Ломоносовы и Менделеевы, но помните, что у нас есть и злоумышленники. Пусть они занимаются своим делом – ловлей рыбы.