Леонид Велехов: Здравствуйте, в эфире Свобода - радио, которое не только слышно, но и видно. В студии Леонид Велехов, и это новый выпуск программы "Культ Личности". Она не про тиранов, она про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на жизнь. Художник Андрей Бильжо сегодня у нас в гостях.
(Видеосюжет об Андрее Бильжо. Закадровый текст:
У Андрея Бильжо немало заслуг перед Россией – перед ее культурой, литературой, телевидением и даже медициной, такой ее, особенно актуальной сегодня областью, как психиатрия. Действительно, очень разносторонне одаренный и всесторонне подготовленный человек. Но все-таки в восприятии и памяти современников, а, значит, и в истории, он есть и останется прежде всего как автор Петровича, родной отец этого замечательного персонажа. Строго говоря, конечно, это Петрович останется благодаря Бильжо, но, что поделаешь, такая вот неблагодарность истории: художественные персонажи, когда они становятся настолько популярны, что превращаются в фольклор, начинают жить самостоятельной жизнью.
Будущему историку прекрасной и ужасной эпохи 90=х годов прошлого столетия, которая и породила в нас великие надежды и иллюзии и сама же убила их, без бильжовского Петровича никак не обойтись, когда он станет изучать и пытаться понять это безумное время. Карикатурный уродец с неизменно открытым ртом, который в течение всего десятилетия едва ли не ежедневно появлялся на страницах газеты «Коммерсант», это зеркало той эпохи, ее герой-первопроходец и ее жертва, ее Иван-дурак и ее философ-осмыслитель. Он неисчерпаем в своей глупости и мудрости, в своей тупости и остроумии. Эта амбивалентность, простите за ученое слово, и сделала Петровича уникальным, из ряда вон выходящим художественным явлением эпохи, которая вообще-то оставит по себе в истории культуры и искусства очень блеклый след. Не до культуры-мультуры тогда было, как, впрочем, и сейчас.
А вот Петрович останется. Равно как и его отец родной, который и сам по себе очень колоритный персонаж эпохи, с этими его выдающимися усами и бровями и удивленным, наивным и ироничным одновременно, взглядом больших круглых глаз сквозь большие круглые очки. И даже фамилия у него такая, словно это и не родовая фамилия, а специально для художника-карикатуриста придуманный псевдоним. Ре-ми, Ку-кры-никсы, Биль-жо…)
Леонид Велехов: Вы знаете, с чего я хотел начать? Читая ваши теперь уже многочисленные литературные труды, я обратил внимание на очень какую-то острую, детальную память о детстве. И не только детальную, но еще одно. Вы в рисунках своих ироничны, а здесь, в воспоминаниях детства, вы очень сентиментальны в самом лучшем, замечательном смысле слова. Много детство дало в дальнейшей жизни?
Андрей Бильжо: Да, очень много! Потому что, вообще, это я уже как бывший психиатр и специалист по подростковому возрасту могу сказать, детство всем дает очень много. Кто-то это понимает, а кто-то это не понимает, потому что это на уровне какого-то подсознания, запахов, осязания и т. д.
Леонид Велехов: Даже если детство плохое?
Андрей Бильжо: Даже если детство плохое, безусловно, даже если детство ужасное. Я как раз недавно написал такой рассказик для «Русского пионера» под названием "Ужасное детство". Да, конечно, очень много. Все разговоры о том, что детство это безоблачный период, придумали взрослые дураки, конечно же. (Смех в студии). Потому что детство это очень сложный период. И там не только облака, там часто тучи свинцовые. И маленькая, как взрослым кажется, драма по поводу сломанной или отобранной игрушки для ребенка в этот момент превращается в трагедию. Как угон машины у папы, например, для ребенка это так же глубоко. Но в то же время все драмы и все детские трагедии быстро улетучиваются. Ребенок умеет быстро переключаться. И, конечно, в детстве было много всего. И коммунальная квартира на Домниковской улице…
Леонид Велехов: Домниковская улица – это где у нас?
Андрей Бильжо: Домниковскую улицу переименовали в улицу Маши Порываевой. Потом улицу Маши Порываевой переименовали в Новокировский проспект, и всю улицу практически снесли, а теперь это проспект Сахарова. Но дом, в котором я родился, в который меня принесли из роддома, это бывшее общежитие католической гимназии, потом это была школа во дворе, этот дом сохранился. Это была большая коммунальная квартира, где было 30 с лишним комнат, в которых жили совершенно разные люди…
Леонид Велехов: "На тридцать восемь комнаток всего одна уборная…"
Андрей Бильжо: Да, именно так, одна уборная с двумя кабинами. Жил парикмахер, у которого в комнате стояло парикмахерское кресло, и он принимал на дому, с сыном с синдромом Дауна. Жили вернувшиеся из сталинских лагерей, жили фронтовики, которые были молоды, красивы, как мой папа, например, прошедший Сталинградскую битву на танке Т-34. С ним я ходил в баню через дорогу, а подруги моей мамы, когда зимой ходили в эту баню, накидывали шубу на абсолютно голое тело, чтобы там не переодеваться…
Леонид Велехов: Грандиозно!
Андрей Бильжо: И с хохотом перебегали через маленькую Домниковскую улицу в эту баню. А мы с папой в бане смотрели "пиратов". Пиратами я называл мужчин с татуировками. И особенно значимые пираты были для меня те, у которых не было, например, ноги или руки. Потом, когда я вырос, я понял, что это фронтовики. Это были настоящие фронтовики, потому что когда они уже одевались и уходили, на них были пиджаки, на которых были орденские планочки и медали. У «пиратов» на груди были татуировки с профилем Ленина или Сталина, среди них были и прошедшие лагеря после фронта... В общем, я могу бесконечно долго рассказывать даже про один этот кусок детства. А потом был переезд в "хрущобы", когда расселяли эти коммуналки. Это уже другой период жизни. Это уже улица Удальцова, проспект Вернадского, школы, которые я менял. В начальной школе у меня были учителя дураки, полные идиоты. Кстати говоря, я там столкнулся в первый раз с несправедливостью политической. Вытаскивая из ранца книгу Бонч-Бруевича "Наш Ильич", где на обложке была фотография Владимира Ильича, который делал вот так ручкой, я эту обложку случайно порвал. И разрыв прошел как раз через все лицо Владимира Ильича.
Леонид Велехов: Ох, бог ты мой!
Андрей Бильжо: Да, казалось бы, ну, случилось такое. Меня лишили за это роли Петушка в спектакле "Дети в школу собирайтесь, петушок пропел давно".
Леонид Велехов: Ничего себе! Однако, санкции!
Андрей Бильжо: Другому мальчику отдали. Да, это были настоящие политические такие репрессии. Я впервые столкнулся с ними уже во втором классе.
Леонид Велехов: Хотя, казалось, время-то было другое.
Андрей Бильжо: Про детство можно бесконечно долго рассказывать.
Леонид Велехов: Главное, такая у вас сразу объемная картинка возникает, что я заслушался.
Раз уже прозвучало слово "репрессии". Вы гордитесь двумя своими дедами, сгинувшими, как я знаю, в ГУЛАГе…
Андрей Бильжо: Да.
Леонид Велехов: Бабушка, будь здоров сколько провела времени тоже в местах не столь отдаленных. А этот пепел как-то стучал в ваше сердце? Или это уже в более зрелом, взрослом возрасте поднялось?
Андрей Бильжо: Стучал, конечно. Потому что в семье ненавидели Сталина. Бабушка моя, которая отсидела в Акмолинском лагере жен изменников родины, а потом в Тюмени на вольном поселении… Тюмень тогда была не сегодняшняя Тюмень. Бабушка ненавидела Сталина, Брежнева считала идиотом, но почитала Ленина и очень боялась за меня. Потому что уже в школе я как-то... Я был неудобным ребенком, на самом деле, от природы я был нонконформистом. Поэтому бабушка за меня немножко побаивалась. Когда нужно было готовить политинформацию, она за меня ее готовила. Она в газете "Правда" все подчеркивала красным карандашом и говорила: "Это ты должен сказать обязательно и больше ничего от себя не добавляй! Ничего не говори больше!". (Смех в студии).
Леонид Велехов: Бабушка знала жизнь.
Андрей Бильжо: Да, бабушка знала жизнь. Она по ночам довольно часто кричала. Я ее будил. Мы последние годы жили вместе. Ей снился лагерь, потому что там они сидели вместе с уголовниками. Поэтому как-то этот диссидентский дух – я себя называю домашним диссидентом – присутствовал, конечно. Но на первом курсе медицинского института это уже стало совершенно отчетливо оформившимся. Однажды я поехал на Соловки, там познакомился со своей женой, которая там была экскурсоводом, студентка медицинского института архангельского. Вместо нее водил экскурсии. И за мной однажды приехали из КГБ.
Леонид Велехов: Ого! За что же такая честь?
Андрей Бильжо: Я рассказывал там довольно много про Соловецкий лагерь особого назначения, СЛОН, о чем тогда говорить было нельзя совершенно. Рассказывал я это по просьбам туристов, потому что многие приезжали туда в поисках могил своих родных. А я знал некоторые места захоронений. И однажды пришла группа, в которой были одни женщины. Они не задавали мне никаких вопросов по поводу СЛОН. И когда мы шли обратно, они от меня как-то дистанцировались, словно даже старались убежать. Я шел один, что, вообще, было странным, потому что я был симпатичен, с бородой, в красных вельветовых брюках клеш. И, вообще, такой... с челкой. А здесь вдруг никакого внимания! Оказалось, что это жены секретарей райкомов Архангельской области.
Леонид Велехов: Ох-ты, угодили вы!
Андрей Бильжо: Мужья поехали на конференцию, а жен отправили на культурную программу на Соловки. И вот кто-то из них стукнул. Приехали два человека, которых мне потом показывали. Меня спрятали на Филипповской пустыши, носили мне еду. Удивительно, что никто не выдал. Никто из туристического бюро! Начальник туристического бюро сказал: "Сюда приезжают разные сумасшедшие. Они водят самостоятельно экскурсии. Смотрите, у нас таких нет здесь. По списку у нас все сотрудники здесь". Никто не выдал. А так бы моя судьба была бы совсем другой.
Леонид Велехов: Как здорово! А откуда фамилия такая? Однофамильцев у вас, небось, нету?
Андрей Бильжо: Однофамильцев нет. Вообще, фамилия Билжо, без мягкого знака. Мягкий знак появился у папы. Есть такая версия, потому что прадед из Каунаса, что это была фамилия типа Билжойтис или что-то в этом роде. А потом последняя часть отвалилась.
Леонид Велехов: И получилось так элегантно.
Андрей Бильжо: Да.
Леонид Велехов: Офранцуженный получился вариант.
Андрей Бильжо: Да. Но есть такая забавная история, кстати, связанная с Радио Свобода. Когда я был в Праге на Радио Свобода у Пети Вайля, стало звонить довольно большое количество антисемитов, и почему-то все спрашивали про фамилию. Я говорю: "А почему вы вообще решили, что я еврей?! Вы же по радио меня видеть не можете". (Смех в студии). Они говорят: "По фамилии". Я говорю: "А это вообще аббревиатура". Сказал "аббревиатура" и думал, что слушатель отвалится и уйдет из эфира. А он, подлец, спрашивает: "Ну, и как она расшифровывается?" И тогда я с ходу придумал, чем восхищался потом Петя: "Бог. Истина. Любовь. Жизнь. Отечество". Все!
Леонид Велехов: Ух ты, блеск какой, действительно! Есть чем восхититься.
Андрей Бильжо: Все! С этого момента ни одного звонка. И теперь, когда какая-то такая антисемитская тема возникает, связанная с фамилией, я говорю "Бог. Истина. Любовь. Жизнь. Отечество", и все моментально пасуют... (Смех в студии).
Леонид Велехов: Грандиозно. Рисовать рано начали, Андрей, и в каком жанре?
Андрей Бильжо: Я помню реакцию своих родителей как раз на Домниковке это было, мне было года четыре или пять, когда я нарисовал портрет их знакомого. Было застолье какое-то коммунальное, и я нарисовал, как сейчас помню, их знакомого, дядю Сашу Мазина. Я не помню самого рисунка, но помню, как все восторгались: как удивительно похоже! И это, пожалуй, был первый мой публичный успех. А дальше я всегда, сколько себя помню, рисовал. Мне даже в школе разрешали рисовать на уроках, потому что учителя уже после пятого класса (там мне с учителями повезло) поняли, что я так лучше воспринимаю материал. Я рисовал на полях, ни листочках случайных, всюду...
Леонид Велехов: И уже тогда эта техника появилась, такие почеркушки пером?
Андрей Бильжо: Почеркушки были, да, пером, но это еще не были карикатуры. Карикатуры появились чуть позже. Но иронический склад ума, такой саркастический и иронически-саркастический, был присущ мне.
Леонид Велехов: В рисовании кому-то вы вольно или невольно подражали или все как-то само собой, стихийно появилось?
Андрей Бильжо: Конечно, лежала книжка Бидструпа на журнальном столике рядом с двухрожковым торшером.
Леонид Велехов: Чуть ли не пять таких томиков было, собрание бидструповских карикатур...
Андрей Бильжо: Да, да, пять томиков разноцветных. Я знал рисунки Жана Эффеля, но им не подражал. Потому что графика меняется, я это чувствовал как-то интуитивно, как мода. Рисовать, как Бидструп, сегодня нелепо. Это совсем другое рисование. Поэтому я как-то интуитивно шел к чему-то такому легкому и наивному на первый взгляд. Но у меня были штриховые рисунки, довольно много. И когда художники вышли на улицу и стали продавать свои работы в Битце и в Измайловском парке, я хорошо зарабатывал.
Леонид Велехов: Вы тоже вышли?
Андрей Бильжо: Да, я вышел и зарабатывал свою психиатрическую зарплату за одну субботу.
Леонид Велехов: (Смех в студии). Ничего себе! Замечательно!
Андрей Бильжо: Да.
Леонид Велехов: К вопросу о психиатрической зарплате. А откуда при таком гуманитарном складе вдруг взялась медицина?
Андрей Бильжо: Вы же сказали, что мои воспоминания детства сентиментальные, а я бы добавил, что еще и романтичные. Когда ты выбираешь профессию в школе, ты ничего понять про профессию не можешь. И после восьмого класса я хотел быть архитектором и поступил в школу с архитектурным уклоном около кинотеатра "Форум", но ушел оттуда через две недели. Мне не понравился класс. Я скучал по своему классу. У меня был очень хороший класс. И я был привязан ко многим своим одноклассникам и одноклассницам. Поэтому я и вернулся в свою родную школу. И потом под впечатлением и книг, и фильмов по Василию Павловичу Аксенову, особенно фильма "Коллеги" – я Василию Павловичу об этом не раз говорил, мы были немножко знакомы, – я захотел быть врачом. Но довольно быстро понял, что я никогда не стану хирургом, потому что пока я буду думать – ампутировать ногу или не ампутировать – придется ампутировать две ноги. Поэтому я выбрал психиатрию, так как это из медицинских специальностей наиболее гуманитарная.
Леонид Велехов: И наиболее психологичная.
Андрей Бильжо: Да. Когда я учился, мы писали истории болезни ручкой. Тогда я перешел с шариковой ручки на чернильную. Так меня научили старшие товарищи, потому что писать приходилось очень много, а от шариковой ручки уставали пальцы. А мы писали тогда большие истории болезни для показа профессору. А, в общем, история болезни это рассказ о жизни человека, рассказ про его детство, юность, пубертатный период и т. д. Это, конечно, в какой-то степени литература.
Леонид Велехов: Это уж точно. И вы ведь много поработали по профильной специальности, это не была какая-то ошибка молодости.
Андрей Бильжо: Много и с удовольствием. Я вам больше скажу – я написал даже диссертацию.
Леонид Велехов: Вы кандидат медицинских наук, я знаю.
Андрей Бильжо: Да.
Леонид Велехов: Кажется, вы занимались юношеской психиатрией, то есть всевозможными депрессиями возрастными?
Андрей Бильжо: Да.
Леонид Велехов: А удалось кого-то спасти, вытянуть из этих состояний?
Андрей Бильжо: Удалось. Во-первых, по моей диссертации были написаны методические указания, с помощью которых можно было снять диагноз.
Леонид Велехов: Ничего себе!
Андрей Бильжо: Вспомните Советский Союз и тот социальный «хвост», тянувшийся за человеком, который хоть раз попал в поле зрения психиатра. Он уже не имел права водить машину, работать в разных местах, за границу выехать. Не говоря уже о том, что если кто-то узнавал на работе, то к человеку уже было определенное отношение. Поэтому все скрывали.
Леонид Велехов: А кто-то обязательно узнавал. У нас никакой тайны медицинской не соблюдалось.
Андрей Бильжо: Да, конечно. И вот тогда прошел слух, что появился доктор, который снимает диагноз. Это был я.
Леонид Велехов: Ничего себе!
Андрей Бильжо: Да.
Леонид Велехов: Мне хочется просто встать и снять шляпу.
Андрей Бильжо: А знаете, кто снимал диагнозы? Я показывал больных Снежневскому, который этот диагноз поставил. И в диспансере говорили: "Снежневский поставил, Снежневский пусть и снимает". И я, будучи младшим научным сотрудником Центра психического здоровья, где я работал, а главным врачом был Андрей Владимирович Снежневский, ему показывал этих больных. И он снимал диагноз.
Леонид Велехов: Может быть, я ошибаюсь, но ведь Снежневский был как-то связан с карательной психиатрией?
Андрей Бильжо: Мы этого ничего не знали. Да, это им была придумана вялотекущая шизофрения. Диагноз этот ставился многим. Но пришли другие немножко времена. И, видимо, он тоже немножко изменился. Поэтому я занимался тем, что я собирал так называемый катамнез. Если человек на протяжении десяти лет хорошо социально адаптирован, у него все нормально, я писал его историю болезни и показывал Снежневскому. И он писал "практически здоров, диагноз можно снять".
Леонид Велехов: Вольно или невольно отмаливал старые грехи.
Андрей Бильжо: Да!
Леонид Велехов: Замечательно!
Андрей Бильжо: Действительно, депрессию я лечил. Были успехи. В общем, в психиатрии не говорят о выздоровлении, говорят о длительной и стойкой ремиссии.
Леонид Велехов: Еще бытует такое мнение, что все психиатры рано или поздно сами становятся психами немного. Как говорится, с кем поведешься…
Андрей Бильжо: Ну, это не совсем правильная теория. Скорее, человек, который имеет какие-то психические проблемы, становится психиатром. Так же как, скажем, в медицинском институте некоторые выбирают себе специальность, имея какие-то проблемы в этой области. Например, условно говоря, человек, страдающий почечным заболеванием, становится урологом, чтобы как можно больше про это знать и помочь каким-то образом себе.
Леонид Велехов: Интересно как.
Андрей Бильжо: С другой стороны, психиатр, который чувствительный, который рефлексирует, который с какой-то незначительной психопатологией, который когда-то пережил депрессию, пускай на незначительном уровне, он, конечно, лучше понимает душевно больного пациента. Ему легче ему помочь, подобрать лечение.
Леонид Велехов: А вообще психов много в нашей жизни?
Андрей Бильжо: Мне не очень нравится слово "псих", честно говоря.
Леонид Велехов: Я специально утрирую.
Андрей Бильжо: Душевнобольные. Я придумал такой термин – "патология нормы". Психом можно назвать на бытовом уровне. Вот это и есть патология нормы. Вроде человек не нуждается ни в наблюдении психиатра, ни в лечении, ни в специальной психиатрической помощи, но ты понимаешь, что хотя он не психопат, но он как раз псих ненормальный, как говорил Райкин.
Леонид Велехов: Так их в России, в Советском Союзе больше, чем в других странах мира? Или, в общем, пропорции одинаковые?
Андрей Бильжо: Я не могу об этом сказать, потому что не знаю статистику.
Леонид Велехов: Ну, без статистики.
Андрей Бильжо: Но, думаю, что сейчас становится все больше, и вот по какой причине. Дело в том, что многие вещи могут быть скрыты, маскированы или протекать латентно, как говорят психиатры. Человек может об этом никогда не знать. Например, у человека может быть предрасположенность к какому-то заболеванию, скажем, к ревматизму. Если он работает в архиве, то ревматизм никогда у него не проявится. Он так и будет латентным. А если он будет работать на стройке в резиновых сапогах и стоять все время в воде, в луже. и месить бетон, то ревматизм, конечно, проявится. В этом смысле, если человек смотрит все время российское телевидение, я даже не говорю про сюжеты, а про голос за кадром, например, он просто рубит салат оливье на кухне, а телевизор стоит в другой комнате, и он слышит голос, который подспудно внушает ощущение тревоги. Он не знает, откуда она, эта тревога. Вроде бы все нормально, я режу огурцы и открываю банку с зеленым горошком, но вот эта тревога! Откуда она? А она вот оттуда.
Леонид Велехов: Я вас понял.
Андрей Бильжо: Кстати говоря, когда меня спрашивали лет пятнадцать назад, может ли влиять телевидение на психику, я говорил, что нет.
Леонид Велехов: Но так ведь оно и было тогда.
Андрей Бильжо: Я в это не верил. Я не верил в то, что это действительно возможно в таком масштабе.
Леонид Велехов: Жизнь преподнесла открытия в психиатрии.
Андрей Бильжо: Да, да.
Леонид Велехов: А теперь об искусстве. Может быть, я задам наивный, идиотский вопрос. Как рождается карикатура? Что первично – реприза, слово или визуальный образ? Как это происходит? Это же страшно интересно понять. Или это не понимаемо?
Андрей Бильжо: Вообще, сложно понимаемо, но рождается из воздуха, из того, что ты слышишь, видишь, кто-то что-то сказал, ты где-то что-то прочел. Это как замыкание – что-то соединяется с чем-то, с чем не должно соединиться. Может родиться фраза… У меня довольно большое количество блокнотов, куда я записываю просто тему, идею. Потом рисуется довольно быстро. И ты уже видишь эту картинку. Я отношусь к людям, которых называют эйдетиками. Разговаривая с вами или с кем-то другим, я могу представить все, что угодно. Вот я сейчас разговариваю с вами, и могу представить картинку Шишкина. И я ее вижу. Она между нами такая, как во сне. Поэтому картинку я вижу, когда уже есть идея, есть тема. Я ее просто рисую, потому что я ее вижу, она уже на листе бумаги. Поэтому ее легко скомпоновать.
Леонид Велехов: Бывают карикатуристы, которые рисуют анекдот. Вот у вас этого нет. А вы чужими шутками, чужими репризами пользуетесь?
Андрей Бильжо: Нет, никогда.
Леонид Велехов: Только свое?
Андрей Бильжо: Я это сделал один раз в газете "Коммерсантъ", когда главный редактор придумал тему и попросил меня нарисовать. Мне показалось тема интересной. Я сделал эту картинку, но поставил инициалы автора "В. Я." Это был Володя Яковлев.
Леонид Велехов: Петрович как появился?
Андрей Бильжо: Петрович появился странным образом в газете "Коммерсантъ" Не рисунок, рисунок был раньше, а вот само обращение. Я понял, что один персонаж должен обращаться как-то к другому персонажу, как-то его называть. И вот у меня булькнуло в голове, что это должен быть Петрович. Потом я понял, что это единственное отчество, которое в русском языке проговаривается полностью. Есть еще "Лукич" и "Ильич", но…
Леонид Велехов: …это было бы двусмысленно.
Андрей Бильжо: Да. А вот Петрович проговаривается полностью. Его невозможно сократить
Леонид Велехов: И очень выигрышно тут "р" звучит.
Андрей Бильжо: Безусловно. Вот как-то так появился Петрович. Володя Яковлев тогда насторожился немножко и сказал, что у нас газета для бизнесменов, а тут вдруг какой-то Петрович… (Смех в студии). Но вышел номер, и раздалось столько звонков, как он мне потом рассказывал, что это классная идея! Так появился Петрович. Дальше все бизнесмены с отчеством Петрович стали вырезать эти картинки. Все их секретарши вырезали и клеили это в книги. В офисах стояли папки с Петровичами и т. д. Дальше стали называть Петровичем все буквально. Был горох "Петрович", сахар "Петрович", пиво "Петрович".
Леонид Велехов: А вы зарегистрировали это как торговую марку или нет?
Андрей Бильжо: Это отчество. Я зарегистрировал персонаж вместе с именем. Вот это можно. А "Петрович" зарегистрировать нельзя.
Леонид Велехов: Вы сказали, что персонаж появился еще до того, как он был крещен Петровичем.
Андрей Бильжо: Такое рисование у меня было в газете "Россия", которая сидела тогда в Белом доме. У меня была своя рубрика. Там было именно такое, узнаваемое рисование, узнаваемый почерк, за что меня, собственно говоря, и пригласили в "Коммерсантъ".
Леонид Велехов: Вы не ощущаете себя ответственным за то, что это вы родоначальник моды на ностальгию по совку? Ведь до этого ничего такого не было. (Смех в студии). И посмотрите, как серьезно дело повернулось.
Андрей Бильжо: Да, я не думал, что так повернется серьезно, потому что я играл в эту игру. Когда я придумал ресторан "Петрович" в 1994 году, сейчас это уже мало, кто помнит, но вещи советского быта исчезали стремительным образом. И все было с приставкой "евро". И вот эти пивные кружки, эти граненые рюмки, действительно, исчезали. Закрылась линия в Гусь-Хрустальном, которая делала эти рюмки и пивные кружки в виде бочонка и т. д. Я переписывал на кассетник песни в исполнении Эдиты Пьехи, Майи Кристалинской. Никому это не нужно было абсолютно! Старые черно-белые фильмы никто не показывал ни по одному каналу. Фильм "Чук и Гек", я помню, записывал в шесть часов утра. Я поставил будильник и записывал его на кассету. Я был собиратель этих вещей, потому что мне казалось, что уходит пласт бытовой культуры.
Леонид Велехов: Эпоха.
Андрей Бильжо: Да. Без всякой идеологии. Про идеологию вообще не говорим.
Леонид Велехов: Чистая эстетика.
Андрей Бильжо: Чистая эстетика, конечно. И тогда я стал собирать какие-то вещи – графинчики из кобальтового стекла, такие синенькие, селедочницы и т. д. И все это собиралось, собиралось, а потом родилась идея сделать ресторан "Петрович", где соединилась бы бытовая культура, жизнь наших родителей, наших бабушек и дедушек вместе с иронией, с китчем. Я очень люблю китч. Это было дико интересно. Но что это потом превратиться в серьезную историю – я подумать не мог.
Я думал, что это сейчас вымоется, и "Петрович" будет таким музеем старых вещей. И мы будем подсмеиваться над этим. И про это действительно можно рассказывать кучу историй. Например, радиоприемник "Спидола". Это же стильная вещь. Треугольная табуретка 60-х. Торшер с двумя рожками. Это стильные вещи 60-х. Магнитофоны. Это все вещи с историями. Кассетный магнитофон, на котором мы слушали Галича, Высоцкого, Визбора, Окуджаву, собирались на кухне, пили портвейн. Это же как-то кусок такой, неотделимый от твоей жизни. Но то, что это потом вернется в такой извращенной форме…
Леонид Велехов: Но вы же психиатр. Вы не могли не понимать, что это имеет свое содержание. У меня такое ощущение, что вы именно как психиатр не то заглянули куда-то под черепную коробку нашего человека, не то дали импульс зомбирования его этим.
Андрей Бильжо: Леонид, если бы я заглянул ему под черепную коробку, я бы в ужасе отпрянул! (Смех в студии). И никогда бы не делал этого ресторана. Кто-то заглянул в этот ресторан, скорее всего, и понял, что эта идея может работать по-другому. Я помню, мы играли в день пионерии 19 мая. И мне сказали, что закончились игры, только что действительно приняли в пионеры и повязали детям галстуки на Красной площади . Я тогда скомандовал: "День пионерии отменяется! Никаких пионерских галстуков чтобы я не видел!" (Смех в студии). С детства я уже все это не любил, всю эту фальшь.
Леонид Велехов: Но пионером-то были, комсомольцем и прочее?
Андрей Бильжо: Я пионером был. Но знаете, как меня приняли в пионеры?
Леонид Велехов: Нет, не знаю.
Андрей Бильжо: Меня приняли в пионеры как плохого ученика, которого все время выгоняли из класса за то, что он корчил рожи и срывал уроки. Я делал вот так бровями.
Леонид Велехов: Брови уже тогда были выдающиеся?
Андрей Бильжо: Да, брови были, и я всех смешил. И вообще я был неудобным учеником. Всех принимали в музее Калинина, а меня через четыре месяца приняли около овощного магазина, где из ящиков из-под овощей сложили костер. И около этого костра девушка-старшеклассница с большим бюстом по кличке Афоня (ее фамилия была Афонина) повязывала мне пионерский галстук. А через четыре года ее сослали за проституцию за 101-й километр. (Смех в студии). Вот таким я стал пионером. Меня как-то отправили в пионерский лагерь, откуда я совершил побег. Меня потом поймали и вернули. В общем, я был неудобным пионером. И пионеров я дико не любил.
Леонид Велехов: Вот видите, а всю эту культуру, эстетику вы сохранили бережно, как никто. (Смех в студии)
Андрей Бильжо: У меня это было без идей. (Смех в студии)
Леонид Велехов: Верю, я верю.
Андрей Бильжо: Что-то сохранил. Можно я оправдаюсь? Что-то сохранил, но никакой идеологии там нет.
Леонид Велехов: Это я понимаю. По Петровичу вопрос. Петрович всегда с открытым ртом?
Андрей Бильжо: Всегда.
Леонид Велехов: Почему?
Андрей Бильжо: Иногда с закрытым, но в основном с открытым, потому что он родился в конце 1980-х, рот тогда не закрывался ни у кого, если вы помните то время.
Леонид Велехов: Это точно!
Андрей Бильжо: Все всё время говорили – съезды показывали по телевизору. Все говорили, были бесконечные митинги. Все говорили, говорили. Были бесконечные презентации. Все на этих презентациях давились и ели, потому что в магазинах ничего не было.
Леонид Велехов: Не только давились и ели, но еще и с пакетами приходили и сметали все со столов.
Андрей Бильжо: Да, и с пакетами приходили. Поэтому рот был все время открыт. Видимо, интуитивно я это почувствовал. И рот у Петровича все время открыт. В зависимости от того, как я поверну этот овал и сделаю его другой формы (луновидной, вниз или вверх), он будет улыбаться или грустить, но он всегда открыт.
Леонид Велехов: Какие-то ваши собственные черты в Петровиче есть?
Андрей Бильжо: Да, в общем, ведь "мадам Бовари – это я", да.
Леонид Велехов: Но в нем ведь есть то противоречие, что он вам все-таки симпатичен, а при этом он такой тупой, косный человек…
Андрей Бильжо: Он мне симпатичен тем, что он наивный. Он идиот, вообще. Он близок…
Леонид Велехов: К Швейку?
Андрей Бильжо: Да, конечно. Швейк же симпатичный.
Леонид Велехов: Конечно, хотя полный идиот.
Андрей Бильжо: Он такой же идиот. И между прочим, благодаря тому, что он идиот и рисованный скоморох, ему позволялось говорить то, что не напечатаешь в газете всерьез.
Леонид Велехов: Феноменальный, конечно, персонаж и, я думаю, бессмертный. Тем не менее, о нем долго уже ничего не слышно. Он жив, Петрович-то?
Андрей Бильжо: Да, он жив вполне, но он больше живет на экранах компьютеров и в Интернете, в журнале "Дилетант", в "Русском пионере". Площадка его скукоживается, но и он меняется тоже.
Леонид Велехов: Площадка скукоживается, но в жизни-то ему самое раздолье наступило.
Андрей Бильжо: Жизнь сегодня предлагает такие идиотские ситуации, что даже Петрович разводит руками.
Леонид Велехов: Никакого Петровича не нужно. (Смех в студии)
Андрей Бильжо: В общем, можно рисовать на любую тему, на любой закон сотни карикатур. Здесь даже придумывать не нужно. Тогда мне нужно было придумывать, а сейчас… Ну, столько идиотизма, страшного идиотизма!
Леонид Велехов: Хотел бы снова вернуться к вашей первой профессии. Несколько вопросов как к психиатру и мозговеду, как вы назывались в программе "Итого" у Виктора Шендеровича. Как бы вы оценили состояние современного российского общества с этой точки зрения? Оно здорово, больно? Если оно больно, какой бы вы ему поставили диагноз?
Андрей Бильжо: Ну, диагноз ставить обществу дело неблагодарное.
Леонид Велехов: Не будем ставить диагноз.
Андрей Бильжо: На мой взгляд, конечно, не очень здорово, очень подвержено влиянию. И самое страшное, на мой взгляд, что сегодняшнее общество не может отделить реальность от вымысла, вранье, фальшь от правды. Все это смешалось. Это бывает у душевнобольных, на самом деле, когда при бреде существует ненормальная логика, паралогика. Мне кажется, что что-то близкое к паранойе сегодня происходит с большинством наших людей. Все-таки поставил диагноз.
Леонид Велехов: Поставил. Но тогда спрошу у вас о власти с этой точки зрения. С ней что происходит в плане психопатологическом?
Андрей Бильжо: А с власть в психопатологическом плане как раз, мне кажется, слишком все хорошо.
Леонид Велехов: Вы считаете, что власть здорова, и она просто хладнокровно манипулирует людьми?
Андрей Бильжо: Да. Она интуитивно, на мой взгляд, нащупала слабое звено, вот эту черточку, слабое место и стала на это место давить, и стала его ковырять, и ковырять успешно, активно, не жалея на это никаких денег. И это дает свои плоды, конечно. А сама она занимается какими-то своими рациональными проблемами.
Леонид Велехов: Как долго это может продолжиться? И, вообще, есть ли из этого выход? Или это может обернуться катастрофой?
Андрей Бильжо: Когда я был мозговедом в той самой программе, которую вы вспомнили, я уже тогда говорил, что общество нуждается в длительной трудотерапии, в длительном лечении, и что еще не все потеряно. Сегодня, мне кажется, уже трудотерапия никакая не поможет, и потеряно очень много. Мне кажется, что пройдена какая-то точка невозврата.
Леонид Велехов: А вы такой диагноз ставите, внутренне себя ощущая уже в каком-то прекрасном далеко, в вашей любимой Венеции?
Андрей Бильжо: Нет.
Леонид Велехов: Или вы все-таки здесь до сих пор не только физически в данный момент, но сердцем и душой?
Андрей Бильжо: Я здесь до сих пор и сердцем, и душой, и до конца я здесь, конечно. В Венеции я периодически живу, потому что я ее люблю. У меня там есть, где жить. Я туда возвращаюсь периодически для того, чтобы почистить все, что нанесло.
Леонид Велехов: Ауру.
Андрей Бильжо: Да, все, что здесь занесло случайно, даже не глядя на экран телевизора. Я не смотрю телевизор на протяжении уже нескольких лет, но все равно заносит.
Леонид Велехов: Я не знаю, кто смотрит телевизор. Кто не придет, все говорят: "Я телевизор не смотрю". (Смех в студии)
Андрей Бильжо: Ну, к вам приходят такие люди, которые не смотрят телевизор. Я, конечно, возвращаюсь, потому что здесь то, с чего мы начали. Здесь прошло мое детство. Здесь похоронены мои родители. Здесь все мое. Это в какой-то степени драматическая история для меня. Я так устроен, что я не смогу порвать все и уехать. Здесь у меня внуки. Здесь у меня сын, который снимает кино и тоже мучается.
Леонид Велехов: Ну, и слава богу! (Смех в студии). Я понимаю, что это драматично, но все-таки слава богу, что вы тут.
Андрей Бильжо: (Смех в студии). Да, как-то так!
Леонид Велехов: Андрей Георгиевич, спасибо! Это было замечательно.
Андрей Бильжо: Спасибо!
