Самоубийство существует, вероятно, столько же, сколько само человеческое общество. Возможно даже, что такой способ разрешения проблем присущ не только человеку.

Кто не помнит рассказ для детей Льва Толстого о собачке, которую подсадили в клетку ко льву, и лев отказался ее кушать, а наоборот, очень крепко с ней подружился? Лев умер от горя через неделю после того, как собачка издохла.

Конечно, это всего лишь литература, художественный вымысел. Серьезные ученые считают, что самоубийство как осознанный акт присуще только человеку.

Говорит член-корреспондент Российской академии наук, доктор биологических наук Илья Захаров.

Илья Захаров: По моему мнению, среди животных самоубийств нет. Существует классическая легенда, что если поджаривать скорпиона, то он, чтобы не мучиться, себя ужалит. Но это легенды. Действительно, он корчится, но не делает попытки себя жалить. Поэтому я написал, что с первым самоубийством завершилась эволюция и началась история. То есть мое мнение, что самоубийство у людей возможно как сознательный акт, как сбой какой-то программы. Когда кит теряет ориентировку и выбрасывается на берег, он сам себя убивает, но это, вероятно, не является сколько-нибудь сознательным актом.

Александр Подрабинек: В животном мире не существует законов и ответственности. Зато в человеческом сообществе их в избытке.

Как это ни странно звучит, но самоубийство в некоторых странах наказуемо. Ну, разумеется, неудавшееся самоубийство.

Диктор: Воинский артикул Петра I предусматривал ответственность за попытку самоубийства.

В Великобритании с XIII века до 1961 года самоубийство считалось преступлением. Если самоубийца выживал, его могли посадить в тюрьму. Если самоубийство удавалось, то имущество семьи покойного могло быть конфисковано в пользу короны.

В Ирландии самоубийство считалось уголовным преступлением до 1993 года.

В Индии и Сингапуре до настоящего времени действуют законы, согласно которым попытка самоубийства наказывается лишением свободы на срок до одного года.

Александр Подрабинек: Уголовные репрессии за попытку самоубийства, с одной стороны, свидетельствуют о жестком неприятии государством идеи личной свободы, а с другой, иллюстрируют отношение государства к гражданам, как к собственности.

Не зря же в Англии имущество семьи самоубийцы отбирали в пользу монарха. Сбежал налогоплательщик от своих обязанностей, так пусть хоть какая-та компенсация достанется государству!

Какие еще могут быть причины для осуждения самоубийства? Слово адвокату Вадиму Клювганту.

Вадим Клювгант: Сам человек все-таки, наверное, может распорядиться своей жизнью, в том числе и принять решение о ее прекращении в силу каких-то обстоятельств. Как тут можно наказывать, если эта попытка оказалась неудачной? Я могу теоретически себе представить это только с позиции религии, которая осуждает этот как грех. Соответственно, если это клерикальное государство, где религиозные каноны являются доминирующими, тогда, может быть, объяснимо (я не говорю – оправдано, но объяснимо) введение ответственности за нарушение этой заповеди. В светском государстве, в светском обществе мне трудно себе представить обоснованность такой ответственности.

Александр Подрабинек: Обосновать такую ответственность действительно трудно, но при некоторой склонности к демагогии можно. Изворотливое российское правосудие приравнивает, например, самоубийство к экстремизму.

В 2011 году Бабушкинский суд Москвы осудил на год условно молодого человека за найденную у него листовку "Убей в себе раба!"

Эксперты со стороны обвинения нашли в этом лозунге призыв к самоубийству. Они расценили его как "призыв к насилию над самим собой" и, следовательно, экстремизм.

Это, конечно, из серии судебных анекдотов, впрочем, не столько смешных, сколько грустных.

Настоящее самоубийство – печальный итог не прожитой до конца жизни. Оставим осуждение самоубийц моралистам, церковникам и сборщикам налогов. У них на то есть свои причины.

Самоубийство часто связывают с психическими заболеваниями и состоянием невменяемости. Действительно, суицид – один из исходов многих душевных болезней. Но это не исключительный признак психического нездоровья. Самоубийством кончали и многие психически здоровые люди. Среди них были люди выдающиеся, которых помнят потомки, которым ставят памятники.

Илья Захаров: Москва, наверное, единственный город в мире, где есть несколько памятников самоубийцам (я думаю, пяти памятников самоубийцам ни в каком другом городе нет) – Есенин, Маяковский, Цветаева, Фадеев и Радищев.

Александр Подрабинек: Среди других известных писателей и поэтов, покончивших жизнь самоубийством, – Всеволод Гаршин, Джек Лондон, Николай Успенский, Эрнест Хемингуэй, Стефан Цвейг.

Сделанный ими в конце жизни драматический выбор никак не свидетельствует ни об их душевном нездоровье, ни об интеллектуальном упадке или стремлении нанести урон окружающим.

По данным Всемирной организации здравоохранения, в мире каждые 40 секунд кто-то кончает жизнь самоубийством. Ежегодно совершается более 800 тысяч самоубийств.

Среди причин смерти молодых людей в возрасте от 15 до 29 лет самоубийства по всему миру занимают второе место. В США добровольно уходит из жизни больше людей, чем гибнет в автомобильных катастрофах.

Россия находится в лидерах по числу самоубийств. Около 60 тысяч человек ежегодно сводят счеты с жизнью. Больше от самоубийств погибает только в Китае.

Картина, что и говорить, безрадостная. Абсолютного решения проблемы, по-видимому, не существует. Человечеству вряд ли когда-нибудь удастся избавиться от несчастной любви, мизантропии или чувства одиночества.

Тем не менее, уровень самоубийств можно было бы существенно снизить, сведя на нет социальные мотивы суицида – нищету, безработицу, беззащитность, дурное здравоохранение. Это тяжелая и долгая работа для очень внимательного к своим гражданам государства. Гораздо проще считать самоубийц психически больными людьми или безнадежно асоциальными личностями. Гораздо проще идти по пути запретов.

Один из практикуемых запретов – запрет на эвтаназию. Право человека добровольно уйти из жизни сталкивается с противодействием закона.

Речь идет о людях, которые в силу своего болезненного состояния не могут сами покончить с жизнью. Как правило, это безнадежно больные: онкологические, полностью парализованные, перенесшие тяжелые травмы и ампутации.

Они не видят своего будущего. Они устали от боли и беспомощности. Они не хотят быть обузой для своих близких. Они просят о смерти. Просят врачей, которые призваны облегчить страдания больного.

На самом деле это совсем не простая проблема. Как в целом врачебное сообщество относятся к эвтаназии? Об этом – член-корреспондент Российской Академии наук, представитель России в Комитете по биоэтике при Совете Европы профессор Борис Юдин.

Борис Юдин: Если говорить о России, то в целом позиция по отношению к эвтаназии негативная. Но на практике – это не афишируется, это некоторый профессиональный секрет – в каких-то случаях приходится реально способствовать уходу человека из этого мира.

Александр Подрабинек: Проблема эвтаназии находится на стыке медицины и права. С точки зрения юриста, трудноразрешимых правовых проблем здесь нет.

Вадим Клювгант: На мой взгляд, в проблеме эвтаназии, сложнейшей комплексной проблеме, правовая составляющая не является главной. Как прописать процедуру, если общество готово ее допустить – это технический вопрос. И уже не технический, а сущностный вопрос – допустимо ли это в принципе. Это вопрос нравственности, общественной морали.

Разные общества в разных странах подходят к этому по-разному, подчас полярно. У нас, как мы знаем, это не допускается, во многих европейских странах допускается, в каких-то странах допускается в больших объемах при меньшем количестве условий, в других очень жестко оговорено условиями.

Мое мнение заключается в том, что право на жизнь – это неотъемлемое право человека; соответственно, человек вправе распоряжаться, реализовывать ли это право и в таких крайних формах в самых крайних случаях. Другой вопрос, что законодательство должно быть устроено таким образом, чтобы исключались возможности манипулирования извне в отношении этого критического решения, которое принимает человек.

Александр Подрабинек: Если правовая проблема решается с помощью качественной юридической техники, то врачи, которых просят об эвтаназии, сталкиваются с настоящей моральной дилеммой: спасать жизнь больного или избавить его от страданий, а заодно и жизни?

Что для врача важнее? В чем, прежде всего, состоит врачебный долг? Как все это соотносится с клятвой Гиппократа, которую приносят будущие врачи?

Борис Юдин: Во всей этой теме эвтаназии самая большая проблема – выбор врача: либо бороться за продление жизни, либо облегчить состояние пациента. Достаточно распространенная форма эвтаназии – это когда дают болеутоляющие в сверхсильной дозе: с одной стороны это снимает боль, а с другой, ускоряет уход.

Александр Подрабинек: Проблема допустимости эвтаназии – не новая. Еще две с половиной тысячи лет назад ее обозначил основоположник научной медицины Гиппократ.

В составленной им клятве врача говорится:

"Я направляю режим больных к их выгоде сообразно с моими силами и моим разумением, воздерживаясь от причинения всякого вреда и несправедливости".

На первое место Гиппократ ставит "выгоду больных".

Но вслед за этим он выступает как противник эвтаназии:

"Я не дам никому просимого у меня смертельного средства и не покажу пути для подобного замысла".

Вполне определенное отношение к эвтаназии.

Впрочем, Гиппократ не видел здесь моральной дилеммы. Врачебный долг понимался тогда немного по-другому. Это сейчас врачи считают своей обязанностью бороться за жизнь пациента до конца.

Борис Юдин: Эта проблема встала совершенно по-новому в XIX веке, когда возникла такая практика, что врач до последнего вздоха пациента должен бороться за его жизнь. Во времена Гиппократа такого не было, и он сам учил находить знаки смерти. Когда врач видит такие знаки, он, что называется, умывает руки и уходит. Это даже этически считалось неприемлемым, чтобы врач до конца жизни боролся за пациента.

Но в XIX веке начала развиваться медицинская наука, и зона между нормальной жизнью и уходом в другой мир стала интенсивно обживаться врачами. Это, с одной стороны, привело к практикам борьбы за спасение и продление жизни – здесь нет необходимости говорить, насколько много сделала медицина в этом отношении.

С другой стороны, проблема впервые возникла остро. Скажем, Френсис Бэкон, который писал про эвтаназию, говорил, что у медицины есть такой недостаток, что она занимается только живыми, а не занимается умирающими. Но тогда это был только призыв, а реально это началось в XIX веке.

Александр Подрабинек: Моральные дилеммы стояли перед врачами и тысячи лет назад. Поводы были другими, но решения иногда были похожи на современные. Гиппократ был категорическим противником полостных операций, что отражено в клятве врача:

"Я ни в коем случае не буду делать сечения у страдающих каменной болезнью, предоставив это людям, занимающимся этим делом".

Он считал, что полостные операции – не врачебное дело.

Со времен Гиппократа медицина довольно сильно изменилась и усовершенствовалась. Удаление камней из печени и почек – неотъемлемая часть современной хирургии, равно как и медицинский аборт, который ни один врач, следуя клятве Гиппократа, делать ни в коем случае не должен.

Но ценность наставлений "отца медицины" в том, что, не отрицая необходимости сечения, Гиппократ отсылает за решением этой проблемы к другим людям – тем, которые "занимаются этим делом". Не медицинским делом, по мнению Гиппократа.

Таков же путь решения и в случае с эвтаназией. Есть врачебный долг и пафос профессии, которые не могут быть нарушены. Врач не должен нести больным смерть. Это противоречит духу медицинской профессии.

Эвтаназию должны осуществлять те, кто, по выражению Гиппократа, "занимается этим делом".

Борис Юдин: В Штатах лет 20-25 назад была дискуссия по поводу эвтаназии, и предлагали такие законы, которые позволяли бы врачу способствовать самоубийству, уходу из жизни. Американская медицинская ассоциация выступила с таким лозунгом: "врачи – не палачи". Вы хотите, чтобы врачи занимались вот этим, но нет, мы не будем этим заниматься, тогда готовьте для этого палачей.

Александр Подрабинек: В некоторых странах эвтаназия разрешена. Она легализована в Нидерландах, Бельгии, Канаде, некоторых штатах США.

Несмотря на легализацию, существуют некоторые ограничения. Например, в Канаде воспользоваться правом на эвтаназию могут только ее граждане и только психически здоровые люди старше 18 лет. И не просто люди, пожелавшие распрощаться с жизнью, а только страдающие от неизлечимых болезней или получившие травмы, от которых неминуемо наступит смерть.

В июне этого года эвтаназия была легализована в Канаде. А в сентябре правом на эвтаназию воспользовался известный в Канаде 81-летний писатель Уильям Патрик Кинселла.

Эвтаназию осуществляют врачи. Столкновение двух профессиональных догм – это спасение жизни и избавление от страданий – может ввергнуть добросовестных врачей в состояние когнитивного диссонанса, когда правильное решение выбрать невозможно.

Такой выбор трудно сделать даже в отношении близкого врачу человека. Хотя такие примеры известны.

Знаменитый психоаналитик Зигмунд Фрейд, будучи тяжело больным, попросил своего лечащего врача об эвтаназии. Он напомнил ему о данном ранее обещании помочь умереть. Доктор Макс Шур ввел больному смертельную дозу морфия, после чего Фрейд умер.

В России эвтаназия запрещена. Горячих дискуссий по этому поводу не слышно, что, впрочем, не мешает обычным людям, не специалистам в этой области иметь свое собственное мнение.

Если безнадежно больной человек хочет уйти из жизни, но сам не в состоянии это сделать, может ли врач помочь ему в этом? На вопрос Радио Свобода отвечают москвичи.

– Нет, я верующий человек, поэтому считаю, что на все воля Бога. Если человек здесь и ему тяжело, значит, он за что-то несет свои муки, значит, ему это надо.

– Нет, врача посадят. Если принять закон о разрешении эвтаназии, то будут злоупотребления. Поэтому, чтобы не было злоупотреблений, лучше эвтаназию не разрешать.

– Я полагаю, что психически нормальный человек в состоянии сам решить, что ему делать со своей жизнью, если это не какие-то врачебные инсинуации, а эвтаназия, нормальная врачебная практика.

– Если он одинокий, я думаю, наверное, могут, потому что человек мучается.

– Я думаю, при определенных обстоятельствах можно. Допустим, онкологические заболевания, какие-то особенные психические расстройства...

– Сейчас изобретено очень много таких лекарств, которые искусственно поддерживают жизнь человека. Поэтому, мне кажется, ему нужно предоставить возможность естественным образом уйти из жизни, не заставляя дальше мучиться.

– Так или иначе, это убийство человека. Как это по морально-этическим соображениям? По моим – плохо. С другой стороны, у моей приятельницы коллега ушел из жизни самостоятельно, просто выпрыгнул из окна, потому что, к сожалению, он был болен и не было лекарств.

– Когда человек безнадежно болен, скорее всего, он не может отдавать себе отчет. Решать должен не врач, а близкие люди, которые могут более адекватно оценить ситуацию. Я вообще не сторонник эвтаназии, потому что сегодня он больной, а завтра будут лекарства, кто его знает…

– Я буду на стороне тех, кто за это.

– Да. Потому что больной человек сам не может… Кто тогда может?

Александр Подрабинек: Есть ли реальные основания ограничивать тяжелобольных людей в праве на смерть? Должна ли быть разрешена эвтаназия в России?

Борис Юдин: Это очень сложный вопрос. Я считаю, что не сейчас… Необходимы широкие дискуссии в обществе, чтобы проблему понимали не только врачи. И врачи-то не очень часто это понимают, а тем более рядовой гражданин...

Законов можно напринимать, но здесь есть очень серьезная опасность: если будут приняты эти законы, то сразу начнутся массовые злоупотребления. Ведь достаточно часто бывают ситуации, когда кому-то, третьей стороне выгодно, чтобы человек перестал существовать.

Александр Подрабинек: Вероятно, надо согласиться, что обстоятельства времени и места имеют значение. Возможно, в сегодняшней России, с ее безответственной властью и всесилием криминала не лучшая обстановка для внедрения в практику эвтаназии.

Борис Юдин: Учитывая юридическую практику, которая существует в нашей стране, я бы побоялся. Еще в начале ХХ века наш знаменитый юрист Анатолий Кони выступал в защиту эвтаназии. Тогда в России было движение в защиту эвтаназии под названием "Утоли мои печали". Кони формулировал требования – на самом деле они и сегодня релевантны, но выполнить их не очень просто. Это не так, что кто-то решил – и вперед…

Александр Подрабинек: И в то же время, ясно, что в принципе эвтаназия имеет право на существование. Государство и закон не смеют отбирать у человека право на собственный выбор – жить или умирать.

Отбирая у человека право распоряжаться собственной жизнью, государство на этом не останавливается. Некоторых людей оно приговаривает к принудительному лечению.

Это логично: если закон запрещает добровольный уход из жизни, то почему надо разрешать добровольный отказ от лечения?

В некоторых случаях та или иная мера принуждения разумна и оправдана – например, когда дело касается карантина в случаях опасных эпидемиологических заболеваний. Или в случаях острого психического расстройства, когда душевнобольной представляет реальную угрозу для окружающих.

Но каким разумным и правовым образом можно объяснить принудительное лечение от алкоголизма или наркомании? Эти люди представляют угрозу только для собственного здоровья, и это их ответственный выбор. Все прочие угрозы, иногда сопутствующие наркомании и алкоголизму, регулируются уголовным законодательством.

Еще большее недоумение вызывает давление власти на Свидетелей Иеговы, которые по религиозным соображениям отказываются от переливания крови. Не будем вдаваться в обсуждение религиозных догм. Просто констатируем, что такова воля разумного взрослого человека.

Все гораздо сложнее, когда дело касается больных детей, приверженцев этого религиозного течения.

Борис Юдин: В большинстве стран мира приоритетом все же является благо ребенка. В Штатах бывали ситуации, когда иеговисты отказывались от переливания крови больным детям, и принимались судебные решения в пользу детей, чтобы делать им переливание крови. От коллег в Хорватии я знаю, что там достаточно сильное движение, которое отстаивает такой принцип: решающее право принадлежит родителям.

Александр Подрабинек: Вопрос об ответственности за свою жизнь неизмеримо усложняется, когда речь идет о недееспособных или ограниченно недееспособных людях.

Здесь не всегда и не все могут сделать правильный выбор. Да и, собственно говоря, правильный – с чьей точки зрения?

Борис Юдин: Здесь, я думаю, правильное решение – это интересы и благо ребенка. Если следовать такому решению родителей, то это имеет необратимые для ребенка последствия. Конечно, это непростой вопрос. Я считаю, что здесь надо идти вопреки воле родителей.

Александр Подрабинек: Решение за других – большая ответственность. Злоупотребления могут быть с любой стороны.

Лидер движения за национальную независимость Индии Махатма Ганди не доверял европейской медицине, предпочитая ей народную.

В 1944 году его жена Кастурба в возрасте 74 лет заболела пневмонией. Сыновья предложили лечить её пенициллином, но Ганди воспротивился, разрешив применять только традиционные индусские методы – в частности, обтирание водой из Ганга. Ганди объяснял, что судьба его жены находится в руках Бога, который испытывает его веру. И Ганди выдержал испытание. Правда, жена его через несколько дней умерла.

Спустя полтора месяца Ганди заболел малярией и три недели лечился также традиционными индусскими методами. Лечение не помогало. Такого тяжелого испытания его вера не выдержала. Он прислушался к рекомендациям современной медицины, стал принимать хинин и быстро выздоровел. Вероятно, он пожертвовал принципами, осознавая какую огромную потерю понесет Индия, если умрет он – вдохновитель движения за независимость и организатор всех индийских побед.

Каждый сам выбирает, жить ему или умирать. И чем платить за жизнь или смерть. Худо, когда этот выбор кто-то делает за других.

Право на смерть не зафиксировано в качестве фундаментального права человека. Оно не упоминается в международных правозащитных документах – декларациях, конвенциях, пактах.

Но это не значит, что его не существует в повседневной жизни. С реализацией этого права приходится сталкиваться заключенным.

Приговоренных к смертной казни в советских тюрьмах содержали так, чтобы была исключена любая попытка самоубийства. Человек не может сам уйти из жизни – его непременно должно убить по приговору суда собственное государство.

Заключенные, объявляющие голодовку, подвергаются принудительному кормлению. Тюремная власть может уморить заключенного голодом, замучить пытками или убить при необходимости. Но это всегда будет выбор власти, а не заключенного.

Таковы правила. Жизнь зэка не принадлежит ему, она принадлежит тюремной системе.

Также и в архаичных, консервативных странах или диктатурах тюремного типа и авторитарных режимах власти считают, что человек не волен самостоятельно распоряжаться своей жизнью и смертью.

Он принадлежит государству, а закон строго стоит на охране государственного имущества.