Архивный проект "Радио Свобода на этой неделе 20 лет назад". Самое интересное и значительное из эфира Радио Свобода двадцатилетней давности. Незавершенная история. Могла ли Россия пойти другим путем?

Цикл академика Александра Панченко "Русская религиозность", написанный им специально для Радио Свобода. Строительство городов, появление монастырей и образованных людей. Первый русский митрополит и его "Слово о Законе и Благодати". Звучат старинные распевы в исполнении хора "Россика". Впервые в эфире 10 октября 1996 года.

​Александр Панченко: Время Ярослава Мудрого - это время создания национальной церкви и национальной культуры, как себе ее представляли люди его эпохи. Очень важно, и мне, как потомку тех далеких предков, очень приятно, что это представление о национальной церкви и о национальной христианской культуре - это прежде всего представление о мудрости, эстетике и порядке. Теперь принято все время говорить о том, что надо жить цивилизованно, идти цивилизационным путем, и тому подобное. Конечно, когда об этом говорят, никто не представляет себе, что цивилизации бывают разные. Все-таки идеалом, как это ни странно, а, может, и не странно, представляется протестантская цивилизация. Но никто не говорит, что нам надо жить так, как в Испании.

Хотя мы и испанцы - это насельники таких окраин европейских, и в этом смысле очень похожи. Но вот как протестантские государства, особенно северные протестантские государства, протестантская этика… Так вот, тогда этого, конечно, не было. И слава Богу. Что видел Ярослав? Какому идеалу он следовал? Это - книга, прежде всего. Появляется идея книги как духовного наставника, духовного руководителя. Это городское и храмовое строительство. В "Повести временных лет" под 1037 годом, когда были заложены новые укрепления Киева, так называемый город Ярослава, пишется следующее: "… любил Ярослав церковные уставы, попов любил немало: особенно черноризцев (то есть монахов), и книги любил, читая их часто и ночью, и днем. И собрал писцов многих, и переводили они с греческого на славянский язык". При Ярославе закладывается в Киеве Софийский собор, Благовещенская церковь на Золотых воротах, и начинается строительство двух монастырей - Святого Георгия, покровителя князя, и Святой Ирины, небесной патронессы его жены, княгини Ингигерд. Очень любопытна вот эта софийность, о которой так много будут писать в 19-м и 20-м веке, и сейчас пишут, и еще напишут - три храма Святой Софии при Ярославе строятся. В Киеве, Новгороде и Полоцке. Как писал Андрей Витольдович Поппе: "В глазах новообращенного христианина город и храм составляли некоторое единство. Город - своего рода обширный храм, храм же - как бы сердцевина города. И тот, и другой - это отображение идеального града, Небесного Иерусалима". Потом эти идеи, в тех или иных формах, будут кочевать по Руси. Например, Новый Иерусалим, он же Воскресенский монастырь на Истре, построенный Никоном, это тоже идея отображения идеального Небесного Иерусалима.

И самое любопытное, что здесь появляются какие-то автономические тенденции, появляется первый митрополит славянин. Вообще, на Киевской кафедре в домонгольские времена - сплошь греки, за редчайшими исключениями. Вот первое исключение - это митрополит Иларион, священник церкви Святых Апостолов в княжеском селе Берестове. Что пишет «Повесть временных лет» по этому поводу в 1051 году? «Поставил Ярослав Илариона митрополитом русского рода, собрав епископов». Это поставление, конечно, было воспринято Византией очень недоброжелательно, поскольку оно нарушало права Константинопольского патриархата, хотя, конечно, вряд ли подчинение церковное Киева Константинополю оспаривалось. Нет, конечно, не оспаривалось, но все-таки это как бы восстановление древних прав провинциальных церковных Соборов. Патриарх константинопольский, которому мы подчинялись, был, конечно, чрезвычайно недоволен, и как только Ярослав умер в 1054 году, так, видимо, Иларион был сразу отставлен с кафедры, и уже в 1055 году - грек Ефем на Киевской митрополии. Что случилось с Иларионом – неизвестно, но есть любопытнейшие гипотезы по этому поводу, даже не гипотезы, а догадки, что он ушел в писатели, что он причастен к древнейшим пластам летописи и тому подобное. Но, самое главное, что он действительно был писателем. Не только первым митрополитом русского происхождения, но и первым русским церковным писателем, о котором мы нечто знаем. И мы достоверно знаем, что ему принадлежит "Слово о Законе и Благодати". Это древнейшее оригинальное произведение отечественной литературы. По жанру это торжественная праздничная речь, торжественное красноречие, и, скорее всего, это написано Иларионом еще до того, как он стал митрополитом, где-то в 14-летие между 1037 и 1050 годами. И существует предположение, довольно разумное, что впервые это "Слово о Законе и Благодати" было произнесено в 1049 году, по случаю окончания строительства новых киевских укреплений, вот этого града Ярослава.

И мотивы «Слова» вполне созвучны веяниям Ярославовой эпохи. Он говорит о том, что Закон, то есть Ветхий Завет, был сменен Благодатью, то есть Новым Заветом. И какой здесь имеется смысл? Здесь нет никакой мегаломании и нет комплекса национальной неполноценности. Вообще, Благодать как-то размешана, принадлежит всем народам, Благодать обещает вечную жизнь всем людям, и потому – всемирна. Дмитрий Сергеевич Лихачев говорил, что Иларион создает собственную патриотическую концепцию всемирной истории: "И подобало благодати и истине воссиять над новым народом. Ибо не вливают, по словам Господним, вина нового, учения благодатного, в мехи ветхие, обветшавшие в иудействе, — "а иначе прорываются мехи, и вино вытекает". И вот, наконец, эта благодатная вера достигла русского народа. Здесь не столько даже патриотизм, сколько радостное чувство цивилизационного равноправия, что мы стали равноправны, наконец. "Евангельский же источник, исполнившись воды и покрыв всю землю, разлился и до наших пределов. И вот уже со всеми христианами и мы славим Святую Троицу". Так, вполне возможно, думало большинство образованных русских того времени. Подчеркиваю – образованных, потому что здесь надо сделать весьма существенное ограничение. Все эти настроения принадлежали, по-видимому, очень ограниченному кругу людей, но тому кругу, который потом Боборыкин в 19-м веке назвал "интеллигенцией". Которую мы хвалим и порицаем. Есть за что хвалить и есть за что порицать. Как Салтыков-Щедрин о нем, о Бобрыкине, отзывался: "Что он там еще набоборыкал?". Вот он "набоборыкал" интеллигенцию. Как бы то ни было, эта некая элита, какая-то часть киевлян, ходивших молиться в Софийский собор, на хорах которого было впервые прочитано "Слово о Законе и Благодати", там была первая русская публичная библиотека, первый русский скрипторий. Уже в 16 веке скриптории стали заменяться типографиями. И подобные культурные центры, конечно, появились и в других русских городах. Но это все-таки было меньшинство, причем очень и очень незначительное меньшинство. А как вообще жили наши предки, населявшие эту колоссальную Восточноевропейскую равнину? Ответить на этот вопрос нелегко, хотя есть и летописи, и археологические материалы. Но их же надо расшифровывать, а это - трудная задача, иногда просто невыполнимая. Храмов в небольших городах практически не было, нательные крестики и иконки в погребениях 11 века – редкие, и часто соседствуют с амулетами. Скорее всего, так и думают очень многие, сельское население было в большинстве своем чисто языческим, о христианстве знало только понаслышке. И знания эти, конечно, долгое время оставались весьма туманными. Но вот есть некий факт колоссального значения, противоречащий этой точке зрения. На рубеже 1-го и 2-го тысячелетий, а это у нас прошло все очень легко в России, потому что мы считали от Сотворения мира и не волновались. Вот на Западе очень волновались, что тысячелетие проходит, не дай Бог, будет Страшный суд! Так вот, у нас на этом рубеже абсолютно неожиданно и очень быстро происходит смена погребального обряда. Старое трупосожжение заменяется трупоположением – захоронением тела в земляной могиле. Над могилой обычно насыпали небольшой курган. И, несмотря на небольшие изменения во внешнем виде могил, в общем, это сохранилось до сих пор.

И вот раньше, до марксистской эпохи, это в нашей русской науке связывалось с введением христианства, что это влияние христианства. Надо же встать на Страшный суд. Вот хоронят: голова - под крестом, ноги вперед. Прошу прощения, именно ноги вперед к кресту, это по западному голова под крестом. Потому что вот так он встанет на Страшный суд. А потом стали это объяснять разными социальными процессами, мы все на социальность скидываем - распадом родового строя и появлением малых семей. Но каким образом? Почему малая семья вдруг начинает хоронить своих покойников не по-старому? Так что вернуться к идее о влиянии христианства на восточно-славянский погребальный обряд можно, если по-новому посмотреть на распространение христианства среди сельского населения Древней Руси. Конечно, догматическое богословие, обрядовые каноны, православная книжность, это принадлежности к верхушке общества: монашества и клира, ну, двора княжеского, княжеского окружения. Что же до простых земледельцев, то их уделом было христианство апокрифическое, фольклорное, легендарное. И как оно проникало к ним на рубеже тысячелетий, как оно в село проникало, можно только предполагать. Но, скорее всего, а иначе нет объяснений, вот этот обряд трупоположения говорит, что проникало. Какими путями - не знаю. И даже какие-то механизмы, перемены можно попытаться отыскать. Вот очень интересно, что русский фольклор практически не сохранил воспоминаний о перемене погребального обряда и о старом обряде трупоположения, хотя в «Повести временных лет» Нестор описывал трупосожжение у вятичей. «Если кто умирал, то устраивали по нем тризну, а затем делали большую колоду и возлагали на эту колоду мертвеца и сжигали. А после, собрав кости, вкладывали их в небольшой сосуд и ставили на столбах при дорогах». Но очень любопытно, что археология нам свидетельствует, что некоторые погребения, трупоположения принадлежали людям с высоким социальным статусом. И, опять же, здесь Ярослав был вольнодумцем. Что он сделал со своими двумя дядями? Один убил другого, а потом его папа убил другого дядю. Вот 1044 год, «Повесть временных лет». Выкопали из могилы двух князей, Ярополка и Олега, сыновей Святослава, тоже Святославичей, как и Владимир, и окрестили кости их, и положили в Церкви Святой Богородицы. Еще в прошлом веке наши академические богословы писали об этом с таким пренебрежением, что Ярослав был, дескать, грубо говоря, болван, что так делать нельзя. Действительно, так нельзя с точки зрения академического богословия, с точки зрения православной культуры, православного обряда. Но он-то считал крещение костей своих дядей вполне естественным обрядом, который также служил укреплению христианства на Руси. И мы вряд ли можем и должны считать этот обряд языческим. Христианский обиход всюду и всегда был наполнен суевериями, магическими действиями, не предусмотренными никакими канонами. И русское православие - не исключение. Более того, именно русское православие было донельзя мягким и терпимым, особенно в домонгольскую эпоху. Это, конечно, и его недостаток, потому что «розга ум вострит», как писали наши предки, но, с другой стороны, детей бить нельзя. И все-таки эта мягкость русского православия производит самое отрадное впечатление. Причем, это связано и с тем, что у нас почти не было религиозных распрей. Читаешь наши летописи и другие памятники: есть эти восстания волхвов на Белоозере. Волхвы столкнулись с Яном Вышатичем, а он - потомок Добрыни. Не былинного, а реального Добрыни, дяди князя Владимира по матери. Я не буду пересказывать эти рассказы о волхвах, как они избивали «старшую чадь», то есть начальство, это голодные годы, какие-то экстраординарные ситуации. Но что здесь важно? Ян-то, конечно, с ними поспорил, а потом их повесил на дубе, но что это – Север, и это, скорее всего, не славянское население. Это летописные Меря и Весь. Вот это - финно-угорские племена, которые верили иначе чем мы. И другой эпизод летописный. Всего их два: один относится к 1024 году, а второй - к 1071 году. И, скорее всего, что эти мятежи не имели антихристианского характера. Так что отсутствие религиозных распрей или их не присутствие в домонгольской Руси показывает, насколько свободно люди могли верить, свободно могли думать. А когда можно свободно думать (все-таки христианство - это высшая степень высоких религий), тогда и христианство могло рассчитывать на успех. Так, в сущности, и произошло.