"Франц" (Франция – Германия, режиссер Франсуа Озон)

"Возвращение" Генри Грина / перевод Елены Улановой. – Иностранная литература, №7, 2016

"Воздух в пустой комнате неподвижен, лишь чуть надувает занавеску, цветы в кувшине подрагивают. Скрипят перекладины в плетеном кресле, хотя там никто не сидит.

– Что мне делать с этим, мистер Бонами? – Она держала в руках старые ботинки Джейкоба".

В опустевшей комнате заглавного героя, павшего на Великой войне, оканчивается роман Вирджинии Вулф – косвенной жертвы Второй мировой войны. В другой стране и в комнате другого погибшего юноши наступает развязка драмы Мориса Ростана "Человек, которого я убил" и поставленного по ней фильма Эрнста Любича. Отец-немец дарит скрипку сына его случайному убийце-французу. Подарок этот едва ли не свадебный: невеста покойного собирается за живого.

Сходство между футляром для скрипки и гробом подметил позднее Теннесси Уильямс и описал его в отчасти автобиографическом рассказе. Это история влюбленности несчастной сестры драматурга в юношу, с которым они обучались музыке. Кульминация "романа" приходится на их концертный дуэт и разрешается полным фиаско девочки: "Я вдруг увидел, что плечи у нее слишком узкие, а рот слишком большой, чтобы считать ее красавицей". Молодой человек умер через год от пневмонии.

Ближе к финалу в картине Озона тоже есть концертный номер с участием героя со скрипкой и героини за фортепиано, и женщина утрачивает красоту и возлюбленного. Дело в том, что Франсуа Озон, хотя и взял за основу своего фильма сочинения Ростана и Любича, но сюжет кардинально повернул: скрипач Адриан Ривуар отвергает дар!

Я умышленно начал с упоминания комнат: картина Озона напоминает тщательно и со вкусом обставленную зеркальную комнату. В ней находятся мужчина и женщина, победитель и побежденный, материальная Франция и призрачная Германия. Взаимное отражение не столько искажает, сколько дополняет; так и между двумя всегда возникает третий.

Мой друг, я враг, тобой убитый.
Твое лицо я узнаю, как будто;
Ты так смотрел, когда я был заколот.
Я штык занес, но руки сжал мне холод,
Уснем же вместе…

Это последние строчки "Странной встречи" Уилфрида Оуэна, молодого человека, которого война сначала сделала поэтом, а после убила. Оуэн погиб, как и Франц Хоффмайстер, совсем немного не дожив до перемирия. Как и Франц, Уилфрид был пацифистом, считал, что "лучше сносить бесчестье и позор, но никогда не прибегать к оружию". Одно из стихотворений Оуэна – "Притча о старике и отроке" – толкует историю жертвоприношения Авраама не по священному писанию. Отцы отправили детей на смерть: "Пролил родную кровь старик". Схожие слова произносит отец Франца, пытаясь переубедить "пивных" реваншистов. До войны Уилфрид Оуэн подумывал стать священником, и фронтовой подвиг был его крестом.

Всегда Его встречаешь на простреливаемых перекрестках.
В этой войне Он тоже был искалечен.
Апостолы покинули Его, и теперь Его опора – солдаты.

Гораздо позже, после новой бойни, чуть-чуть не состоявшийся ветеран Великой войны Уильям Фолкнер написал "Притчу" о новом пришествии Христа, в этот раз – на изувеченную землю Франции и в мундире. Иисус вызовет солдатские волнения 1917 года и, как и две тысячи лет назад, будет уничтожен, но никогда не умрет. Фолкнер рассказывал, что стал писать роман, вспомнив случай из того времени, когда он работал в Голливуде. Был проект фильма о Неизвестном солдате, сценаристы бились над сюжетом, а режиссер Хатауэй отвергал их идеи как недостаточные. И тогда кто-то в сердцах воскликнул: "Да вам нужно, чтобы этим солдатом был, по меньшей мере, Христос!"

Почти одновременно с Фолкнером свое сочинение писал еще один убежденный пацифист – Бенджамин Бриттен. "Военный реквием" посвящен памяти жертв обеих мировых войн, и поют в нем не только канонический текст, но и стихи Оуэна. В "Реквиеме" отпевают и агнца Божьего, и обреченную юность; Бриттен не сомневался, что единение возможно лишь в сострадании.

Пожалуй, здесь стоит указать на общую черту поэтики Бриттена и Озона – их эклектичность. Интересно и то, что у Бриттена в солистах два мужских голоса, находящихся по разные стороны фронта, и одно сопрано; двое солдат и одна девушка составляют главный, пускай и не единственный, любовный треугольник у Озона.

В концертных залах и опустевших комнатах становится душновато: самое время отправиться на кладбище!

"Закат окрасил небо в розовые и голубые тона, и Чарли снова подумал, какой это грандиозный дар – вернуться!" (Картина Озона, по преимуществу, черно-белая, но изредка проступают цвета, как напоминание о жизни, которая могла быть, но не случилась.) Появляется юноша с кривой деревянной ногой, который все ищет на кладбище чью-то могилу. Это Чарли Саммерс – раненая сорока, вечно взволнованный, с глазами – черными вишнями. Он потерял ногу, не заметив дула в зарослях роз; он потерял возлюбленную Розу, сперва вышедшую замуж, а вскоре умершую; и жизнь его остановилась, точно часы, стрелки которых оплели розовые кусты. Копуше Чарли предстоит трудный путь: надо будет трижды отречься от своей смертной богини, пробраться сквозь частокол оригиналов, среди них девушка, тающая, словно масло на бутерброде, старик с заледеневшим лицом, жирный гусь-вдовец, ребенок-загадка и дивное диво – "воскресшая" Роза!

Хромой танец будет продолжаться, пока Чарли не встретит истину, утешительницу и добродетель по имени Нэнси Витмор. Она докажет ему две главные теоремы:
"Дети – самое большое счастье в жизни, если, конечно, девушке посчастливилось найти для них отца" и "Жизнь – это не только сидеть в обнимку, а строить дом, завести семью и много работать".

Иногда истина ослепляет человека, и герой отворачивается, роняя слезы на голый живот новообретенной Розы, а писатель опускает занавес, меланхолически отмечая, что "все, в сущности, было так, как она ожидала, – не более и не менее". Хромающий этот роман, одна конечность которого – трагедия, а другая – водевиль, написал в 1946 году Генри Грин – последний модернист, без пяти минут фабрикант, алкоголик и соученик Ивлина Во и Энтони Поуэлла. Герой "Возвращения" возвращается в английский сад, но им в 1944 году были "две яблони, выгребная яма и бомбоубежище, на крыше которого лежали полусгнившие мешки с песком, заросшие сорной травой крестовиком".

Несмотря на невеселые декорации, Генри Грин вручает своему калеке выигрышный билет. Наследственное картезианство Франсуа Озона одолевает верленовскую тоску, и хотя режиссер отвергает межвоенный оптимизм Ростана и Любича, но финальная сцена фильма – встреча героини с незнакомцем возле "Самоубийцы" Эдуара Мане, – напоминает "Один из путей в рай" согласно мистеру Капоте. Истинному чувству не помеха, что картина Мане в 1919 году была не в Лувре, а в будапештском собрании барона Хатваньи. Статистика мест для знакомств отдает первенство музеям перед кладбищами!

Одним удалось умереть, другим приходится жить. "Мы с вами хотели помочь природе исправить злое дело, и нам не повезло", – говорят лучшие герои "Солдатской награды". В дебютном романе Фолкнера убийца и подруга убитого тоже посмотрят друг другу в глаза, юноши возвратятся с фронта, а наградой им будут смерть и разлука; "Самое грустное в любви – это то, что не только любовь не длится вечно, но и душевная боль скоро забывается".