Леонид Велехов: Здравствуйте, в эфире Свобода - радио, которое не только слышно, но и видно. В студии Леонид Велехов, и это новый выпуск программы "Культ Личности". Она не про тиранов, она про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на жизнь.
Художник Владимир Любаров сегодня у меня в гостях.
(Видеосюжет о Владимире Любарове. Закадровый текст:
Тот, кто видел хоть одну картину – вернее, картинку, как он сам их называет, – Владимира Любарова, в следующий раз увидев другие, наверняка, безошибочно признает любаровское авторство. Его стиль очень выражен и индивидуален, и при этом его картинки вызывают в памяти имя Пиросмани, еще какие-то имена и образы наивного искусства. И чего в любаровских картинках больше – оригинальной самобытности или традиции – это даже не вопрос: скорее, тут найдено какое-то идеально гармоничное их сочетание.
Владимир Любаров вообще, видимо, очень гармоничный человек, живущий в ладу с самим собой и окружающим миром. Именно поэтому ему удается то, что редко кому удается. Вполне себе преуспевающий книжный оформитель, в пятьдесят без малого лет он решил изменить собственную судьбу, уехал за двести с лишним верст из столицы, поселился в деревне Перемилово Владимирской губернии, и превратился в художника-станковиста. Мир своих живописных образов он сузил до границ этой самой, доселе никому не ведомой деревни, рисуя исключительно ее обитателей, двуногих, крылатых и четвероногих, и ее материальный, неодушевленный быт. И снискал на этом поприще грандиозный успех. Книжным оформителем он был, видимо, очень хорошим, высокопрофессиональным. Но все же не единственным в своем роде. А живописец Любаров из деревни Перемилово – он такой один).
Студия
Леонид Велехов: Я бы хотел говорить не только о вашем знаменитом Перемилове. Потому что, во-первых, биография ваша богатая и помимо Перемилова, до Перемилова много было всякого интересного. Во-вторых, разбирая биографию, я бы хотел понять, как вы дошли до жизни такой. (Смех в студии). Уехали в этот свой, не то Барбизон, не то Таити. Уж не знаю, какое сравнение вам больше понравится. Начнем сначала.
Я знаю, что корни ваши уходят на щиру Украину не так ли? И бабка, если верить интернету, в частности, вашему сайту, чуть ли не корчму держала. Было дело?
Владимир Любаров: Бабушка моя родилась в еврейском местечке на границе Украины с Польшей – или в самой Польше, или на границе с Польшей. Она мне очень много рассказывала о том, что она переезжала с места на место. И в конце концов, она оказалась в Харькове и держала, шинок это был или столовая, мне сейчас трудно сказать.
Леонид Велехов: Почти что корчма на польской границе, если собирательно.
Владимир Любаров: Что-то такое. В любом случае, у нее там обедали, и были постоянные клиенты. И она таким образом содержала семью. А семья была немаленькая – четверо детей. А дедушка у меня был, наверное, замечательный. Я его не помню. Он умер, когда мне было три года. Но у него была одна страсть, которая бабушке совершенно не нравилась. Он играл в карты.
Леонид Велехов: А почему не нравилась? Он проигрывал?
Владимир Любаров: Если бы он выигрывал, наверное, ей бы нравилось! (Смех в студии). Я помню, что я совсем маленьким был, и она мне рассказывала, жаловалась на него. Ну, вот, гад… Она таких слов не произносила, конечно. Проиграл раза два или три мою корчму...
Леонид Велехов: Ничего себе!
Владимир Любаров: Вот он был страстный человек. Может быть, я сейчас думаю, какая-то художественная жилка у меня от него. Я не знаю, мне трудно сказать.
Леонид Велехов: Поэтому я про них и спросил, прочитав. Такие колоритные фигуры.
Владимир Любаров: Бабушка моя сама по себе была колоритная фигура. Ей просто тяжело в жизни все давалось. Она очень много рассказывала историй из жизни местечек. О том, как они ходили перед Йом-Киппуром, раздавали добро бедным, хотя сами были очень бедные. Жили очень тесно. И мы, уже в Москве, жили тесно, в коммунальной квартире 15 лет.
Леонид Велехов: Это Щипок, если не ошибаюсь?
Владимир Любаров: Это улица Щипок.
Леонид Велехов: Знаменитая часть Замоскворечья.
Владимир Любаров: Да. А знаете, почему называется Щипок? Там еще есть Зацепа – там были цепи. Это был край Москвы.
Леонид Велехов: Таможня, то есть...
Владимир Любаров: Таможня. И на этой таможне они щупами протыкали сено, которое везли в Москву: нет ли чего запрещенного. В основном, они искали оружие. Это девятнадцатого века название.
Леонид Велехов: Замечательно!
Владимир Любаров: Место замечательное!
Леонид Велехов: И много там, помимо вас, хороших людей перебывало. И с Тарковским оно связано.
Владимир Любаров: Да, Андрей Тарковский.
Леонид Велехов: Не сохранился этот деревянный дом их.
Владимир Любаров: Мой дом тоже не сохранился.
Леонид Велехов: Но какой-то деревянный домик я помню на Щипке. Что-то там сохранилось.
Владимир Любаров: Там есть табличка, что здесь жил Андрей Тарковский. Он родился там. Он чуть-чуть постарше меня.
Леонид Велехов: А с чего рисование-то началось? Когда вы стали рисовать? Когда и кто заметил, что у вас это получается недурно?
Владимир Любаров: Начал я рисовать рано. Потому что меня рано начали учить музыке. Почему начали учить музыке? Потому что в маленькой комнате у моих родственников, они жили в той же коммуналке, стоял огромный рояль. Надо было что-то с ним делать.
Леонид Велехов: Найти ему применение. (Смех в студии)
Владимир Любаров: Вообще, как он туда попал – понять невозможно. Но это был большой настоящий дворянский рояль. И меня начали учить. И учительница, видимо, была настолько бездарной, что она привила мне отвращение к этому. Я в жизни не любил только двух вещей – манную кашу и этот рояль. Отец говорил: "Как можно! У нас уже есть рояль! Как можно не учиться?!" Я говорю: "Ты и учись!" (Смех в студии) Он говорит: "Мне поздно". Короче, я начал рисовать, чтобы мне уроки музыки не впихивали. И потихоньку мои родители смирились с тем, что у меня все протестует против этого рояля. Кстати, я музыку очень люблю. Все-таки любовь к музыке мне не отбили.
Леонид Велехов: Но играть так и не выучились?
Владимир Любаров: Нет, я даже рояль когда вижу, мне неприятно. (Смех в студии). Я начал рисовать и увлекся. Мне это жутко понравилось. Причем, учителей не было, в отличие от музыки. Но вначале я рисовал военные всякие сцены. Почему? Я дитё войны. Я родился в 1944 году. Все бредили войной. Все игры были с автоматами, фашисты, красные. Ну, и я это рисовал. Однажды я нарисовал толстую тетку.
Леонид Велехов: Вот откуда они пошли!
Владимир Любаров: Но в действительности я подсмотрел у своей соседки. Она все время рисовала девочек с бантами. И ее все хвалили, в отличие от меня. А мне говорили: "Ты посмотри, как Нина Гусарова рисует!" Я думаю: "Я тоже так могу". Но у меня вместо этой тоненькой макаронины получилась толстая женщина. Мать увидела и говорит: "Слушай, это на тетю Веру похоже. Давай-ка, уберем лучше". И с тех пор я взрослым картинки не показывал. Я понял, что они не так поймут. (Смех в студии). И с того времени я рисовал все время. Мне это очень понравилось. И однажды услышал по радио объявление о приеме в художественную школу.
Леонид Велехов: Среднюю школу, да?
Владимир Любаров: Да. Надо было окончить 4 класса, дальше сдавать экзамены туда. И уже в 5-м классе ты будешь учить одновременно художественные предметы и общие предметы. Услышал, пошел, допустили до экзаменов, сдал и закончил эту легендарную школу МСХШ.
Леонид Велехов: А почему после школы Полиграфический, а не Суриковский?
Владимир Любаров: Вообще, эта школа была при Институте имени Сурикова. Я пошел в этот институт, посмотрел, что делают студенты. Я понял, что их учат быть такими кондовыми соцреалистами. Там очень ограниченные каноны.
Леонид Велехов: Какой вы разборчивый уже тогда были!
Владимир Любаров: Да, да. Пошел в Полиграфический институт. Там мне понравилось. Во-первых, книга. Я к тому времени уже начал очень интенсивно читать. Потом преподаватели такие либеральные. Там преподавал Андрей Дмитриевич Гончаров.
Леонид Велехов: Это дядя нашего Володи Кара-Мурзы, между прочим.
Владимир Любаров: Да?!
Леонид Велехов: Замечательный книжный оформитель, книжный график.
Владимир Любаров: Я посмотрел, там художники! Там они говорят совсем на другом языке. Они говорят таким интеллигентным, я бы даже сказал дворянским языком, в отличие от живописцев, которые были в Суриковском. Туда так просто попасть было нельзя. Из школы у меня прямой путь…
Леонид Велехов: …в Суриковское был бы.
Владимир Любаров: Да. Короче говоря, подключился к этому делу… У меня был дядя, которого все звали "дядя Миша с большой головой". У него интересная история. Когда был молодой, он был очень хорош собой, очень девушек любил, а девушки, видимо, любили его. И однажды произошла неприятность. Он, видимо, положил глаз не на ту девушку, и ему пришлось убегать. И он упал в шахту лифта и ударился головой. С тех пор у него голова стала расти и выросла очень большая.
Леонид Велехов: Ну, и история! А у вас, кажется, есть какая-то картина на эту тему? Или я ошибаюсь? Что-то мне припоминается...
Владимир Любаров: Нет. Но я всегда рисую людей, у которых голова непропорционально большая.. Может быть, он повлиял. Так вот, он был полиграфистом. Короче говоря, он мне помог туда поступить. Там был очень большой конкурс. И я стал художником книги.
Леонид Велехов: А ведь еще, насколько я знаю, у вас тяга к народу рано проявилась, и вы до института успели поработать маляром на автобазе. Было дело?
Владимир Любаров: Да, да, было дело. Это очень приятное для меня воспоминание. Первый год я не поступил в Полиграфический институт на отделение художественное. И меня взял дядя работать художником на автобазу. Как сейчас помню – автобаза Мосгортранса № 20. Черт знает где! Два часа мне надо было до нее ехать из дома. И там я познакомился с рабочим классом. Я был при цехе, который красил машины. Причем, я помню, если краска приходила, допустим, зеленая, то все машины красили в зеленый цвет. Смотрим, желтая краска пришла. Начальник говорит: "Крась всё в желтую". И у меня там был друг, когда он говорил громко со страстью, у него брызги изо рта летели цветные.
Леонид Велехов: Бог мой!
Владимир Любаров: Красили без противогаза же! Человек он был очень интересный. Я, наверное, тогда и понял, что такое философский взгляд на вещи. До этого мне никто не объяснял, что существует несколько взглядов на одно и то же, что существуют философы, которые мир толкуют так-то, а другие философы трактуют мир так-то, по-другому.
Леонид Велехов: И вы, насколько я понимаю, уже с тех лет легко находили язык с самыми, что называется, разными людьми.
Владимир Любаров: Да. Я очень благодарен этой своей черте. Потому что в деревне Перемилово найти общий язык, приехав из города, было очень трудно. Они почти всех воспринимали в штыки.
Леонид Велехов: Конечно, как чужаков.
Владимир Любаров: В принципе, меня тоже восприняли поначалу в штыки. Но потом они поняли, что, во-первых, я не выпендриваюсь. Во-вторых, я - и это действительно так! – не считаю себя лучше их. Если люди не прочли несколько сотен книг, они от этого глупее не стали, может быть, наоборот, стали умнее.
Леонид Велехов: А если прочли, то, может быть, и не стали умнее. (Смех в студии)
Владимир Любаров: Да, совершенно верно! Да, я благодарен этой черте. Понимаете, в чем дело: мне с ними интересно.
Леонид Велехов: К этому мы еще придем, не будем торопиться. Книжная графика: у вас огромный опыт работы с книгой. Но такая у нас полиграфическая база в советское время была…
Владимир Любаров: Очень плохая! Даже не то слово!
Леонид Велехов: Бумага книжная была плохая. Все времена легендарные книжек издательства Кнебель фантастической красоты, которые иллюстрировали мирискусники, Суриков, Васнецов и прочие, это все осталось в далеком прошлом. Что, тем не менее, в этом деле было такого интересного и привлекательного?
Владимир Любаров: Во-первых, были очень интересные, очень хорошие книжные выставки, где художники книги (у нас очень сильная школа художников книги) выставляли оригиналы. Кое-какие книги, во-вторых, печатали за границей. Мало, но печатали. Кое-какие книги хорошо печатала, например, Первая образцовая типография.
Леонид Велехов: Имени Жданова, если не ошибаюсь. Любили это дело?
Владимир Любаров: Да. Если не любить, не получится ничего.
Леонид Велехов: Ну, конечно, это уж точно – без любви ничего не получается.
Владимир Любаров: Мне интересна была игра с книгой. Это замечательно.
Леонид Велехов: То, о чем я хотел вас расспросить подробно, это, конечно, журнал "Химия и жизнь", которому вы отдали, по-моему, лет пятнадцать.
Владимир Любаров: Да.
Леонид Велехов: Сейчас это название ничего никому не говорит, но это был знаменитейший, хотя, казалось, отраслевой журнал, достигший даже по советским временам огромного тиража. Чуть ли не полмиллиона у него было, несколько сотен тысяч, по нынешним – это вообще какой-то космический тираж.
Владимир Любаров: Самый большой тираж был полмиллиона. При этом подписаться на него было невозможно.
Леонид Велехов: Журнал публиковал, помимо химических всяких новостей, обозрений и научных статей, научную фантастику - и Брэдбери, и Лема, и Стругацких, и Кира Булычева. Журнал вошел в историю тем, что он впервые опубликовал стихотворение Высоцкого, и это была единственная его прижизненная поэтическая публикация.
Владимир Любаров: Кстати говоря, был фильм недавно, там сказали, что Высоцкого никто не публиковал при жизни, это неправда.
Леонид Велехов: Было дело, было. Это был, кажется, 1977 год.
Владимир Любаров: Тогда это смелый поступок.
Леонид Велехов: Плюс еще в журнале работала под вашим руководством совершенно замечательная плеяда художников – и Лион там работал, и Тишков там работал, и Златковский, и Басыров. Зачем такому отраслевому, специфическому журналу нужны были такие хорошие художники? Что вы там все делали?
Владимир Любаров: Это только кажется, что он был отраслевой. Журнал был для широкого круга российской интеллигенции. Я помню, как люди ждали, звонили в редакцию – когда выйдет номер? Он выходил в первых числах месяца. Его получали по подписке. Это была такая пища для души.
Леонид Велехов: Для ума и для души.
Владимир Любаров: Я помню, я приехал в Киев к своему другу, скульптору. Смотрю, у него все полки в "Химии и жизни". Я говорю: "Ты что, "Химию и жизнь" читаешь?" Он говорит: "Ты что, конечно!" "А ты знаешь, кто главный художник "Химии и жизни"? Я!" (Смех в студии) Он говорит: "Серьезно?!"
Леонид Велехов: Я зашел сейчас на сайт журнала. У них очень хороший сайт. Сейчас, конечно, журнал потерял былую популярность. Но это потому, что сейчас вообще ничего никому не нужно.
Владимир Любаров: Сейчас все изменилось.
Леонид Велехов: Но сайт замечательный, с полным оцифрованным архивом номеров. Там есть отдельная подборка "Семнадцать мгновений "Химии и жизни". И там грандиозное совершенно опубликовано письмо читательницы из Ташкента, которое озаглавлено: "Всем работникам и в особенности Рабиновичу". (Смех в студии). И вот цитата из этого письма: "Художественное оформление журнала идиотское! Сколько можно терпеть вашу слабоумную оригинальность? Пора пресечь ваше самодурство и всю компанию бездарных художников — разогнать!" Потом автор делает статистическую выкладку, доказывающую засилье евреев среди авторов. Далее про саму редакцию: "Дым висит коромыслом, хотя вы пропагандируете отказ от курения... Кто-то сидит с собакой... Женщины ходят в джинсах, которые являются критерием низкого эстетического вкуса". И вывод: "Не зря вам отвели подвальное помещение".
Во-первых, колоссальное удовольствие получил, читая все это. А, во-вторых, испытал колоссальную зависть. Потому что, конечно, сейчас уже, наверное, ни в одной редакции такой атмосферы, такой обстановки творческой, богемной, артистической быть не может.
Владимир Любаров: Обстановка была потрясающая. Мог запросто зайти к нам Костандов, заместитель председателя Совета министров, министр химической промышленности...
Леонид Велехов: Вы где-то на Ленинском располагались?
Владимир Любаров: Да, на Ленинском. К сожалению, потом турнули оттуда редакцию. Это такой был знаменитый прокуренный подвал. (Смех в студии). Туда заходили актеры очень известные. Там открыто было для всех. И люди, которые не любили Рабиновича, тоже туда заходили...
Леонид Велехов: И вдруг вы, вполне себе процветающий оформитель, бросаете все это дело, бросаете город и отправляетесь в эту самую деревню. Это произошло в 1991 году?
Владимир Любаров: Да. Я не так давно понял, что все в жизни у меня происходит случайно. Может быть, из-за любви к писателям-фантастам. Не знаю. Во-первых, мне родители сказали, что я родился случайно. Они давно ждали ребенка. И уже отчаялись, боялись, что останутся бездетными. Отцу уже было где-то 40, матери сильно за 30...
Леонид Велехов: Вы поскребыш, как это называется в народе.
Владимир Любаров: Да, поскребыш. И тут вот родился я. Родился случайно. Случайно я услышал объявление по радио о том, что принимают в художественную школу. И поступил в художественную школу. Мог и не услышать. Случайно встретил жену свою, с которой давно живем и, по-моему, неплохо живем. В метро встретил. Случайно мой "Москвич" заглох в том месте, где находилось Перемилово.
Леонид Велехов: Что вы говорите?!
Владимир Любаров: Мы искали дачу. Причем, какое-то было объявление, какая-то деревня Ивановская... Навигаторов нет. Мобильных телефонов нет. Ничего нет. Мы заблудились. А машина у меня была очень оригинальная. Она могла заглохнуть на ходу.
Леонид Велехов: Удачное свойство для машины.
Владимир Любаров: Может быть, потому, что это была моя первая машина, я ее очень любил.
Леонид Велехов: Первая машина самая любимая всегда.
Владимир Любаров: Да, но столько, сколько она мне дала прикурить в жизни... Почему она глохла? Оказалось, что кто-то забыл кусок железа в бензобаке. И когда он не перекрывал подачу бензина – машина ехала, а когда перекрывал – глохла. Что делать? Пошел в деревню, говорю: "Ребята, может, кто чего понимает? Встала и не едет машина". Какой-то праздник был. Они все веселенькие такие были, говорят: "Да, сейчас. Чего там! Какая машина-то?" "Москвич". "Это новая что ли, - говорят, - машина?! Интересно, посмотрим!" Короче говоря, они мне починили машину. И это не один раз было. Еще в других местах я застревал. И так же я ходил к работягам.
Леонид Велехов: Не пропили мастерство.
Владимир Любаров: Да. Короче говоря, машина заглохла, и я попал в деревню Перемилово. Мне говорят: "Какая Ивановская? У нас Андрей дом продает". А этот Андрей построил дом. Он историк по образованию, и он первый в своей жизни построил дом. Дом был кривой-косой, честно говоря. Я тут же и купил этот дом.
Леонид Велехов: Вы сразу решили, что это будет не только дача?
Владимир Любаров: Я ничего тогда не знал.
Леонид Велехов: Потихоньку засасывало вас?
Владимир Любаров: Потихоньку. Я строил, ездил в Москву. Москва мне все больше мешала жить. Я думал, на что я буду жить – не очень понятно. Так потихоньку я в общем и в целом переехал в Перемилово.
Леонид Велехов: А когда вы пришли к мысли все это дело рисовать?
Владимир Любаров: Почти одновременно. Может быть, первые несколько месяцев я занимался только устройством жизни, а потом начал рисовать. А тут еще одна случайность. Издательство "Appletree Press", Великобритания, не зная, что я уехал в деревню, прислало мне заказ – проиллюстрировать книгу русских пословиц. Это издательство, которое издает пословицы по всему миру. У них серия такая есть. Ну, каким-то образом они меня знали. И я приезжаю, мне говорят: "Слушай, тут на тебя заказ пришел – проиллюстрировать книгу русских пословиц. Пойдет через наше издательство. Гонорар поделим пополам". Я думаю: герои этих пословиц ходят мимо меня!
Леонид Велехов: Под окнами.
Владимир Любаров: Да, под окнами. Курят, рассуждают, говорят афоризмами. Я говорю: "Конечно, я беру!" Сделал я эту книгу.
Леонид Велехов: Уже с этими перемиловскими персонажами, да?
Владимир Любаров: Наполовину. Эта книга мне помогла войти в тему.
Леонид Велехов: Как интересно складывается художественный замысел.
Владимир Любаров: Все случайно. Все думают – какой молодец, выбрал пословицы, нашел Перемилово, еще чего-то.
Леонид Велехов: Но с людьми этими, вы сказали, сошлись легко. Или все-таки они какое-то время вас воспринимали как какого-то такого барина, городскую штучку?
Владимир Любаров: Конечно, какое-то время они пытались меня обмануть.
Леонид Велехов: Как лоха...
Владимир Любаров: Да. Он ничего не знает, ничего не умеет, значит, взять с него можно побольше... А потом мы все подружились.
Леонид Велехов: Много для этого пришлось с ними выпить?
Владимир Любаров: Обязательно! У меня там даже философ-печник нашелся. Правда, когда он мне печку делал, измучил всего. Наверное, полгода делал. И каждый вечер надо было с ним выпивать. Но зато он меня стольким мудростям научил! Например, он сказал, что нам свобода не нужна. Я как-то тогда это мимо ушей…
Леонид Велехов: Он как-то развил эту мысль, или так ее афоризмом оставил?
Владимир Любаров: Развил мысль, что мы люди не самостоятельные, не ответственные.
Леонид Велехов: События последних десятилетий доказывают его правоту.
Владимир Любаров: Да. Надо идти на работу, а мы напиться можем. Самокритика какая! В основном же люди наоборот говорят – мы самые великие, мы самые умные.
Леонид Велехов: Конечно, народ-богоносец, особый путь и прочее.
Владимир Любаров: А тут человек критически к себе подошел. Говорить с ним было очень интересно.
Леонид Велехов: Да, мысль, с одной стороны, простая, а с другой – глубокая. События нашей жизни заставляют постоянно к ней возвращаться.
А что вас в этом Перемилово и в его обитателях больше всего привлекает - что это остановившееся время, или что это какое-то выпадение из реальности, или еще что-то?
Владимир Любаров: Я попал в совершенно другой мир - других людей, других отношений. Они не заморачиваются так, как мы. Там ураган идет, крыши срывает, я весь нервничаю: "Ребята, сейчас кошмар будет!" "Да, ладно тебе! Сейчас хмарь вся пройдет, все будет нормально". Глядишь, хмарь проходит. "Ты лучше выпей, посиди, отдохни". Они меня научили какому-то спокойному отношению к жизни.
Леонид Велехов: Это что, какая-то идеальная Россия? Это Россия, которую мы потеряли? Или это все-таки такой отдельный феномен?
Владимир Любаров: Я могу это рассматривать только как отдельный феномен. Потому что у меня нет возможности пожить в другой деревне и сравнить. Но там и округа вся такая, а не только деревня. Я нахожу с ними общий язык. Мы обсуждаем какие-то темы. Кстати говоря, я помню, что вначале все были жутко политизированы. Все были против коммунистов, председатель был вор, его турнули, все были полны оптимизма.
Леонид Велехов: Надежд каких-то, да?
Владимир Любаров: Да. А в 1992 году, когда цены взлетели, они сказали: "Ты что, со своими демократами тут творишь?!" Я говорю: "Вы чего, ребята, на меня?" "Ты в Москву же ездишь? Ездишь". Не понравилось. Работу потеряли, хотя до этого работали. Сейчас, кстати говоря, надо сказать, ситуация изменилась. Во-первых, появились какие-то фермерские хозяйства, появились какие-то магазинчики. Во-вторых, можно что-то купить. Раньше я все вез в машине, на неделю весь провиант. Там ничего не было! Немножко повысились пенсии, повысились немножечко зарплаты. Они как-то не ропщут. А политика их не интересует. А вначале интересовала.
Леонид Велехов: Вот видите, тоже очень показательно.
Владимир Любаров: Отвечаю за свой уголок.
Леонид Велехов: Да, я понимаю. Но я думаю, что на самом деле это индикатор правильный.
Владимир Любаров: Возможно. Как-то раньше, куда не зайдешь, начинают про политику – как там Ельцин, как там Чубайс, чего еще ждать. Сейчас – нет, не спрашивают.
Леонид Велехов: А, вообще, деревня живет или все-таки вымирает?
Владимир Любаров: Практически все мои герои умерли.
Леонид Велехов: Пили много или что?..
Владимир Любаров: Во-первых, они постарше меня были. И пили побольше, чем я. Но деревня не только не умерла, она как бы даже расширилась за счет дачников.
Леонид Велехов: За счет приезжих.
Владимир Любаров: Да, за счет приезжих. Но они ведь тоже меняются, когда начинают копаться в огородах, мед замечательный делают, самогон. (Смех в студии).
Леонид Велехов: Конечно, они тоже меняются. Их тоже как-то преображает эта жизнь.
Владимир Любаров: Дома сейчас строятся. Я приехал, было четыре нормальных дома, а сейчас там уже домов сорок. Так что, деревня растет. Изменился состав, что, с одной стороны, радует меня, а, с другой стороны, не радует, потому что ушел мой герой.
Леонид Велехов: К вопросу о ваших героях. Им-то, как, ваши картинки нравились? Они в них себя узнавали? Они были горды тем, что вы их рисуете?
Владимир Любаров: "Семеныч, парень ты хороший, но рисуешь ты черте чего!" (Смех в студии)
Леонид Велехов: Серьезно?!
Владимир Любаров: Да. "Красиво же должно быть, Семеныч! Букет цветов нарисуй. Пейзажи посмотри у нас какие. Ну, что ты рисуешь – какие-то мужики пьяные, толстые тетки". Не нравилось.
Леонид Велехов: Все-таки вы не прошибли их.
Владимир Любаров: Я не обижаюсь. Во-первых, все-таки нужна какая-то подготовка для того, чтобы воспринимать искусство.
Леонид Велехов: Конечно, конечно.
Владимир Любаров: Люди для этого должны книжки читать. Они в театр должны ходить.
Леонид Велехов: И наивное искусство только кажется таким наивным, простым и одноплановым. На самом деле, оно может быть куда изощреннее любого реализма.
Владимир Любаров: Русский лубок такой мудрый! Они там подтрунивали над всеми. Это же мудрое искусство!
Леонид Велехов: Вы уже взрослым человеком, сложившимся профессионалом сформировали этот стиль. То есть он формировался во многом все-таки рационально, умозрительно, не просто чисто по наитию вы взяли и стали это свое Перемилово рисовать. Я несколько художников назову, а вы скажите – тепло, горячо, холодно: кто повлиял? Пиросмани...
Владимир Любаров: Да. Как и все наивное искусство.
Леонид Велехов: Шагал...
Владимир Любаров: В меньшей степени.
Леонид Велехов: Тышлер... Потому что есть у вас эти замечательные женщины со всякими штуками на голове.
Владимир Любаров: Тышлера я, конечно, знаю, но, наверное, нет.
Леонид Велехов: Руссо...
Владимир Любаров: Вот! Анри Руссо. Дело в том, что Анри Руссо, наверное, мой самый любимый художник.
Леонид Велехов: Интересно как!
Владимир Любаров: Да.
Леонид Велехов: Это очень чувствуется, конечно.
Владимир Любаров: Я вообще даже Пикассо зауважал за то, что ему нравился Руссо. Потому что к самому Пикассо я очень холодно отношусь. А то, что он собирал все его картины... Вот у Руссо пейзажи есть. У нас когда говорят "пейзаж", это значит, что смотреть на это невозможно! (Смех в студии) А что Руссо делал в пейзаже карандашном! Там все! Там симфония, там неожиданность, там взгляд! Слова не передают. Это надо почувствовать, понять. Да, Руссо, в общем и целом, наверное, мой самый любимый художник.
Я вам скажу, что я любил наивное искусство и русский лубок, еще когда делал книжные иллюстрации. Это у меня издалека. Тогда купить это было почти невозможно, в советское время. Примитивное, наивное искусство считалось чем-то низшим.
Леонид Велехов: Конечно.
Владимир Любаров: Есть соцреализм – да.
Леонид Велехов: А это вообще не искусство.
Владимир Любаров: Это, считалось, люди не умели рисовать. А я как раз не был согласен с этой мыслью. По лубку еще можно было купить книги, а вот Анри Руссо я уже купил значительно позже.
Леонид Велехов: И еще был такой замечательный художник, Александр Павлович Васильевич. Он и театральный, и станковист. И уже на склоне лет он сделал такую серию "балбеток".
Владимир Любаров: Боюсь, что я даже не знаю.
Леонид Велехов: "Балбетки" – колотушки для раскатывания теста, но он их одушевил и создал целый их мир. Это было грандиозно! Когда я ваши картины смотрю, у меня возникает эта ассоциация.
Владимир Любаров: С удовольствием посмотрю. Нескольких Васильевых, конечно, знаю, но это явно не из них.
Леонид Велехов: Еще к вопросу о стиле и сюжете. А как в этом вашем Перемилове евреи-то оказались в таком большом количестве?
Владимир Любаров: Это целый разговор! (Смех в студии)
Леонид Велехов: Что они там делают?
Владимир Любаров: У меня бабушка…
Леонид Велехов: С бабушкой понятно, что это все отложилось.
Владимир Любаров: Бабушка мне все рассказывала. И вот где-то в начале 90-х годов меня пригласили еще как книжного художника на международную книжную ярмарку в Антверпене и поселили случайным образом, как все у меня в жизни, на углу еврейского квартала. Принимали очень хорошо: художник из России, а это была еще перестройка, у них даже на книжной выставке латиницей было написано везде "Perestroika". Все со мною чокались. А я только что прилетел и прямо сразу на эту выставку...
Леонид Велехов: "С устатку и не емши", как у Высоцкого.
Владимир Любаров: Потом мой труп довезли до гостиницы. Я просыпаюсь утром и чувствую, что голова трещит. (Смех в студии). Это в сто раз хуже, чем пить с печником Володей. Разные же напитки еще давали! Они мне говорит: "Это наша голландская водка, тебе надо попробовать. А это наше голландское пиво"... Короче говоря, утром я пошел поправить здоровье. Ну, захожу в магазинчик, смотрю – странные люди: такие у всех окладистые бороды, черные шляпы... И выпить нигде нет. То часы продают, то какую-то одежду продают. Это я в первый раз в жизни увидел ортодоксальных иудеев! Это сейчас даже у нас в Москве их можно встретить, а тогда - нет! Короче говоря, когда я приехал в Москву, я начал литературу про евреев…
Леонид Велехов: …штудировать.
Владимир Любаров: Да, да. Перечитывал Шолом-Алейхема, Зингера перечитывал. Короче говоря, меня эта тема жутко заинтересовала. Во-первых, всплыла бабушка. Я начал делать серию рисунков, настолько меня это захватило. Она у меня не получалась до тех пор, пока я этих евреев не поместил в Перемилово. Тогда все сошлось – и любовь к русской деревне, и любовь к еврейским корням! И они плясать начали!
Леонид Велехов: Зажили в свое удовольствие в Перемилове! (Смех в студии)
Владимир Любаров: В баньке начали париться, водку пить.
Леонид Велехов: Не забывая свой Йом-Киппур и прочее.
Владимир Любаров: А как же! Они там все справляют – петухов вертят над головой, пекут халы, мацу.
Леонид Велехов: Замечательно!
Владимир Любаров: Так вот и получилась вот эта самая, довольно веселая у меня еврейская деревня.
Леонид Велехов: Грандиозно! Последний вопрос: не надоело вам ваше Перемилово? Не исчерпало оно себя для вас?
Владимир Любаров: Больше никуда пока ехать не хочу. (Смех в студии). Разве что, отдохнуть.
Леонид Велехов: Замечательно! Спасибо вам. Было просто страшно интересно!
Владимир Любаров: Спасибо вам!
Леонид Велехов: Спасибо!
