Сто лет назад, 17 декабря 1916 года был убит Григорий Распутин, самозваный пророк, который предрек конец династии Романовых и царской власти в России. "Меня не станет, и вы кончитесь", – говорил он царям. Так и вышло: прошло два месяца после его убийства – и кончились Романовы, исчезла царская власть.
Григорий Ефимович Распутин-Новых был сложной фигурой. Ни в коем случае нельзя его назвать просто жуликом и мистификатором, подчинившим своим чарам слабую царскую семью. Он несомненно был мистически одарен. Был своего рода колдуном, шаманом. Все-таки он, а не высокоученые петербургские профессора, останавливал кровотечения у страдавшего гемофилией наследника-цесаревича Алексея. Уже одно это обстоятельство делало из него человека, для царской семьи первостепенно ценного, можно сказать, жизненно необходимого. Распутин не укладывался в рамки рационального сознания, этим и был таинствен, этим и раздражал многочисленных своих противников, можно сказать – всю образованную, просвещенную Россию. Да и в царском роду была у него масса врагов: никакая клака не потерпит монопольной близости к правительству одного-единственного человека, да еще такого подозрительного – малограмотного крестьянина откуда-то из Тобольской губернии. Распутин создавал в высших сферах государственной власти оккультную атмосферу. Это не могло быть терпимо. И в конце концов среди его убийц оказался один из членов царской семьи.
Люди не любят и боятся таинств, страшатся иррационального. А в приближении темного мужика к престолу присутствовала эта пугающая иррациональность. И дело не только в заговаривании крови больного наследника. Иррациональные настроения владели царем и царицей, были интегральной частью их настроений, их миросозерцания. Ими владел миф о сверхприродной, мистической связи самодержавия с толщами народных масс. Строго говоря, самодержавия в России как раз и не было по меньшей мере с Петра: Россия управлялась внесословной чиновнической бюрократией, как, впрочем, и сейчас. И царями периодически овладевала жажда проникнуть через этот изоляционный слой и соединиться непосредственно с народом, с массами. Это ясно было видно уже на примере Николая Первого: пресловутое Третье отделение, ставшее не чем иным, как тайной полицией, задумывалось как раз с целью выхода верховной власти непосредственно к массам, минуя бюрократический слой. Это была борьба с бюрократией бюрократическими же средствами. Но вот у Николая Второго появилась иллюзия такой связи с народом в порядке мистического общения. И таинственный мужик Григорий Распутин показался звеном такого общения. Царь, так сказать, припадал к земле, надеясь исполниться ее первобытной силой. Сменить бюрократию мистикой – вот камертон царствования последнего русского императора. Он пытался оживить миф самодержавия как власти народной, как связи царя с землей.
Люди не любят и боятся таинств, страшатся иррационального. А в приближении темного мужика к престолу присутствовала эта пугающая иррациональность
Вот эта гальванизация мифических схем в эпоху повсеместного научного прогресса и насквозь секуляризованной культуры больше всего раздражала – причем всех: как передовых либералов, так и членов царской семьи. Иррациональное перерождение власти воспринималось как ее глубочайший кризис, как знак неминуемого конца. Бердяев по поводу Распутина написал тогда статью под названием "Темное вино": об опьянении власти, об утрате ею какой-либо адекватности. И дело зашло так глубоко, что даже само устранение Распутина эту власть спасти уже не могло.
В чем сегодняшний урок Распутина, в чем актуальность столетнего юбилея? Конечно, никакого самозваного пророка в высших этажах власти сейчас нет, она по-своему весьма рациональна, как и положено быть всякой бюрократии. Нынешнее возвышение церкви, многих и справедливо раздражающее, не может считаться таким уж патогенным фактором, как прежняя распутинщина. Господствующая церковь тоже по-своему рациональна, она весьма ловко приспособляется к царству века сего: как всякая действующая структура, она не любит самозванцев и всякого рода самочинных инициативников. Распутина сейчас нет и не будет, но есть вот эта опасная тенденция к игре мифическими образами русской истории и жизни, к прикладной мифологии как тренд государственной политики. Фантазии о русском прошлом подменяют рациональную работу в русском настоящем. На этом пути легко потерять разум. А потерявших разум Бог, как известно, наказывает. И тут нет никакой мистики, а дважды два четыре.