Архивный проект "Радио Свобода на этой неделе 20 лет назад". Самое интересное и значительное из эфира Радио Свобода двадцатилетней давности. Незавершенная история. Еще живые надежды. Могла ли Россия пойти другим путем?

"Раба любви". Беседа Александра Гениса с актрисой Еленой Соловей. В передаче принимает участие Рая Вайль. Впервые в эфире 2 января 1997.

​Александр Генис: Недавно весь русский Нью-Йорк с особой любовью и редким старанием отпраздновал весьма необычный юбилей – 20-летие выхода на экраны известного советского фильма "Раба любви". К этому событию труппа русского музыкального театра Александра Журбина "Блуждающие звезды" приурочила бенефис своей актрисы Елены Соловей. Как все, конечно, помнят, Елена Соловей играла звезду немного кино Ольгу Вознесенскую в фильме "Раба любви".

Состоявшийся в огромном зале концерт в ее честь и с ее участием вылился в эпического размера мероприятие, пятичасовой смотр артистической эмиграции, в котором участвовали все - от оперных теноров до ребят из студенческого КВНа. Но блистала, конечно, наша главная звезда. Утопавшая в цветах и поздравлениях, она еще больше, чем 20 лет назад, была похожа на бессмертную героиню "Рабы любви". Сейчас Елена Соловей живет в Америке, в нью-йоркском пригороде, успешно работает в театре "Блуждающие звезды" и преподает актерское мастерство американским студентам в Киношколе Нью-Йоркского университета. Сегодня Елена у нас в гостях, так что я еще смогу расспросить ее об американской жизни. Я даже надеюсь, что Елена покажет нашим слушателям отрывок из своей новой актерской работы. Но прежде чем перейти к этой, центральной части нашей программы я хочу сказать несколько слов о своих личных отношениях с фильмом, послужившим поводом для этой встречи. Картина "Раба любви" всегда мне казалась самым антисоветским фильмом в истории отечественного кинематографа. Когда я вчера, готовясь к этой передаче, посмотрел фильм заново, я с удивлением обнаружил, что фильм-то – за красных. Режиссер недвусмысленно расставил акценты, показав кто там был плохим, а кто – хорошим. Однако в том-то и секрет "Рабы любви", что ни я, ни, полагаю, миллионы других зрителей не обратили на это ровно никакого внимания. Когда в тусклом 1976 году "Раба любви" вышла впервые на экраны, фильм воспринимался этаким анти-идеологическим манифестом. Вместо того, чтобы ратовать за красных или за белых, он и от тех, и от других защищал все цвета радуги. Сквозь жесткую условность революционного сюжета на экран пробивалось бурное многоцветие жизни, вырвавшееся за рамки нашего, как мне теперь представляется, туповатого, сугубо политизированного мировоззрения. Конечно, можно сказать, что "Раба любви" была лишь первой в той череде дачных утопий, которые так хорошо удаются Никите Михалкову. Можно сказать, что крымская идиллия – очередное климатическое убежище, где так часто персонажи Михалкова пережидают бурное время. Но это будет лишь обидная часть правды.

"Раба любви" - о другом. Елена Соловей воплотила элегическую грацию бренной красоты, и тем спасла свою героиню от фабулы с ее неуклюжим детективом и нелепой стрельбой. Главное в фильме осталось на полях сюжета. Импрессионистские пятна света и цвета, шорох и тени, благостная истома, бессвязная панорама жизни, прекрасная в своей нарядной бесцельности, бытие, существующее ради самого себя. Как говорится в монологе Елены Соловей: "Я хотела бы быть, просто быть, хотя бы травой". Так она и живет в нашей благодарной памяти - прекрасное растение, экзотический цветок в одном из тех букетов, с которыми она не расстается.

Сегодня у нас в студии актриса Елена Соловей. Прежде всего, Елена, я вас поздравляю с юбилеем, хотя, честно говоря, мне сперва показалось, что он - лишь искусственный повод для того, чтобы наши эмигрантские массы смогли, наконец, выразить вам любовь и благодарность. В конце концов, вы же наша главная звезда. Но вечер, а, точнее говоря, целый день, посвященный юбилею, прошел так удачно, что нельзя не начать нашу беседу с фильма. Чем была для вас эта картина - "Раба любви", какое место в вашей карьере занял этот фильм?

Елена Соловей: Чем была картина? Когда она снималась, это была обычная работа, приятная, но никто никогда не думал и не предполагал, что эта картина и эта женщина будет иметь какое-то особое место. Я люблю эту картину, но люблю ее за то, о чем, наверное, никто не подозревает – я люблю ее за то, что она несовершенна, за то, что она безыскусна, за то что в ней есть легкое дыхание, она снималась на одном дыхании. Нет мастерства, есть то, что непредсказуемо, и когда мы делали картину, мы просто делали ее на вздохе. И даже когда мы посмотрели первый материал и озвучивали картину, Саша Адабашьян, художник нашей картины, как-то меня встретил и сказал: "Лена, ты знаешь, а Никита, кажется, сделает хорошую картину". Никто даже не предполагал, что она будет чем-то особенным.

Александр Генис: Лена, насколько я знаю, у "Рабы любви" своя и очень необычная кинематографическая история. Не расскажете ли вы ее?

Елена Соловей: Историю рассказать невозможно. "Раба любви" имеет свою предысторию, свою вторую жизнь, другую жизнь. Придумалась эта картина режиссером Рустамом Хамдамовым, и называлась она "Нечаянные радости". То есть изначально Рустам придумал такую картину, которая должна была называться "Раба любви", а потом она получила название "Нечаянные радости". Поводом для этой картины, которую придумал Рустам, которую нарисовал, была легенда о Вере Холодной. Хотя сама картина… Мы впрямую не рассказывали о ней, это только повод, то, что эта женщина существовала, и то, что она оставила. То есть этот миф, эта энергия, этот флер, который живет и который никуда не уходит, это послужило поводом для картины "Нечаянные радости". Но так случилось, мне трудно, невозможно это объяснить: мы сняли материал, часть которого осталась, и картину нашу, "Нечаянные радости", остановили и закрыли. Так случилось, что картину нужно было кому-то заканчивать, потому что Рустаму нужны были, наверное, другие условия, другие возможности для того, чтобы делать эту картину. Рустам - человек необычный, человек талантливый. Я где-то прочла в газете, как бы с насмешкой, о том, что кто-то говорил о том, что Рустам - гениальный. Он действительно гениальный человек, который имеет огромное влияние на культурную жизнь, на кинематограф советский. И я думаю, что даже мировой. Хотя он до конца не снял ни одной своей картины. Он снял картину "Анна Карамазофф", которая пока не увидела свет. Это человек совершенно удивительный, человек-легенда, существующий, живущий сейчас, но о нем говорить в одной минуте невозможно. Я могу только сказать, что этот человек имел огромное значение для меня, потому что он меня придумал. То есть образ "рабы любви", этой женщины, придумал Рустам еще давно, когда мы снимали фильм "Цветы запоздалые", а потом это ушло в "Нечаянные радости". Но картина остановилась. Сценарий для картины был написан Горенштейном и Кончаловским. Но Рустам снимал картину не то что по своему сценарию, но мы каждый день получали тексты совершенно удивительные, непредсказуемые, замечательные, но которые не имели отношение к сценарию, к написанному. И это не входило… Как объясняли потом, студия имеет свои планы, тратит свои деньги государственные… Была такая история, такой разговор у директора студии с Рустамом, что он хотел бы знать, о чем снимается картина, он не может выбрасывать государственные деньги на ветер. А Рустам - человек вне рамок, он - гений, он творит. Я, наверное, примитивно все объясняю, потому что Рустама объяснить нельзя, объяснить его творчество, я не могу его объяснить. Так вот, картина остановилась. Материал был удивительный, все были с этим согласны, все были в совершенном потрясении. Если бы вы видели материал этот, вы бы тоже поняли, что это что-то не просто необычное, а очень талантливое. Картина закрылась, я не знаю, какого продолжения ждать руководителям студии. И картину хотели продолжить. Но ни один режиссер не смог продолжить эту картину.

И тогда, как я понимаю эту историю, Никита Сергеевич пришел из армии домой, и Андрон Сергеевич ему предложил: давай, братишка, сними картину! К чести Никиты должна сказать, что он просмотрел материал, но он понял… Не то, чтобы он ему материал не понравился, но он понял, что это не его материал. Эти два режиссёра не стоят рядом, они совершенно разного образа мышления. И Никита согласился снять эту картину, но только с тем, чтобы для него написали новый сценарий на оставшиеся деньги. Он как бы выручит студию. И вот так возникла "Раба любви". Поэтому на нее никто не то, что не рассчитывал, просто нужно было галочку поставить, реализовать деньги оставшиеся для студии.

Александр Генис: Я видел кусочек из фильма Хамдамова, этот материал, о котором вы говорите. По-моему, совершенно необычайное зрелище, сюрреализм с очень странной игрой света и тени. А можно было бы собрать этот материал во что-то единое, слепить какой-то протофильм, который мог бы существовать как просто демонстрация?

Елена Соловей: Об этом можно спросить только Рустама. Но дело в том, что оставшийся материал существует частью в "Анне Карамазофф". Там этот кусок весь существует.

Александр Генис: Мне говорили, что когда Рустама спросили, о чем фильм, когда он принес заявку, то он сказал, что фильм о Вере Холодной, и объяснил свой замысел так: "Жила красивая женщина и умерла. Разве это не поразительно?" По-моему, от этого и вправду поразительного сюжета осталось кое-что в фильме Михалкова, а именно - острое чувство бренности красоты. Есть все время ощущение, что все это ненадолго, что все это как цветок, как бабочка, все это существовать может только перед смертью. Вот сегодня, 20 лет спустя, когда вы смотрите этот фильм, какими глазами вы видите себя в этом фильме? Что означает эта встреча с собой в этом фильме?

Елена Соловей: Саша, я никогда не встречаюсь с собой. Один артист меня очень ругал, он сказал, что такого не может быть, это неправда. Но роли сыграны, тем более, прошло 20 лет, эта женщина не имеет ко мне никакого отношения. Я когда-то подарила ей свой голос, свою пластику, то есть она похожа на меня, но ко мне она не имеет никакого отношения, потому что я уже прожила свои 20 лет, а она живет своей жизнью, и эта жизнь меня не касается совершенно. Не потому, что она не оказывает на меня влияние. Наверное, оказала когда-то, но сейчас я не отношусь к ней, как к себе, это не я, это другая женщина. И эту женщину я люблю, потому что она живая, не лживая, от начала и до конца она такая, какая она есть. Я ее за это очень люблю.

Александр Генис: Ну что же, Лена, давайте из отдаленного прошлого шагнем в прошлое совсем недавнее. Я задам вам вопрос, без которого никак не обойтись. Как вы, актриса, решились уехать в Америку?

Елена Соловей: Как любой другой человек.

Александр Генис: Но актерам тяжелее всего в эмиграции.

Елена Соловей: Я не думала об этом. Были причины более важные, чем моя профессия.

Александр Генис: Тем не менее, вы сумели сделать то, о чем могут только мечтать актеры - вы играете. Расскажите о своей работе в русском нью-йоркском театре "Блуждающие звезды".

Елена Соловей: Мы существуем уже четыре года, мы сыграли пять премьер, мы существуем, хотя когда я говорю "существуем", я всегда сомневаюсь, я ставлю знак вопроса, потому что театр в эмиграции - это тяжело, это очень большая проблема - новая жизнь, новые проблемы, новая энергия. И какой должен быть этот театр, я думаю, что пока никто не знает. Наш театр - это как инерция нашего существования из той жизни. Мы еще не знаем, каким должен быть наш театр, что он должен делать, для кого он работает. Поэтому пока это только надежда на то, что театр будет существовать. Но, вместе с тем, эта надежда достаточно реализуется, мы делаем спектакли очень тяжело, актеры не могут жить на то, что мы зарабатываем, мы играем крайне мало, поэтому актеры уходят, о чем я сожалею. Но что бы ни было с нашим театром, не знаю, сколько мы еще будем существовать, но этот театр очень много мне дал, потому что, наверное, он меня поддержал в трудной жизни, наверное, он мне дал силы. Хотя я понимала, что приезжая сюда, я не то, что должна забыть о своей профессии, но я понимала, что я не смогу себя реализовывать как актриса. Я - русская актриса, я говорю на русском языке, на английском языке мне говорить очень трудно, мне кажется, невозможно, и потом я уже не так молода для того, чтобы легко трансформироваться. И я не знаю, кому интересно то, что принесла с собой я, Лена Соловей. И несмотря на то, что я не рассчитывала на это, я здесь, я это обрела, и меня это поддержало. Это как бы дало возможность мне более безболезненно войти в эту жизнь.

Диктор: А сейчас, в заключение передачи, обещанный отрывок из новой работы Елены Соловей.

Елена Соловей: Из спектакля "Любовь артистов" французского драматурга Вильена. Пьеса о Жорж Санд. В этой пьесе два партнера - Жорж Санд и Музыка Шопена.

"Если бы я знала, что Шопен не свободен, что в его сердце есть еще увлечение, я никогда не опустилась бы до того, чтобы воровать угли с чужого алтаря. Так же как он, конечно, уклонился бы от моего первого поцелуя, если бы знал, что я все еще замужем. Мы никого не предали, мы дали случайному дуновению ветра перенести нас на мгновение в другой мир. Я всегда верила своему инстинкту, он меня никогда не подводил. Могла ошибиться в отношении других, но только не в отношении себя. Я делала много глупостей и раскаиваюсь в них, но никогда я не была злобной или низкой. Чувства всегда побеждали мой ум и те границы, которые я хотела сама себе поставить, никогда не приносили мне пользу. Я меняла свои убеждения множество раз, но верила при этом больше всего в верность. Я исповедовала ее, я следовала ей, я требовала ее, но меня предавали, и я предавала. Но все-таки я не чувствую раскаяния, потому что каждый раз, когда я изменяла, я подчинялась судьбе, следовала инстинкту, требовавшему идеала. Это заставляло меня бросать несовершенное, чтобы достичь того, что казалось верхом совершенства. Я испытала любовь очень разных людей - любовь артистов, любовь монаха, поэта… Что еще? Иногда любовь была как пытка, она вгоняла меня в отчаяние, почти в безумие, пока я не привыкла любить только того, кто любит меня. Привыкнув жить с мужчинами, не чувствуя себя по-настоящему женщиной, я действительно была ошеломлена тем воздействием, которое производил на меня этот хрупкий человек. Огромное чувство владело мной. Не слушая рассудка, я оказалась гораздо слабее, чем я думала. Но я не обвиняю себя, ибо если небо хочет, чтобы мы довольствовались только земными желаниями, то зачем оно позволяет ангелу заблудиться между нами и оказаться на нашем пути. Мне не нравятся слова "физическая любовь", они оскорбляют меня. Но была ли когда-нибудь любовь, которая не желала бы единственного поцелуя, любящего поцелуя без наслаждения. Теперь я открыла перед вами свою душу до дна, теперь вы знаете, какая я".

Александр Генис: Спасибо, Лена, желаю вам новых успехов, новых ролей.