Неподцензурная поэзия советских времен и современная видеопоэзия. Социальная поэзия и поэтика больших городов. Видеоарт и перформанс. Почему авторы видеоклипов предпочитают плохую современную поэзию? Петербург, Новая сцена Александринского театра, фестиваль видеопоэзии “Пятая нога” и чтения имени Аркадия Драгомощенко. Победителями конкурса фестиваля стали работы Романа Осьминкина и Марины Мараевой "Художника во мне никто не узнает" и видео Анны Толкачевой на стихи Аркадия Драгомощенко "Я, возникающее из прикосновения".

В дискуссии участвуют организаторы фестиваля критик Катерина Троепольская и поэт Андрей Родионов, члены жюри: поэт и переводчик Дмитрий Кузьмин, режиссер Андрей Сильвестров, критик Анна Наринская, кинокритик Алексей Артамонов.

Елена Фанайлова: Неподцензурная поэзия советских времен и современная видеопоэзия. Мы в Петербурге, на Новой сцене Александринского театра, на Фестивале видеопоэзии "Пятая нога" и чтениях имени Аркадия Драгомощенко.

В дискуссии участвуют организаторы фестиваля – критик Катерина Троепольская и поэт Андрей Родионов; члены жюри: поэт, переводчик и критик Дмитрий Кузьмин, режиссер Андрей Сильвестров, критик Анна Наринская, кинокритик Алексей Артамонов.

Если совсем просто говорить, видеопоэзия – это сочетание текста и видео, и некоторое эстетическое впечатление, которое рождается в этом свете. Леша, что вам, помимо победителей, понравилось в программе?

Алексей Артамонов: Хотелось бы пару слов сначала сказать о самой видеопоэзии, потому что это такой непонятный, не сформированный до конца жанр, что по-своему и хорошо. Мне кажется, что в нашу задачу, как и задачу авторов работ и зрителей, входит в первую очередь формулировка собственного понимания того, что такое видеопоэзия, какова ее траектория, и какова специфичность этого жанра. Меня поразило в первую очередь огромное количество музыки. Мне казалось, что поэзия не нуждается в какой-то эмоциональной подушке безопасности, которая бы ее поддерживала, что говорит в первую очередь о том, что люди понимают в массе своей видеопоэзию как создание видеоклипов как иллюстрации поэтического текста, и ее какой-то ритмической визуализации, которая бы визуально поддерживала и помогала нам вчувствоваться в текст. Я для себя определил, что это не то, что является какой-то сущностной составляющей видеопоэзии, и пытался найти другие примеры, которые говорят о каком-то другом подходе. Их было какое-то количество, но вот один из них, о котором я хотел бы сказать, это работа Насти Денисовой, снятая ею самой на ее собственный текст, "Света пишет". Может быть, это не самый сильный текст в программе, но эта работа мне понравилась тем, что в ней есть какое-то единство текста и изображения. Потому что и сама поэзия очень редуцированная до каких-то материальных составляющих ее личного опыта…

Елена Фанайлова: Почти до абсурда, я бы сказала, на грани абсурда.

Алексей Артамонов: Да. И таким же образом устроено видео, снятое на мобильный телефон, причем оно показано вертикально, оно занимает не весь экран сверху донизу, а является такой прорубью, не знаю, почти как гроб, вырезанный в центре экрана.

Елена Фанайлова: Андрей Сильвестров, ваши впечатления?

Андрей Сильвестров: Было несколько открытий. Это фильм Люси Матвеевой, который, как мне кажется, один из самых сильных, "Черная речка". Хотя мы не слышим ни один текст, они все звучат неразборчиво и как бы находятся в таком хоре, из которого очень трудно различить, что это такое. Это невероятно простая, но эмоционально убедительная работа, как это всегда делает художник Люся Матвеева, достаточно известный художник, она невероятно эмоциональна и самостоятельна. Является ли она видеопоэзией или это такой, скорее, видеоартистский жест – это большой вопрос, и где граница между видеоартистским жестом и видеопоэзией.

Анна Наринская: Не могу сказать, что мне понравился ролик, мне, скорее, понравилась идея ролика "Черная речка". В этом ролике нам показывают Черную речку, и вместе с этим видео за кадром множество-множество голосов негромко читают хором, так что мы не разбираем, что читают, множество стихотворений разных совершенно поэтов, замечательных, от Пушкина до Бориса Рыжего. Как нам потом объяснили, идея заключается в том, что читаются только те поэты, которые рано умерли и как бы не своей смертью, не от болезни и не от старости. Некоторое время назад, когда было столетие выхода стихотворения Крученых "Дыр бул щыл убеш щур", то я брала интервью у Станислава Красовицкого, как раз важнейшего поэта, неподцензурного, который стал священником, отказался от своего бывшего творчества, в общем, человек невероятной совершенно судьбы, и он был и знакомы с Крученых, и он знаток. И это была замечательная беседа, абсолютно невероятное интервью, и в частности, он сказал, что считает, что эти стихи Крученых передают радулу русской поэзии, что русская поэзия строится на согласных, ну, поскольку весь русский фонетический строй на них построен, на этих шипящих.

Андрей Сильвестров: Работа Валеры Полиенко "Метро", стихи Ксении Уваровой. Это прекрасная работа, очень традиционная для жанра видеопоэзии, такой клип на какой-то текст. Но здесь виден невероятный талант этого человека, это действительно очень яркие кадры, которые создают самостоятельный образ, совпадающий с этим текстом, существующий параллельно, но совпадающий. И с точки зрения увиденного мне показалось, что это одно из самых сильных изображений. Работы группы "Эсфирь Шуб": стихи "На костях", записанные на рентгеновской пленке, и "Прости меня, солдат" Виктора Лисина. Работа Маши Годованной, которая скорее видеоартист. Это что-то на грани перформанса, очень сильного перформанса, открытого. И это какой-то третий жанр видеопоэзии.

Елена Фанайлова: Нужно сказать про работу Марии, что там постоянно повторяется одна и та же строка "Я держусь подальше от себя" французского современного поэта. И это оказывается такой длинной медитацией: каким образом человек может держаться подальше от себя, и как он может зарыдать даже, когда он пытается держаться подальше от себя.

Дмитрий Кузьмин: Я бы, наверное, выделил работу Златы Понировской на стихи Ирины Шостаковской "Утром она открывает глаза". Была проблема, из-за которой, мне кажется, эта работа не была оценена в полной мере: авторское чтение поэтессы Шестаковской, которую мы все знаем давно и любим, там половину слов нельзя разобрать. Она примерно всегда так читает, и может быть, надо было режиссеру что-то пустить бегущей строкой. Это такой довольно сомнамбулический текст, довольно страшный, про солдат, а на фестивале про солдат вообще было довольно много, надо заметить, и это тоже неспроста, - на фоне которого разворачивается анимированная мистерия с мертвым десантником, которого пытается полюбить такой, я бы сказал, муравей.

Елена Фанайлова: Это техно-панк-мультфильм и одновременно компьютерная игра, такая эстетика.

Дмитрий Кузьмин: Да, и это местами совпадает буквально с тем, о чем речь идет в стихах. Драматургия некоторого дурного сна, в котором этот самый муравей только отогнал от этого самого трупа собаку, которая примеривается его пожрать, и картинка меняется, и снова эта собака, и вот эта такая дурная бесконечность, она, на самом деле, очень отвечает принципиальной поэтике автора.

Катерина Троепольская: В этом году у нас была рекомендация относительно неподцензурной поэзии, потому что нам показалась эта тема актуальной, и этих авторов нам захотелось, условно говоря, популяризировать, если это возможно вообще, брать на себя эту ответственность. В конце концов, существуют Холин, Некрасов, Сапгир, десятки прекрасных имен, о которых хотелось бы говорить. Мы ведь занимаемся тем, что ездим по городам, показываем потом эту программу, и вот это самый простой путь к слушателям, как нам показалось, который мы можем проложить.

Елена Фанайлова: Андрей, вы читаете три стихотворения Игоря Холина, как вам в роли великого предшественника было находиться? Это очень простой клип, эстетский в своей простоте, сделанный вместе с Театром.дос...

Андрей Родионов: Михаил Угаров был режиссером. Мне удобно читать Холина. В отличие от других авторов, Холина мне комфортно и удобно читать.

Анна Наринская: Ролик на стихи Игоря Холина, где Андрей Родионов читает три его стихотворения, это впрямую отношения, в общем, к видеопоэзии не имеет. Хотя мы время от времени пытаемся как-то определить этот жанр, умные люди отсылают нас к статьям в Википедии и еще где-то, и я так понимаю, что члены нашего жюри чуть ли ни сами писали статьи в русской Википедии, однако каждый раз мы приходим к тому, что видеопоэзия – это стихи с неким видеорядом, во всяком случае, в рамках этого конкурса точно. И это, конечно, ужасно прямолинейно, то, что сделал Андрей Родионов, но это очень действующе. Бывает такое совпадение, когда, сами стихи и тот человек, который их читает, совпадает с ними. И хотя Холин выглядел не очень похоже на Андрея, но это совпадение исполнителя и стихов. Если бы в конкурсе была некоторая задача – говорить о неподцензурной поэзии советского времени, если бы здесь иметь в виду какую-то просветительскую задачу, потому что нельзя сказать, что широкие массы знают, кто такой Холин, я бы просто пускала этот ролик, показывала людям, потому что это прямо прекрасно.

Дмитрий Кузьмин: Меня в целом занимает проблема морфологии искусства. Это термин, означающий историю про то, что есть разные виды искусства, и где-то между ними лежат границы. У вопроса есть своя история, она восходит примерно к Аристотелю, дело был давно, но надо понимать, что веками это была дисциплина описательная, то есть просто рассказывали, что бывает театр, он бывает такой и такой, ну, потому что мы видим, что он такой и такой бывает. Потом, уже близко к нашему времени, эта дисциплина стала в значительной степени аналитической, обсуждая не только вопрос о том, что бывает, но и как-то примериваясь, а что может быть. То есть какова, вообще говоря, матрица, где она заполнена, а где она не заполнена, значит, можно туда пойти и заполнить. Это такая вообще довольно познавательная штука. И среди разных прочих идей этой дисциплины есть сюжет о том, что искусства бывают синтетические и синкретические, два слова, которые очень похожи, но значат совершенно разное. Что это такое, простыми словами говоря? Синтетическое искусство – это когда были разные виды искусства, например, поэт написал стихотворение, оно было отдельно, а потом пришел композитор и написал на него песню, создал синтетическое произведение искусства, в котором к стихотворению добавилась музыка. А потом пришел певец и спел эту песню, третий человек, он внес свою третью составную часть во всю историю: свое исполнение. Еще одно произведение синтетического искусства. Синкретическое искусство – это обратная ситуация. Пришел один человек и сказал: "Я вам сейчас спою свою песню со своей музыкой на свои стихи в моем собственном исполнении”. Он все три эти вещи сделал вместе, одновременно, и их нельзя растащить обратно. То есть при вытаскивании из этой его собственной песни отдельно слов, отдельно музыки, отдельно его голоса мы получаем какие-то части, не имеющие никакого собственного существования. В истории с видео это не так очевидно, потому что это новая история. Про песни мы давно знаем, как это устроено. А есть этот же эффект. Есть сюжет, как приходит режиссер и что-то делает с имеющимся текстом, вступая с ним в диалог, желательно, естественно, чтобы при этом что-то происходило и с самим текстом, он не просто лежал бы мертвый и готовый, а вокруг него какие-то картинки. Если это хорошо сделано, то там есть некоторая деформация в ту сторону тоже. Другая ситуация, когда все вместе – и текст, и картинка, и какое-то движение, и звуковой ряд, и все это создается единовременно. Таких работ бывает меньше. Чтобы все это вместе сделать, надо быть, соответственно, в высокой степени профессионалом в нескольких вещах, но они бывают. И их правомерно рассматривать по отдельности, потому что там другие правила игры. И в этом году получилось так, что действительно была такая яркая работа, сделанная вот этим способом, про возникновение поэзии из ничего, из какого-то словесного мусора, “Художника во мне никто не узнает”. Это вообще давняя богатая тема, которая тоже отчасти является оммажем истории неподцензурной поэзии, начиная с 50-60-х годов, потому что поэты-конкретисты, начиная с Яна Сатуновского, давным-давно задавали себе вопрос именно про это: как из какой-то словесной ерунды, повседневной, если внезапно ее чуть-чуть повернуть, одну букву поменять, просто посмотреть с другого ракурса – и вдруг выясняется, что это стихи. С другой стороны, она, конечно, очень индивидуальная. Понимая, кто такой поэт Роман Осьминкин, помня о том, что он пишет в качестве поэта, тоже мы получаем какую-то совершенно другую глубину ракурса.

Елена Фанайлова: Я попрошу Лешу Артамонова рассказать про стихотворение и видеопроект "Каждый день" Черкасова. Вам это понравилось, насколько я помню.

Алексей Артамонов: Я еще хотел сказать, что для понимания этого синкретического искусства можно ввести такое слово "перформатив", потому что как бы это... перформативная поэзия, которая возникает, собственно, на наших глазах, и вместе с ее производством она становится поэтическим текстом одновременно. И таких работ действительно практически не было. Вторая работа была Андрея Черкасова, это такая поэзия найденных объектов, а именно – серии продуктов "Каждый день", и состояла она из озвученных электронным голосом надписей на упаковках замороженных продуктов. Просто это единственная тоже была в своем роде поэзия в конкурсе, которая работала с найденным текстом, и поэтому мне она кажется интересной. И она интересна еще тем, меня, может быть, это как-то особенно волнует, что она имеет дело с нашим опытом каждодневным и пытается этот опыт как бы привнести в поэтическое поле. И мне кажется, что это важно и с точки зрения видео, и с точки зрения текста.

Андрей Сильвестров: Скажу честно, работа Осьминкина не была моим фаворитом. Возможно, здесь проблема нашего разного мировосприятия, поскольку я принципиально не поэт.

Елена Фанайлова: Процитирую Наринскую: "Я вообще этот жанр не люблю!" (смеются)

Андрей Сильвестров: Я как раз наоборот, извините, к счастью или к сожалению, этот жанр люблю и развиваю. В частности, мы с Андреем Родионовым и Катей Троепольской делаем большой полнометражный видеопоэтический проект, речь идет о фильме "Прорубь", который целиком поэтический фильм, полнометражный, который должен выйти, я надеюсь, в начале следующего года.

Елена Фанайлова: Фильм "Россия как сон", который показан в рамках нашего фестиваля, тоже имеет отношение к некоторому видеопоэтическому повествованию.

Катерина Троепольская: А также серия фильмов с Юрием Лейдерманом "Бирмингемский орнамент". Так что у нас видео-поэт настоящий Андрей Сильвестров.

Андрей Сильвестров: "Россия как сон", скорее, имеет отношение к киноопытам, в которых, безусловно, это искусство монтажа связано с поэтическим опытом и нисходит к нему. В этом смысле у меня другие критерии, чем у коллег. Я смотрю немножко по-другому на все эти работы. Я вижу, что вот у Маши Годованной такой перформативный жанр; вот это что-то такое, скорее, клиповое. Эта работа мне показалась простоватой, скорее, таким интернет-роликом, очень простым кунштюком, который носит развлекательный характер. Там один человек вытирает слова на доске, а другой пишет, и получается некий такой забавный ролик, который можно разместить в интернете, и скорее всего, он наберет какое-то количество лайков, просмотров и так далее, если к нему правильно подойти. Но то, о чем говорил Митя, о природе этого существования, и как правильно Митя сказал, мы, современные кинематографисты, ничего не понимаем в современной поэзии, и в этом разрыве есть определенная проблема, это очень точно.

Елена Фанайлова: Я бы тут еще вспомнила фильм, который был показан не в рамках видеоконкурса, а в одном слоте с фильмом "Россия как сон", это фильм Елены Костылевой "Сплю, не буди", он о покойной жене великого и ныне живущего поэта Виктора Сосноры, она писала дневники. Часть этого фильма состоит из поездки на дачу, из бытовых разговоров или почти бытовых, весь фильм состоит из Сосноры. А последний фрагмент – это буквально видеопоэзия: Лена зачитывает фрагменты из этого поэтического дневника под довольно абстрактный видеоряд проносящихся мимо на высокой скорости объектов, и непонятно, то ли человек в потустороннем где-то мире летит, душа его, или это поездка на электичке на дачу.

(Видео)

Елена Фанайлова: Я бы хотела, чтобы мы поговорили еще о втором нашем лауреате.

Катерина Троепольская: Это работа Анны Толкачевой на стихи Аркадия Драгомощенко.

Дмитрий Кузьмин: Чем эта вещь, мне кажется, замечательна? Взят некоторый кусок текста, который меняет цвет, наложен на разные фактуры таким образом, что ни в какой момент ты не можешь его целиком прочесть. Но отдельные участки его проступают то и дело на разных фонах, так что под конец, в принципе, ты уже как бы общую идею этого текста видишь, ты его почти весь прочел, только не подряд, а такими вспышками. Во-первых, это чрезвычайно любопытное высказывание по поводу поэтики Аркадия Драгомощенко, которая, конечно, развертывается линейно, как любой текст, но которая в то же время сама в себе несет этот элемент таких вот вспышек смысловых, связанных друг с другом подчас вполне опосредовано. То есть здесь есть точное попадание в тот текст, с которым ты вступаешь в диалог. Во-вторых, как говорится, это красиво. Помимо всего прочего, поэтика Драгомощенко – это красиво! Это не главное, не ради этого он это писал, не поэтому писал это так, но там есть эта составляющая. И когда она накладывается на разные фактуры, природные в основном, но очень выразительные фактуры, как мне кажется, визуально выразительные, эта идея текста как объекта любования, она тоже там заложена. Я понимаю, что я рассказываю о визуальном ряде как о вербальном тексте, то есть это такой взгляд с этой стороны. Я понимаю, что с другой стороны это может выглядеть иначе. Это не идеальная работа, там есть в финале некоторый перегиб, мне кажется, когда там вдруг разрушается этот ряд, это немножко пережато, и я автору сразу это сказал, что тут как-то не додумано немножко. Но вот на уровне замысла и концепта это так точно, что этот сбой в исполнении можно как бы простить.

Елена Фанайлова: Я поддерживаю ваше выступление именно как читатель Драгомощенко, любитель его. Я считаю, что Анна нашла визуальный аналог основным приемам Аркадия, полное соответствие синтаксису и такому приему, как "паратаксис" так называемый, когда стихотворение или текст состоит из совершенно, казалось бы, разорванных между собой буквально картинок.

Алексей Артамонов: Критика этой работы очень простая. Я не смог прочитать текст, только отдельные слова, и вопрос такой: не кажется ли вам, что идея здесь заслоняет, собственно, сам текст и поэзию вообще, все сводится к этой идее, и драматургия там отсутствует? И это отсутствие, и понимание того, что она отсутствует, как раз и выливается в такое искусственное вбрасывание туда тела, которое нас переводит в какую-то другую ситуацию. Мне кажется, что это просто идея. Может быть, это хорошая работа в рамках современного искусства и какого-то комментария к поэзии Драгомощенко, но...

Андрей Сильвестров: В этом-то и проблема этой работы, как мне кажется, несмотря на то, что вы очень точно говорите, и в этом смысле в этом диалоге обнажается разность наших взглядов, которая является просто профессиональным разделением, что с точки зрения видео-арта это очень традиционная работа, которых я видел миллион, и мне это не очень интересно. Поскольку я не очень в контексте поэзии Аркадия Драгомощенко, то и мой интерес к этой работе находится примерно на уровне нуля. То есть я не встречаюсь с поэзией Драгомощенко и вижу некую рефлексию, которая понятна некоторым из литераторов, которые близко знают поэзию Драгомощенко. И в этом смысле это очень закрытая работа, для очень узкого круга специалистов. Что не умаляет и не увеличивает ее достоинств.

Анна Наринская: У этого конкурса, безусловно, есть социальная задача. И она была выражена, например, тем, что там был ролик, где заключенный, прямо человек из тюрьмы читал свои любимые стихи Егора Летова. И для меня это казалось очень важным, что ему объяснили, и он сам понял, что Летов – это стихи. Потому что для людей это сложно, что песня – это одно, стихи – это другое. Или какие-то совершенно неизвестные люди, которые сняли себя на телефон, какие-то стихи, которые им нравятся, которые их пленяют, читают. И когда обе премии получили люди, которые профессионально этим занимаются, которые как бы все это понимают, я вижу в этом не то что несправедливость, а какой-то отход от этой третьей задачи, которая мне самой представляется очень важной.

​

Елена Фанайлова: Хочу у Андрея и у Кати спросить. Еще одна вещь, чрезвычайно для меня важная, в кураторском выборе, причем не первый раз, это образы городов. Вы выбираете порой, как мне кажется, довольно специальным образом не очень хорошие стихи и очень специальную, стильную, грязноватую съемку, связанную с образами русских городов, с окраинными какими-то сюжетами, как раз близкими, может быть, эстетике барачной поэзии. К Холину я сейчас мысленно возвращаюсь. Это вы специально делаете или это бессознательная часть вашего выбора? Мне это нравится, но в этом есть определенное “однообразие любви”, я бы сказала, цитируя Аркадия Драгомощенко.

Катерина Троепольская: Мы вообще отмечаем какие-то тенденции работ, которые присылают к нам на конкурс. Понятно, что у нас есть несколько стратегий сбора конкурсной программы, и мы к кому-то обращаемся, к каким-то конкретным авторам, которых мы знаем. Но есть и поток работ, которые присылают люди со всей страны. В этом году мы отсмотрели 150 работ, даже чуть больше, и безусловно, отметили в первую очередь, что раньше основной состав этих работ – это была красота, ну, вот в том понимании, которое у народа есть. То есть это были люди на фоне падающей листвы, с сигаретой у окна, ну, и так далее. В этом году вдруг все каким-то образом изменилось, и мы наблюдаем, что сейчас основной набор видео – это город, снятый через айфон, или какой-то примитивнейший способ съемки, просто город. К городу обратились очень многие, и, возвращаясь к вопросу о том, стоит ли действительно делать, условно говоря, десять работ в конкурсе, и выкинуть все это грязноватое, самопальное видео, может быть, не очень хорошие стихи... мне это было бы неинтересно. Они бывают совершенно разные. Например, у нас в этом году было видео из Воронежа, две работы, это Антон Калашников... Из Красноярска было две работы, "Здравствуйте!" и очень симпатичная Андрея Шмаля из Сибири, прекрасная веселенькая анимация. Мне кажется, очень достойные вещи. К сожалению, бывает по-разному. Это, видимо, связано с нашей миссионерской деятельностью: куда мы приезжаем, оттуда начинают потом поступать какие-то потоки. Не все города заявлены на нашей карте, но мы стараемся распространяться как можно серьезнее. И для меня это является очень интересной социальной историей, которую я изучаю, из года в год наблюдаю, и я не готова отказываться от этих работ в конкурсе. Не только потому, что они оттеняют какие-то алмазы, нет. Они дают другой совершенно контекст разговора. И мне кажется, что важно давать возможность людям, которые таким образом работают, высказаться. Это все серьезно.

Дмитрий Кузьмин: Катя, я эту логику понимаю, но я хотел бы понять как бы с другой стороны. Вот люди же, бедные, искренне верят в то, что они все делают правильно, и им как-то никто не объясняет, что они делают не совсем правильно, что от того, что они довольно корявые строчки местного автора, друга, товарища, хорошего парня переведут в визуальный ряд, с ними ничего не произойдет, они не приобретут никакого нового качества. Может быть, было бы все-таки правильнее этим людям деликатно объяснять, что это медиа новое, но поэзия – медиа довольно старое, и такой боковой дверки в нее нет, вы все-таки книжку бы почитали, какую ни на есть... Нет?

Андрей Родионов: Иногда, когда мы видим, что это возможно, есть надежда, что мы будем услышаны, то мы это делаем. Но чаще всего...

Катерина Троепольская: Я понимаю вопрос. Алексей начал свое выступление с того, что музыка совершенно не обязательная подложка. Но какую работу назвал Алексей в качестве понравившейся ему? Насти Денисовой, где музыка очень яркая. То есть я напишу такие правила – и тут же немедленно поступит вопрос: как это, Насте Денисовой можно, а мне что же, нельзя? Люди, присылающие работы на конкурс, 50 процентов их, особенно те, кто проходит все-таки в конкурс, а из ста работ, условно говоря, десять, то это уже в основном работы людей, которые читают книжки, ходят на выступления наши, когда мы приезжаем, и на все остальные, которые происходят в их городе, то есть это люди интересующиеся. Это не значит, что им сразу поможет наш добрый совет почитать книжки. Они проходят свой путь, а мы в какой-то степени являемся всего лишь каким-то этапом на нем. И потом, понятно, что мы отвечаем за конкурсную программу, но когда нам просто присылают видео, в конце концов, пути у этого видео могут быть самые разнообразные. У некоторых видео сотни тысяч просмотров на Ютьюбе, и у них все нормально и без нас. Мы им отвечаем "нет", а они говорят: нет так нет, мы самые клевые, а вы нас не взяли... Например, человек, который снял хоррор, он прислал несколько работ, и в основном они были удивительно наивны во многом.

Елена Фанайлова: "Пионерский хоррор", прелестная история, неожиданный жанровый прорыв, видео-поэзия в жанре хоррор прозвучала. Это прекрасно. Трэш класса "Б"!

Катерина Троепольская: Остальные работы этого автора без жанра серьезно теряют, они очень серьезно сделаны. Это прекрасная работа, мы ее выбрали, но к каким это выводам должно привести? (смеется) Не знаю. А потом мы каждый раз обсуждаем на круглом столе, что и как было в этой программе. По сути дела, мы транслируем и предоставляем все возможности людям ознакомиться с нашим мнением и какими-то критериями, которые мы применяем.