Президентская кампания 2012 года в России шла под лозунгом: "Мы – за стабильность!" Ведущая партия Израиля – "Ликуд" ("Единство"), лидер которой, многократный премьер-министр Биньямин Нетаньяху, в предвыборной кампании – 2015 активно использовал примерно тот же беспроигрышный козырь: нужно сохранить стабильность. С другой стороны, те, кто только мечтают прийти во власть, довольно часто используют лозунги, связанные с переменами. Например, в кампании Барака Обамы перемены оказались центральным лозунгом: "Перемены. Ты можешь поверить в них!", "Объединимся для перемен!" При этом те, кто ратуют за стабильность, всегда имеют больше шансов на успех. Изменения – всегда опасность, всегда неопределенность и тревожность, которой и так в нашей жизни хватает с лихвой. Чаще менее болезненно сохранить старый, не самый удачный, но какой-то порядок, чем с головой окунаться в пучину неопределенности. Не даром старое китайское проклятие гласит: "Жить тебе в эпоху перемен!"

Как связаны реальные изменения в обществе с тем, какие слова вышли в топ политической повестки? Даже если все журналисты только и говорят об изменениях, в реальности общество, скорее всего, продолжит свое консервативное развитие. Если на слуху одна "стабильность", а общественные институты трещат по всем швам, то слова не подменят реальность. Для тектонических сдвигов в обществе нужно что-то большее, чем звучный лозунг. Многие мыслители искали какие-то показатели начала серьезных перемен. Философы и психологи конца XIX – начала XX века предчувствовали серьезные общественные перемены. Это и хорошо нам знакомый Карл Маркс и Гюстав Лебон, который в своей книге "Психология масс" предрекал: власть элит скоро сменится властью толпы. Правда, никто не мог предсказать когда это конкретно произойдет. Даже Ленин, сформулировав понимание революционной ситуации в 1913 году, через несколько лет пересмотрел свои взгляды: в его мемуарах все чаще встречаются темы революционного пораженчества, разочарования, а сама революция 1917 года застала его чуть ли не врасплох.

Глобальные общественные изменения происходят очень плавно и очень масштабно. Это как в известном анекдоте про лягушку, которая сидит в кастрюле с очень медленно нагревающейся водой: поймет ли лягушка, что вода уже достаточно горячая – и выпрыгнет, или упустит этот момент – и заживо сварится. С другой стороны, это как медленное начало движения поезда: кажется, что состав стоит на месте, а все вокруг приходит в движение. Так, может, мы уже живем в переломную эпоху? На наш век пришлось множество технических изобретений, которые плотно вошли в жизнь, но приведет ли это к общественным изменениям? К формированию иного политического строя, новых межгосударственных и межнациональных общественных институтов? Мир становится все более глобальным, ключевой бизнес – международный, основной капитал – тоже интернациональный. Приведет ли это все к реформированию роли государств как некоторых территориально-национальных объединений?

Сейчас чуть подробнее – о сути современной информационной эпохи. Коммуникации – самое важное как для получения власти, так и для ее удержания. В пору древнегреческой демократии навыки риторики и ораторского мастерства были ключевыми для просвещенного общества. Политики выступали на собраниях перед толпами численностью в две-три тысячи человек, а чаще всего – в малочисленных собраниях, и регулярно эти собрания плавно перетекали во всенародные обсуждения. Участники высказывались, продолжали обсуждение, существенно менялась повестка для, заданная главным выступавшим, а иногда его попросту переставали слушать.

Во времена Римской империи власть вобрала в себя и элементы демократии, и классическую автократию с наследственной передачей власти. Власть над провинциями обеспечивали проконсулы, города жили своей жизнью и обсуждали свои местечковые новости: то, что обсуждалось в Сенате, так и оставалось в Сенате, в лучшем случае с торговым или военным флотом какая-то информация доходила до удаленной провинции. С точки зрения социальной психологии, это были времена, когда группы людей были достаточно малы и сильно изолированы друг от друга. Общая масса людей (такая как Римская империя) состояла из хорошо изолированных друг от друга количественно меньших масс – вот классический пример иерархического построения общества.

С появлением книгопечатания изменились средства коммуникации, поменялась и динамика общества. Возможность передавать новости молниеносно на огромные расстояния привела к тому, что люди стали жить не только своей локальной "уездной" жизнью, но и чувствовать сопричастность к более значительным событиям – уровня целого государства, а то и международным. Газеты позволили собирать на площадях огромные толпы людей. Если прежде было технически невозможно одновременно поделиться новостями более чем с 2–3 тысячами человек, то теперь этот лимит исчез. Но – и вот что самое интересное! – газеты и дальнейшее развитие СМИ сделали нас безмолвными. В толпе информацию можно обсуждать, можно спорить, пытаться переубедить выступающего, говоря современным языком – дать моментальную обратную связь, которая, скорее всего, приведет к корректировке поведения и речей оратора, а то и может вызвать бунт и смуту.

Современные СМИ уничтожили бессмысленную и беспощадную толпу, создав взамен покорную публику – это миллионы анонимных читателей газет, радиослушателей и телезрителей. Да, новости все так же интересны, они дают ощущение, что одновременно с тобой вся страна сидит около экранов и наблюдает ровно такую же картинку на своих голубых экранах – и затрагивает глубинные социальные рефлексы. Но теперь мы не можем всей толпой обсудить эти новости, наши возможности к высказыванию своих мнений ограничены стенами кухни, редкими обсуждениями с коллегами по работе и общением в социальных сетях. Способы коммуникации поменялись – теперь публичные персоны, то есть люди, которых знает и любит публика, задают информационную повестку дня и определяют направление общественных дискуссий. Каждое информационное событие создает волну дискуссий – так брошенный в воду камень образует круги на ее поверхности.

Все эти изменения привели, с одной стороны, к централизации власти, а с другой – обеспечили большее спокойствие народных масс. Вместо диких толп народ стал благодарной публикой, заложником или фанатом того или иного журналиста или политика. Если в "доинформационные" времена бурные обсуждения могли поднимать толпы, как бурная вода, выходить из берегов и сносить все на своем пути, то теперь общественное волнение больше стало похоже на рябь на воде. Небольшая группа ЛОМов (лидеров общественного мнения), имеющих доступ к медиа, вызывают – в зависимости от важности события – те или иные волны обсуждения. Разница между автократиями и демократиями заключается в способе общения со СМИ. При демократии несколько независимых СМИ продвигают интересы различных групп влияния, когда-то их интересы совпадают, когда-то – нет, но общество более-менее стабильно, так как ни у одной стороны нет достаточно влияния для того, чтобы кардинально изменить политический ландшафт. В автократиях все медиа подчинены одной персоне или правящему клану, и, как следствие, все ЛОМы играют различные роли в общем деле поддержания и укрепления власти данной политической группировки.

Мы и сейчас живем в период очередной трансформации общественных институтов. Историки до сих пор спорят, какие события можно считать началом распада Римской империи, а какие – ее концом. Очень сложно определить границы процесса, который длился не менее ста лет. Габриэль Тард в начале XX века изучал влияние общественного мнения на психологию масс, предложив верный критерий того, когда и как общество начинает переживать острую фазу изменений. Как у больного поднимается температура, так и в обществе поднимается градус дискуссий. Помните перестройку 1980-х годов в СССР? С каким вниманием, с каким упоением мы слушали радио, как люди ходили по улицам, слушая радиоприемники, боясь упустить что-то важное? А какие яркие и бурные были тогда дискуссии? Да, температура может быстро упасть, как было с протестами 2011-2012 годов, и спустя несколько лет мы продолжаем следить за немногими оставшимися в живых, на свободе и не в эмиграции лидерами протеста, но такой волны дискуссий, как раньше, это теперь не вызывает.

Очень интересно наблюдать с этой точки зрения за современным американским обществом. С одной стороны, традиционные СМИ не смогли удержать фокус внимания своего зрителя, и новые социальные медиа захватили миллионные аудитории. Это не только процесс перехода публики от одного лидера к другому или от одной газеты к другой, это кардинальное изменение. В отличие от телевизора и газет, фолловер с социальных сетях не анонимен и не безмолвен, он может обсуждать, он может инициировать новые дискуссии, и, как и во времена толпы, может обеспечивать моментальную обратную связь. Возможность социальных сетей поднимать высокие волны возмущений хорошо известны – тут и Россия, и Египет, и Тунис. Сейчас США приблизились к своей точке бифуркации. Градус общественных дискуссий, похоже, вышел за пределы нормы, дискуссии вышли за пределы кухонь и малых коллективов, они легко могут самоусиливаться без желания и вмешательства первичных инициаторов. Затихание протестов в России было вызвано тем, что "лихорадка" – активные протестные обсуждения – не вышла за узкие пределы молодого среднего класса, образованного, трудоустроенного, жителей крупных городов. В Америке, судя по всему, дискуссия захватила не только средний класс служащих, но и рабочих, чиновников, даже официальных лиц вроде военнослужащих и судей. Наступает очень интересное время: через несколько лет после череды потрясений наступит новый общественный порядок. Да, не зря говорится: не дай бог жить во время перемен.

Арье Готсданкер – организационный психолог, эксперт по управлению изменениями и психологией масс