Музыкант, лидер рок-группы "Инструкция по выживанию" Роман Неумоев был вызван в псковский "Центр Э", который заинтересовался им из-за записей на странице Неумоева в социальных сетях. Радио Свобода удалось поговорить с музыкантом сразу после его визита в полицию и расспросить о свободе, цензуре, смерти русского рока и уходе в церковь.

"Надо бога искать уже напрямую. Не через творчество, а более прямым путем идти – молиться, в келье сидеть", – говорит Роман Неумоев. Известного представителя сибирского рока "Центр Э" настиг в Пскове. Сюда в Псково-Печорский монастырь музыкант переехал из Тюмени двадцать три года назад, после фестиваля "Русский прорыв". Монахом не стал, но жизнью живет церковной. Перевез в Печоры свою пожилую мать, уход за которой суд может счесть смягчающим обстоятельством, когда будет рассматривать дело Неумоева по экстремистской статье.

​О том, что музыкантом Романом Неумоевым заинтересовался псковский "Центр Э", стало известно 2 февраля. А 8-го числа Неумоев отправился в полицию, на всякий случай сразу с адвокатом.

– Роман, так что же вам вменяют?

– Слава богу, я выяснил, что тут не конкретно ко мне претензия. У меня на странице "Вконтакте" нашелся Тимур Муцураев. Это певец, причем очень талантливый, с шикарным голосом. Это такой певец чеченского народа, который поет про джихад. Я даже слышал, что он воевал в Первую чеченскую кампанию.

– Не на российской стороне?

– Естественно, против федералов он воевал. Вот, обнаружился ролик, о котором я не вспоминал даже. Лет семь назад он попал каким-то образом в раздел "Видеозаписи", и где-то там в конце, видимо, был.

– То есть полиции надо было просмотреть всю папку, чтобы найти ролик?

– А там не надо просматривать, просматривает сейчас программа, которая автоматически определяет, что обнаружен факт наличия экстремистского материала. Этот ролик Муцураева, мне показали, под номером три тысячи какой-то там, он называется "Крылья джихада" и направлен против Кадырова. Муцураев обвиняет в этой песне Кадырова и таких, как Кадыров, в предательстве. Я когда список просматривал, он большой, я не дошел до трех тысяч. Я не смог просто, уснул. Но я-то живой человек, а там программа!

– А вы знали, что это экстремистский материал?

– Я не то чтобы знал, но я понимал, что это человек вот такой, что он антироссийски настроен. А песни интересные, тем не менее, и талантливые. Но в тот период времени не было такого накала борьбы с экстремизмом и джихадизмом.

– И что вам сказали в "Центре Э"?

– Ну теперь – ждать, когда они передадут все это участковому, участковый меня пригласит в суд, а суд будет меня судить по административной статье – КоАП, 20.29. Административное правонарушение, штраф от 1000 до 3000 или арест на 15 суток. Я все-таки содействовал распространению экстремистского материала Тимура Муцураева.

– А к вашему творчеству претензий нет?

– Ну, пока донос какой-нибудь не напишут, наверное, нет. За свое творчество я особо не переживаю. А что у меня там такого?

– Например, у вас есть песня со звучным названием "Убить жида"…

– Видите ли, эта песня впервые в 1991 году прозвучала на фестивале "Индюки"… Но в песне-то, если не воспринимать только заголовок, а хоть как-то вникнуть в текст, видно философское осмысление самой проблемы. Убивать, и надо ли убивать, и что из этого может получиться. Но это рок. Стилистика, может быть, подала это так, что стало восприниматься, действительно, как будто я вот это оправдываю. Чуть ли не призываю жидов убивать. И плюс к тому сама песня прозвучала в тот момент, когда еврейский вопрос вообще не обсуждался никак, никем. Он был под запретом. И поэтому тогда это было некой бомбой, заявление самого этого вопроса.

– А что вы хотели этим сказать вообще? Я в тексте-то еврейской темы и не увидела…

– Ее там и нет. Жид в нашем языке имеет нарицательный смысл, он не является определением этническим. Это может трактоваться как "жадный человек", например. И в словаре Даля, если посмотреть, что означает слово "жид", то ясно, что это в общем-то к еврейству не имеет отношения. То есть нельзя евреев называть жидами, грубо говоря. У нас это не обязательно еврей этнически. А на сленге уголовном "убить жида" вообще означает "разбогатеть".

– Вы это имели в виду?

– Нет, я это не имел в виду, естественно! Там у меня сноски к библейским, философским, даже религиозным моментам. Песня построена, вообще говоря, по классическому принципу философского трактата – там есть теза, антитеза и синтез.

У меня никогда не было задачи написать какую-нибудь провокационную песню ради самой провокации, вот как это делает "Коловрат". И мне такое творчество не интересно. Нельзя, если ты болен какой-то идеей, идеологией, использовать свое творчество, свою музыку как некий репродуктор, который эту идеологию качает. Это своеобразное занятие, оно к творчеству не имеет отношения. Потому что творец, поэт, когда он пишет произведение – это его способ познания мира. Он сам пытается разобраться.

– А вам не кажется, что правоохранительные органы по-другому на это смотрят и видят не творчество, а статьи Уголовного кодекса?

– Так это ради бога! Но я думаю, что если начнут конкретно вот эту песню разбирать на уровне статей УК, то эксперты дадут заключение, которое не позволит меня привлечь по статье.

– Вообще, на ваш взгляд, допустимо разбирать песни, стихи, музыку с точки зрения УК?

– Должна быть экспертная оценка – это действительно песня или это под песню закамуфлирована идеологическая пропаганда. Может быть и такое, конечно.

– Но русский рок – он же всегда был очень политизированным…

– Не совсем. Русский рок мертв без социальности. Если он совсем социального не содержит, то он мертворожденный и смысла в нем нет.

– Это к вопросу о популярной дискуссии – жив русский рок или мертв?

– Мнение многих, что практически нет никакого рока, есть какие-то коммерциализированные эрзацы. Он был актуален, видимо, действительно как альтернатива совку.

– А сейчас мы разве не возвращаемся к той же ситуации, когда опять требуется альтернатива?

– В таком же виде – еще не вернулись пока. Некоторая свобода еще не ликвидирована до конца. Понимаете, мы не ставили себе задачу борьбы с совком как таковую. Я это так не воспринимаю. Нам хотелось выразить себя теми средствами, которые у нас были.

– Но и не в комсомол же вы шли за самовыражением.

– Вот с комсомолом у меня был постоянный конфликт, потому что комсомол пытался весь рок превратить в своей отдел – еще один отдел по работе с молодежью средствами рок-музыки. А мы не то чтобы с этим боролись, мы просто не соглашались, потому что это было неинтересно. Формализация любого явления не интересна. Это скукотища. А рок-музыка интересна как раз своим взрывным началом, которое человеку дает возможность хоть ненадолго освободиться от условностей, пар выпустить.

– Так этот взрывной момент в роке – он же и раскачал в свое время общество, все вдруг "захотели перемен"?

– Не этот момент раскачал общество. Хоть и поет Кинчев, что "в этом есть что-то такое, чем взрывают мир", но это он просто-напросто преувеличивает. Не взорвешь этим мир. Любой здравомыслящий должен понять, что средствами искусства мир не взрывается. Проще взорвать мир обыкновенной бомбой. Зачем такой сложный путь, взрывать мир какой-то новой формой искусства? Это может взбудоражить обывателя, а еще что? Что, это революционные массы поднимет, что ли, на какую-то борьбу? Нет. На Западе это форма эстрады. Это форма развлечения, когда люди собираются на концертах, раскрепощаются, могут покричать. Потом они пойдут домой и успокоятся.

– Но мне кажется, что с "Гражданской обороной" и Янкой была все-таки немного другая история. Это не похоже на развлечение.

– У нас рок – да, вот такой вот: бунтари, борцы с системой. Мы все были в одном ряду – и Янка, и я, "Инструкция по выживанию", и Летов. Это был способ найти своих. Летов не зря же такую песню пел – "Мы играем для себя". Это способ найти своих в социуме, где люди и друг другу-то чужие, и тем более нам, которые не хотят быть обывателями и жить скучной обывательской жизнью, а хотят свободы. Рок – это и был способ, пусть не освободиться, потому что совсем освободиться в этом мире нельзя (все мы связаны какими-то социальными цепями, условностями), но хоть почувствовать себя на какое-то время свободным.

– Роман, а когда свобода настала, что изменилось?

– Да свободы-то не настало никакой! Ну, была при Ельцине иллюзия свободы, которая в 93 году закончилась стрельбой из танков по Белому дому. Но ощущение – да, вроде как свободу дали. Пой, говори, никто тебя за это не посадит. Поэтому такие случаи, как сейчас, они возвращают в то время. Вдруг начинаешь понимать: да нет, могут и посадить, почему же не посадят… За мнение посадить пока еще не могут, только за действие. Но ведь ситуация может дойти и до того, что сажать будут за мнение. Только не всех. Невзоров очень хорошо сказал по этому поводу: такого же ГУЛАГа не построят, дорого слишком. Но в информационном обществе такого ГУЛАГа и не надо, на самом деле. Достаточно просто какие-то отдельные примеры выдергивать. Информация расходится – все остальные начинают говорить себе: да ну, на фиг мне это надо. Посижу-ка я тихо на кухне, посмотрю телевизор, там Владимир Владимирович хорошо говорит…

– Между тем есть мнение, что как раз такая атмосфера давления и несвободы служит хорошим стимулом для творчества…

– А почему тогда на Западе гораздо больше интересных музыкантов? Ведь там нет этого давления. Почему тогда там рок действительно процветает, а у нас, простите, не цветет? Есть какое-то количество интересных рок-групп, но очень небольшое. Пальцев одной руки, может, и не хватит, если посчитать, но все равно это не такое явление, как на Западе.

– Как вы думаете, если бы вы все, представители "сибирской волны", родились лет на двадцать позже, что бы изменилось?

– Этого я не знаю. Меня в это дело втянула действительно перестройка. Если бы не перестройка, Михаил Сергеевич, я бы наверное вообще ничем подобным не занялся и не стал бы никаким рок-музыкантом. Потому что я, только став рок-музыкантом, понял, насколько это тяжелое дело и насколько тяжело будет потом остаться в живых. Ну это и видно по ранним смертям наших рокеров, что дело довольно-таки тяжелое.

– Если бы Летов писал сегодня, он стал бы объектом внимания "Центра Э"?

– Да вот так и стал бы – что-нибудь на его страничке нашли бы, да и все! А за счет песен – да нет, как бы он мог стать? Возьмите его последний альбом. Там есть экстремизм, но он настолько экзистенциальный, что это не уровень "Центра Э". Чтобы соответствовало уровню "Центра Э", надо попроще писать, попонятнее. Поддерживаешь ты бандеровцев или не поддерживаешь. За ИГИЛ ты или против ИГИЛа. А когда Летов поет, что надо "в небо по трубе" отправляться, – это экстремизм, конечно, но он носит настолько экзистенциальный характер, что ни одна экспертиза не признает, что тут есть конкретные призывы к каким-то действиям. У меня есть песня "Суицид", при желании можно меня обвинить, что я толкаю молодежь на суицидальные действия. Если задаться целью. Но это нужно, чтобы меня кто-то заказал, просто так это не придет здравомыслящему человеку в голову. Я вот видел сегодня сотрудника "Центра Э" – ему в голову точно не придет. Это был адекватный, нормальный человек.

– То есть хорошее впечатление произвел?

– Он произвел на меня приятное впечатление – своим делом занимается и явно в своем деле специалист. А вот это все с улыбкой воспринимает. "Ну вот нашему генералу навязали, а куда деваться?" …Когда-то у меня была книжка, куда я входил в качестве экстремиста. Называлась "Энциклопедия экстремизма в России". Туда входили все казачьи генералы, Летов, ваш покорный слуга – мы все попали в эту книжку. Но при Ельцине этому не был дан ход. Считалось, что бандитизм опаснее.

– Роман, а какие у вас политические взгляды?

– Я тяготею к православной монархической идеологии. Традиционная для России, для церкви, идеология, когда церковь хотела бы иметь дело с царем. Я очень редко в митингах участвовал, но однажды меня пригласили, я шел – партия "Великая Россия" Андрея Савельева. Я этим людям симпатизирую, хотя в их ряды я не вступлю, потому что понимаю, что это путь маргинальный.

– А кто-то из политического мейнстрима вам симпатичен?

– Я стараюсь держаться подальше от политики. Не участвовать. Потому что нынешняя политика – это нечто очень нехорошее.

– На выборы не ходите?

– Не хожу. С 1996 года не хожу. Когда я понял, что создается система, когда выборы превращаются в шоу для народа и там заранее все решено и куплено. Когда фактически перекупили результаты выборов у Зюганова, я понял, что создается система, которая выборами будет просто прикрываться. Ну и что ходить? Сейчас все меньше и меньше ходят, потому что все до большего числа людей доходит, что все это бессмысленно, что тебя используют как лоха – главное, что ты пришел. Не важно, за кого ты голосуешь, ты можешь голосовать против всех – важно, что ты поддерживаешь демократический фетиш, что ты ходишь на выборы.

– По вашим ощущениям, этот фетиш когда-нибудь превратится в настоящую демократию?

– Вы знаете, я думаю, что та иллюзия демократии, которую сейчас создали, – для России это даже слишком хорошо. Потому что Россия не для демократии. Меня на телевидение приглашали не так давно, в передачу "Рожденные в СССР". Я там начал что-то говорить о свободе, и зрительница звонит в прямой эфир: "А вам не кажется, что эта свобода, за которую вы боролись, она перешла на уровень вседозволенности?" Ну так о чем говорить? У нас все так быстро превращается во вседозволенность, и сами люди говорят: только дай нам свободу – мы такое устроим!

– Люди боятся свободы.

– Да, люди боятся собственной свободы, потому что не уверены, что они с ней что-нибудь хорошее сделают. Вот поэтому и соглашаются: да пусть Путин, пусть эта система, дескать, а какая альтернатива? А альтернатива у нас одна – русский бунт, бессмысленный и беспощадный.

– И при этом есть люди, которые занимаются рок-музыкой и ищут эту самую свободу…

– Понимаете, рок-музыка же не требует свободы внешней. Это, скорее, поиск внутренней свободы. Скорее, погружение внутрь себя, чем выход наружу и попытка изменить мир. Может быть, есть в рок-музыке люди, которые пытаются своей музыкой мир изменить. Но я думаю, что они ошибаются, это иллюзия. Мир вообще не изменить никому. БГ хорошо пел: "Нелепо делать вид, что я стою у руля, когда вокруг столько кармы, и Инь, и Янь". То есть мир – это масса народу, и что ты с этой массой сможешь сделать? Ну кинь ты в эту массу какую-то идею – она затухнет со временем. Эта масса ее поглотит, и через некоторое время опять ровная поверхность, слегка колышущаяся, и ничего. И никаким бунтарям не удастся взорвать и изменить и так далее. Да, наверное, это и правильно. Почему кто-то должен что-то менять? Кто знает, куда правильно менять, а куда неправильно? И даже художник этого не знает. Он может только представить свое видение людям, а если он начнет навязывать свое видение? Это начнется фашизм своего рода. Некоторые художники, как Лимонов, говорят, что надо в какой-то момент уйти в политику. Но писатель, поэт, занявшийся политикой, – это такая накатанная дорожка, которая в фильме у "Пинк Флойд" показана. Получается еще один кирпич в стене, в конце концов.

– Поэтому из рока вы ушли не в политику, а в церковь?

– Сейчас наступил период, когда в песнях сказанное надо реализовывать в жизни. Поэт, на самом деле, себя проговаривает в своих песнях. Он себя познает, он себе предсказывает что-то, делает какие-то заявки. А потом за базар-то надо отвечать! И сейчас я чувствую, что те вещи, которые я продекларировал в своем творчестве, я должен реализовать на практике, попытаться хотя бы.

– Роман, а вам не обидно, что некоторые песни "Инструкции по выживанию", тот же "Красный смех", люди больше знают в исполнении Егора Летова?

– Ну, может, и обидно, но сильно не гложет. Понимаете, я не ради славы этим занимался. Я не ставил себе задачу стать мировой звездой. Для меня это был больше духовный поиск.

– Который привел вас в конечном итоге в монастырь.

– А это очень логично. Как говорил Слава Немирович, основатель рок-клуба в Тюмени: вот что такое квадрат Малевича, что люди ищут в авангарде? Они ищут в конечном итоге бога. А что такое бог – это голая сила. То есть люди силу ищут. Я думаю, это правильно. Художник, поэт приходит на определенном этапе к тому, что надо бога искать уже напрямую. Не через творчество, а более прямым путем идти – молиться, в келье сидеть.