Два года противостояния с полицейскими и коммунальщиками сплотили волонтеров на Большом Москворецком мосту. Теперь это настоящая большая семья, где есть острые противоречия, нетерпимость к чужому мнению, симпатии и антипатии, но их объединяет общее дело – народный мемориал. Три десятка активистов в жару и холод дежурят на мосту, куда люди приносят цветы, свечи и портреты Бориса Немцова, убитого 27 февраля 2015 года у стен Кремля.
63-летний пенсионер Андрей Маргулев, в прошлом школьный учитель, неоднократно подвергался нападению со стороны работников "Гормоста", был ограблен и унижен, не один раз его доставляли в ОВД "Китай-город"... Но Андрей продолжает нести вахту на мосту. Маргулев и его товарищи собрали несколько тысяч подписей, добиваясь от московских властей решения увековечить память Бориса Немцова, установить на мосту металлическую табличку. Однако депутаты Мосгордумы считают, что в столице России нет традиций ставить памятники на местах убийств политиков.
– Два года на мосту, два года битвы за мемориал. Вы теперь большая дружная семья?
– Семья сформировалась. Были некоторые сомнения – хватит ли активистов надолго. Давление извне все время усиливается. У людей сдавали нервы. Допустим, уйдет кто-нибудь из базовых дежурных, а он несет вахту три дня по 12-14 часов, и что будет? Сейчас таких вопросов нет. Кто бы ни ушел, дежурство сохранится.
Были некоторые сомнения – хватит ли активистов надолго
– Текучка большая?
– Есть, конечно. Кто-то покидает мост, но ему на смену приходят другие люди, готовые влиться в наше сообщество. Специальных исследований не проводил, если брать средний возраст, он как был за сорок, так и остался. Есть люди, которым за семьдесят. Очень молодые редко встречаются – максимум человека три наберется.
– В каждой семье, тем более в такой большой, как ваша, есть конфликты, раздоры, симпатии и антипатии. В чем основные разногласия внутри сообщества?
Когда человек свободен и нетерпим, то это выливается в конфликты абсолютно по любому поводу
– Во-первых, люди свободные, во-вторых, нетерпимые. Нетерпимость – это свойство не только круга оппозиционеров, но и всего российского менталитета. Когда человек свободен и нетерпим, то это выливается в конфликты абсолютно по любому поводу. Прискорбная данность, с которой ничего поделать нельзя.
– Идеологические разногласия или бытовые?
– Скажем так – разность мировоззрения людей. К примеру, человеку не нравятся портреты Немцова, которые выставляет другой человек, нарисовавший Бориса. Оба преклоняются перед Немцовым, оба хранят о нем память, но один считает, что эти портреты неуместны на мемориале. Какой это конфликт – идеологический, бытовой, мировоззренческий? Не могу я провести классификацию.
– Один из гражданских активистов отвечает за то, чтобы цветы вовремя доставлялись на мост. Деньги поступают от обычных людей. К нему предъявляют претензии, что он утаивает какие-то средства. Конфликт приобрел открытые формы. Что вы думаете по этому поводу?
– Чепуха полная. Чисто межличностный конфликт, не более того. Эти претензии высказывались у нас в группах. Соответственно, были на этот счет реакции, в том числе и моя. Вот и все. Что здесь обсуждать?!
– Самый жесткий конфликт произошел с гражданским активистом Надиром Фатовым. Он больше всех дежурил на мосту, особенно в лютые морозы. Его обвинили в распитии спиртных напитков на мемориале.
– Не распитие. Он всегда утверждал, что на мосту не пьет. Пусть даже так. Появление на мемориале в нетрезвом виде – главная наша претензия. Мы с ним встречались, уговаривали, к сожалению, бесполезно. Все это привело к печальным последствиям. Видимо, зная его состояние, на мост явились прокремлевские экстремисты из НОДа и СЕРБа. Над пьяным Надиром здорово поиздевались и выставили это видео в интернет. Позорище на весь мемориал.
Появление на мемориале в нетрезвом виде – главная наша претензия
– Чем закончилась стычка?
– Надир, изображая какие-то агрессивные движения, поскользнулся, упал и сломал себе ногу. Больше на мосту он не появлялся, о чем лично нимало не жалею. В таком виде, в каком он приходил на мемориал, Фатов кроме вреда ничего не приносил. Мы без него обошлись, хотя он был своего рода брендом мемориала, у него часто брали интервью журналисты, о нем много писали в зарубежной прессе.
– Год назад вы говорили, что у вас в семье конфликт. Вы дежурите на мосту, это раздражало вашу супругу и других родственников.
– Ситуация изменилась к лучшему. Мой сын Яша стал помогать, когда я его попросил об этом. Во-вторых, что самое удивительное, когда Яша покинул Россию, он уехал в Израиль, я попросил жену заменить его.
– Она согласилась?
– Да. Я не знаю как, но Бог сотворил чудо. Ничего не обсуждалось. Я просто сказал ей, Яша уходит, ему нужна замена, приходи ты. Жена не нашла, что мне возразить. Она никогда не была категорически против моих стояний на мосту, она просто сетовала.
– Почему ваш сын покинул Россию?
– Это чисто личные вопросы. Я бы не хотел их озвучивать.
– В прошлом году вы дежурили шесть раз в неделю по утрам. Что изменилось за это время?
– Вернулся на мост наш товарищ Григорий Саксонов. Он взял часть утренних часов. Пару дней сократил с учетом того, что сына привел дежурить, ныне его сменила жена. В итоге несу вахту одну ночь и утро. Самое главное, нашел работу курьера по доставке компьютерной техники. Очень доволен. Хороший коллектив. Все курьеры – мои знакомые, оппозиционеры. Раньше диссиденты шли в дворники, теперь их места заняли мигранты. Мигранту же не доверишь ноутбуки и деньги, а москвичам можно. Так все оппозиционеры-диссиденты устроились курьерами.
Раньше диссиденты шли в дворники, теперь их места заняли мигранты
– Только за февраль, накануне второй годовщины гибели Немцова, коммунальщики при поддержке силовиков провели девять зачисток. Не отбивают ли они охоту выходить на мост?
– Действие рождает противодействие. Мы мобилизуемся, становимся крепче духом. Раз нас таким преступным образом прессуют, то мы знаем, что находимся на правильном пути.
– Были ли люди, которые сказали: давайте изменим формат дежурства, уберем ночи, оставим дни?
– Такие настроения и предложения были где-то в ноябре, до того как нас стали прессовать. Грядет холодная зима, стоять по много часов на мемориале тяжело, людей у нас мало. Костяк мемориала привел аргументы, убедил другую часть, что этого делать нельзя. Мы остались в прежнем формате.
– Пытаетесь ли вы юридическими методами противостоять зачисткам?
– Пытаемся. Я их квалифицировал в своих заявлениях как хулиганство. Мы мирно стоим на мосту, это соответствует понятию общественный порядок. Полтора года назад у Путина спросили про мемориал, он четко выразился, что не видит ничего в этом предосудительного. То, что нас атакуют сотрудники "Гормоста", вырывают и отнимают вещи, совершают кражи – открытое, грубое, дерзкое нарушение общественного порядка.
– Подавали заявления в полицию?
– Непрерывно. Очередное заявление подано 27 января, когда меня увезли в полицейский участок, а "Гормост" в присутствии другого дежурного Сергея Киреева похитил мои вещи. Вышло отказное постановление. Я подал очередное заявление, что хочу ознакомиться с материалами дела. Процедура отработанная, и она много раз повторялась. Ничего кроме отписок, нелепых и абсурдных, на основе фантастических объяснений бригадира "Гормоста" Дмитрия Зайцева, полиция не предоставляет.
– Дмитрий Зайцев стал главным героем роликов, снятых дежурными на мосту. Он угрожает, применяет силу, ломает камеру, оскорбляет дежурных, ведет совершенно себя безнаказанно. У вас с ним был личный конфликт?
– Личного конфликта с ним не было.
– Вы же брызнули ему спреем в лицо. Вас таскали в полицию.
– Если преступник на тебя нападет, а ты защищаешься, можно ли это назвать личным конфликтом? Это общественно опасное деяние.
Если преступник на тебя нападет, а ты защищаешься, можно ли это назвать личным конфликтом?
– Он вам мстил после использования перцового баллончика?
– Была проверка, в том числе когда баллончик использовала дежурная Любовь Сергеева. По заявлению Зайцева, в обоих случаях, полиция направила его на судебно-медицинскую экспертизу. У господина Зайцева ничего не обнаружили, в возбуждении уголовного дела было отказано. Ему заявили, что он имеет право в порядке частного производства возбудить дело по 115 статье (умышленное причинение легкого вреда здоровью). Но для этого нужно, чтобы он подал заявление в мировой суд. Видимо, не подал.
– Формально вы имеете право использовать перцовый распылитель, чтобы себя защитить?
– Мы имеем полное право его использовать. С другой стороны, будем ли мы отвечать, если будет нанесен вред здоровью? Решать будет следствие, дознание и суд. Я подозреваю, если там окажется, что обидчику причинили вред здоровью, то возбудят уголовное дело, и власть сделает все возможное, чтобы сделать из нас преступников. Дежурные боятся применять эти баллончики.
– Сегодня баллончики приобретаются для волонтеров?
– Уже нет. Как ни странно, это связано с Надиром. Когда на него напал СЕРБ, он вытащил перцовый распылитель, но попал в совершенно другого человека. Многие, в том числе и я, решили отказаться от баллончиков. В полицию Надира забрали, но, к счастью, ему ничего не сделали. Если бы власть занялась нами серьезно, нас бы на мосту не было. Со мной многие не согласятся, проблема в том, что решения по нам сверху нет. Снизу, на уровне правительства Москвы, боятся принимать какие-то серьезные решения, нас травят по мелочам.
Он вытащил перцовый распылитель, но попал в совершенно другого человека
– Опишите портрет "главного злодея" Дмитрия Зайцева.
– Человек, которого в детстве обижали, явно его били. Он из города Ковров, приезжий, как и остальные рабочие "Гормоста". Закончил какой-то там институт, наконец, выбился в "большие люди" на фоне своего окружения. Хорошо зарабатывает. Смотрел их регламенты, какие работы они должны делать по мосту, – почти ничего не делают, но получают солидные бюджетные деньги, премии за свои дополнительные обязанности, то есть за "зачистки". Зайцев что хочет с нами, "ублюдками", то и делает. В данном месте он просто ожил, радуется, когда нас видит, чувствует свое превосходство, оно его распирает. При этом он напитался идеями, что мы враги, продажные, якобы видел, как нам деньги дают. В таком духе. С одной стороны, идейный враг, с другой – психически ущербный персонаж.
– Какова роль полиции в этой истории?
– Нас постоянно снимают "фэсэошники" с башен Кремля, плюс круглосуточные, всепогодные камеры ТВЦ. Я писал ходатайства в истребовании записи на конкретное время с этой камеры, указывая даже марку устройства. Все впустую. Эти записи ясно бы показали, что никакой уборки моста нет, к нам целенаправленно едут и грабят. Ну, полиции это не нужно, потому как она сама соучастник этих грабежей.
– Какова аргументация полицейских?
– Нам поступил вызов, говорят они. Я писал, просил возбудить административные дела по ложным вызовам. Полиция делает вид, что ничего не понимает, им поступил сигнал, они должны выехать, нас забрать, принудительно доставить в полицию. Доходило до анекдотизма, нас доставляли в ОВД "Китай-город", мы там сидели два часа, ни слова нам не говоря, не прося объяснений, говорили: "А теперь идите!", когда на мосту уже все зачистили.
– Ну хоть какая-то польза есть от ваших заявлений?
– Есть (смеется). Полиция перестала нас забирать. Сейчас "Гормост" уже самостоятельно осуществляет грабежи. Они приезжают, хватают дежурных, вырывают из рук вещи, и все забирают. Поскольку их 15 человек, двое дежурных ничего противопоставить не могут. Открытый грабеж, на который полиция никак не реагирует. Чистая уголовщина, если бы только это не власть осуществляла. Когда уголовщину осуществляет власть, то это в рамках закона.
– Что происходит с имуществом: цветы, обувь, одежда, веники, совочки?
– В документальных объяснениях Зайцева, руководящего этими работами; бесхозные вещи, которые они забирают с моста, отвозят на полигон на 6-й Радиальной улице. Если есть ценные предметы, сдают в полицию. Я запросил полицию, на основании какой процедуры Зайцев определяет, какие вещи ценные, а какие нет. У нас пропали хрустальные вазы, овчинный полушубок, плащ-палатка и бесчисленное количество бытовых предметов: фонари, камера, зарядка к ней, контейнер для инструментов за четыре тысячи рублей, плюс мои ботинки за 3700 рублей. Где эти вещи?
У нас пропали хрустальные вазы, овчинный полушубок, плащ-палатка
– Сданы в полицию или отвезены на мусорный полигон?
– Ответа нет. Они регулярно собирают на мосту огромное количество свежих цветов. Куда они их девают? Зимой понятно, они мороженые, а летом? 9 октября на день рождения Немцова приносят на мост порядка 80 ведер роз и гвоздик. Куда их девает господин Зайцев с подельниками? Я подозреваю, что они их сдают на рынок, а не на мусорный полигон.
– Года полтора назад тогда еще депутат Госдумы Дмитрий Гудков пытался вам помочь. Было совещание с участием волонтеров в квартире Бориса Немцова. Польза была?
Власть непрерывно доказывает, что здесь активистам делать абсолютно нечего
– Январь 2016 года. Гудков встречался с руководителем "Гормоста" Юрием Иванковым, который плел ему всякую околесицу про уборку. На следующий же день была зачистка, затем последовала серия зачисток января, февраля, марта прошлого года. Нету никаких реальных рычагов даже у депутатов Госдумы на это повлиять. Иллюзия, что депутат может что-то сделать, – он может организовать какую-то площадку для пресс-конференции, не более того. Отписки он получает такие же, как от простых граждан, только более быстро.
– На ваш взгляд, количество гражданских активистов сегодня, в частности в Москве, увеличивается или эта цифра убывает?
– Мне кажется, что эта цифра сократилась до минимума. Власть непрерывно доказывает, что здесь активистам делать абсолютно нечего, вся их деятельность полностью бессмысленна, против народ, поддерживающий Путина, все наши действия наказуемы. Против нас всегда можно применить любые средства, какие власть захочет. Многие прекратили деятельность, часть людей покинули Россию.
– Означает ли это, что власть одержала победу на этом этапе?
– Власть добилась огромных успехов в ликвидации гражданского активизма. Только это пиррова победа. На самом деле, все проблемы загоняются очень глубоко и они потом вылезают в самый неожиданный момент. Народ полностью поддерживает Путина, но неосознанно для людей, где-то у них внутри глубоко, зреют совершенно противоположные мнения, противоположные интенции. В один прекрасный или ужасный момент вдруг все переворачивается. И человек, сегодня говоривший одно, завтра говорит другое, может быть, даже неожиданно для самого себя. Власти не хватает интеллекта понять эту исторически хорошо уже проверенную вещь.
– У вас есть какие-то примеры?
– Так было в 1917 году, когда, как писал Розанов, в три дня Россия слиняла. Как она могла так быстро слинять? Только таким образом. В определенной степени так произошло и в 1991 году, хотя немножечко и не так. Но в 1917 году это было именно таким образом, когда православная, самодержавная страна, вдруг оказалось, что она ненавидит самодержавие, ненавидит православие. Мгновенно.
Когда православная, самодержавная страна, вдруг оказалось, ненавидит самодержавие, ненавидит православие
– Как, на ваш взгляд, дальше сложится судьба народного мемориала? Власти не хотят устанавливать металлическую табличку на гранитном бордюре в память о Борисе Немцове.
– Бессмысленно загадывать в будущее. Мы щепочки в океане. Как там и что случится с этой щепочкой, утонет она или не утонет, мне неизвестно. Стоим, пока дают нам эту возможность, пока никого не посадили. И место не отгородили от нас.
– Ваша основная площадка для общения – социальные сети, где волонтеры публикуют графики дежурств, распределяют бюджет, планируют покупки утвари и т. д. Вне моста встречаетесь?
– Это происходит спонтанно, когда у кого-то возникает желание. Волонтеры встречаются на той же природе, ничем не отличаясь от других людей, но возможно есть некая культурная программа, когда активисты читают стихи, поют песни, остальное как у всех, выпивают и закусывают. Это происходит достаточно редко. Почти все дежурные, которые приходят на мост, они же участвуют в гражданских акциях. Я раньше участвовал везде, сейчас стал реже, мне эти акции как-то очень сильно перестали нравиться. Кто-то считает, что нужно выходить автоматически, я так не считаю.
– Что вам позволяет с оптимизмом смотреть в будущее?
– Нет, у меня нет никакого оптимизма.
– А что для вас мост?
– Это то место, на котором я чувствую, что я человек, достойным так называться. Вот и все.
