Современное искусство как способ изучения действительности. Социальная, политическая, просветительская, экологическая миссии современного искусства. Юмористическая и развлекательная сторона выставки в Музее современного искусства “Гараж”. Как способ жизни калининградских художников связан с восточно-прусским ландшафтом и контекстом исторического насилия? Как развивается современное искусство на Северном Кавказе на фоне консервативных общественных тенденций? Художники-политэмигранты и жертвы политических режимов в фильме арт-группы “Что делать?”.
Кураторы Триеннале российского современного искусства в Музее “Гараж” Снежана Крастева, Александра Обухова, Екатерина Иноземцева; художники Владимир Селезнев, Екатеринбург; Анна Кабисова и Евгений Иванов, Владикавказ-Москва; Заурбек Цугаев, Грозный; Александр Матвеев и Александра Артамонова, Калининград; директор Балтийского филиала Государственного центра современного искусства Елена Цветаева.
Ведет программу Елена Фанайлова. Оператор на выезде Никита Татарский
Елена Фанайлова: О Триеннале современного российского искусства в музее современного искусства "Гараж" мы будем говорить.
У нас в гостях - кураторы Триеннале Александра Обухова, Снежана Крастева и Екатерина Иноземцева.
Начну с критики. Понятно, что форум огромный, что вы проехали по 30 городам, кажется.
Екатерина Иноземцева: 40 с лишним.
Елена Фанайлова: И попали в программу больше 20-ти регионов страны. Много Сибири, Урала, что меня особенно интересует, это Северный Кавказ, и я записала пару художников оттуда, в общем, все страшно увлекательно. Но ваши критики говорят, что опять устроили эстетское зрелище для художников, что это такой междусобойчик, и даже какие-то вип-персоны не очень пришли на открытие, кроме всеми любимого Романа Абрамовича. Как это выглядит сейчас? Мне-то показалось, что у вас там все сверкает и горит огнями, что для публики это страшно привлекательно. Для той публики, которая до сих пор, несмотря на 25 лет существования современного искусства в России, не очень понимает, что же это такое.
Александра Обухова: Это как раз странный упрек в наш адрес. Потому что мы снова видим очереди в билетную кассу и гардероб, что нас несказанно радует. И как раз, по-моему, мы попали ровно в тот адресный слой, который хотели. К нам идут люди, которые мало знают о современном искусстве, но которых оно чрезвычайно интересует. Мы рассчитывали на то, что сможем показать Россию России не только и не столько в лице экспертного сообщества, а именно тем людям, которые хотели бы видеть художников из других городов, из других федеральных округов. И действительно, не так часто выпадает шанс москвичу увидеть, что происходит в современном искусстве Владивостока, например. Мне кажется, эту задачу мы в значительной степени выполнили.
Екатерина Иноземцева: Надо сказать, что формат открытия, которое мы все пережили, был нам крайне симпатичен. Потому что, как мы все знаем, "Гараж" постоянно критикуем за обилие этих прекрасно и празднично одетых людей из списка "Форбс" и их спутниц. Но в этот раз, во-первых, на площадке мы монтировались с почти 70 художниками, были все художники, были друзья художников, и была какая-то невозможно живая и праздничная атмосфера самого открытия, которое растянулось аж на два дня. "Не все выжили", но, тем не менее, это была та правильная энергия, которую мы, откровенно говоря, среди коллег давно жаждали, чтобы это перешло из формата дежурного светского мероприятия, и в этом появилась реальная артистическая энергия.
Снежана Крастева: Один из основных упреков к нам был в том, что мы показываем художников, это эксперты так говорили, которых все знают, все имена уже показывались в Москве. И что значит - все знают, уже показывали? Мне кажется, это даже обидно, что думают, что нужно одного художника показать один раз в Москве, и этого уже достаточно, все про него уже все знают.
Александра Обухова: Ну, и потом здесь нужно учитывать наше географическое положение. Мы музей, который располагается в Парке культуры и отдыха имени Горького, поэтому у нас большой процент посетителей - это люди, которые впервые вообще попадают в музей. Они просто вышли погулять в центр Москвы, и вдруг оказывается, что у них еще есть возможность зайти и посмотреть, как устроено современное искусство, что это такое. И если какой-то эксперт видит работу художника из Ижевска в маленькой частной галерее, это не значит, что его не имеет права посмотреть семья из пригорода Москвы и узнать, наконец, что искусство не заканчивается московскими границами.
Елена Фанайлова: Я бы сказала, что для детей и подростков у вас там прекрасное поле развлекательного. То, что связано с сайнс-артом, очень много вещей кинетических, грубо говоря, движущихся скульптур, страшно забавных и очень понятных даже человеку, который вообще не знает, что такое современное искусство. Пространство, конечно, очень демократичное, но начинаете вы с так называемой "Мастер-фигуры". У выставки несколько разделов, но "Мастер-фигура" первая, ты заходишь и видишь Пригова, Пепперштейна и Осмоловского. И золотая скульптура Анатолия Осмоловского, лидера московских акционистов 90-х, известных прежде всего широкой публике тем, что они выложили слово из трех букв напротив Кремля, а теперь он в виде "золотого папы" стоит, вот это, конечно, трогает сердце человека, который хоть немножко осведомлен об истории современного российского искусства. Это была идея самого Анатолия? Как это все было?
Александра Обухова: Для начала надо сказать, как возникла директора "Мастер-фигура". Это итог наших обсуждения. Когда мы вернулись из наших путешествий, мы долгое время обсуждали, как мы можем систематизировать этот огромный материал. И обнаружилось, что почти в каждом городе, в котором мы побывали, есть какой-то человек, художник, который формирует вокруг себя среду, причем в самых разных аспектах - и как учитель, и как вдохновитель, и как социальный лидер, образец для подражания, и так далее, и тому подобное. Поэтому без Осмоловского мы никак не могли обойтись. Все-таки это человек, который уже больше 25 лет формирует вокруг себя поколения художников. И если сначала это был небольшой круг молодых авторов, которые вдохновлялись его харизмой, то теперь это просто институционально значимая фигура в образовательном смысле. Он создал и курирует институт "База", который выпускает художников и кураторов каждый год. Но с этой золотой фигурой у нас были проблемы. (смеется)
Елена Фанайлова: Она, безусловно, ироничная до предела, потому что он там даже оскорбляет чьи-то религиозные чувства, я полагаю, или художественные чувства, поскольку держит в руке нечто, страшно критикующее самого себя.
Александра Обухова: Он держит посох с черным квадратом Малевича. Но я хочу обратить внимание, что золотой Осмоловский - это его автопортрет, подчеркиваю, окружен рамой, мы встроили его в рамку комментария, культурного и исторического.
Екатерина Иноземцева: Во-первых, на груди у Осмоловского три главных вехи в истории российского акционизма: это Олег Кулик в известном образе собаки, это те самые буквы напротив Кремля, и это Бренер со знаком доллара на "Белом" Малевиче. И, собственно, та условная рама или Триумфальная арка, здесь уже количество интерпретаций зависит от зрителей, - предложила ее одна из выпускниц института "База", сокуратор Триеннале, художница и феминистка Эльмира Болотян, она написала в свое время пьесу вместе с соавторами, и читки этой пьесы происходили на многих альтернативных театральных площадках Москвы, там идет бесконечная читка пьесы, я бы ее назвала таким эпосом, связанным с жизнедеятельностью Осмоловского и его многочисленными достижениями. Неслучайно положение этого золотого патриарха: он стоит аккурат напротив входа в директорию "Искусство действия", которую он так символически благословляет и символически осеняет своим присутствием. Надо сказать, что здесь есть еще любопытный момент: самая частая критика, которую слышу я, связана с неопределенностью границ этих директорий. То есть, когда ты находишься в пространстве, граница между директорией "Мастер-фигура" и "Авторские мифологии" несколько расплывчата, и так далее. Надо сказать, что это наше сознательное решение, потому что все эти директории транзитные. Это не значит, что мы с академической некоторой точностью или однозначностью определили, замкнули, закрыли, представили этот идеальный маршрут. Все эти директории транзитные, и "Мастер-фигура" перетекает в "Авторские мифологии", "Мастер-фигура" осеняет "Искусство действия" и "Верность месту". Все директории так или иначе связаны друг с другом.
Елена Фанайлова: Еще об одном человеке я хотела бы поговорить. Это Ильгизар Хасанов, это тоже "Мастер-фигура". Ты заходишь, и на что ты обращаешь внимание сразу: это золотая фигура Осмоловского, и это проект Ильгизара "Женское. Мужское".
Александра Обухова: Это фрагмент трилогии, как он это называет, "Мужское. Женское" - "Красное". Все эти проекты Ильгизар делал это много лет, но реализован полностью был только один, это проект "Женское". И самое главное, что объединяет эти части, это воспоминания о советском прошлом, первых послевоенных десятилетиях.
Елена Фанайлова: Там такая, я бы сказала, женская внимательность к деталям. Старинные фотографии, какие-то рюшечки, фрагменты платьиц... Очень трогательная женская часть, и такая тупая и брутальная мужская.
Александра Обухова: Да, но, самое главное, Ильгизар очень смеялся, что он неожиданно для себя создал зону для селфи в своей части.
Елена Фанайлова: Да, зрители страшно любят там фотографироваться. Подержаться за эти предметы, за платьица...
Александра Обухова: Он там создал огромное облако из предметов красного цвета, которые были куплены им на блошином рынке в Казани. Это лаковые красные детские ботиночки, дисковый красный телефон, красная лошадка, пластмассовая, солдатик из советского прошлого... И люди не только фотографируются на этом фоне, потому что это очень красиво, но и я заметила на днях пару, которая обсуждала как раз, у кого какие предметы были в детстве, у кого были вот такие ботиночки, такой октябрятский значок или такая лошадка. То есть это провоцирует людей на воспоминания о том, как они жили.
Екатерина Иноземцева: Надо сказать, это специальные отношения со своей собственной частной памятью и памятью коммунальной, памятью общей. Удивительно, насколько Ильгизар подхватил нашу память о материалах. В конечном итоге наши механизмы памяти многократно описаны и препарированы небезызвестным французским автором, и мы реагируем на поверхность, на текстуру. Вот этот почти прозрачный советский красный пластик, дурацкий, который был отлит из непонятно какого-то сырья, вот эта дурная переливающаяся звездочка, эти лаковые ботиночки, детские, у меня постоянно эта пленка от них отлетала. Или эти женские кошельки-клатчи, это тоже про эту материальную, текстурную, фактурную память, это никогда не прямая ностальгия, не дай бог, или еще что-то. И надо сказать, что вся выставка так или иначе рифмуется. Есть, например, Ильгизар с этой поверхностью, в "Авторских мифологиях" есть, например, Дамир Муратов, который последовательно отрабатывает образ такого безумного советского дизайнера или советского типографа. То есть какие-то куски выставки зрителю внимательному открываются как какие-то рифмованные произведения.
Елена Фанайлова: Абсолютно. Мы посмотрим сейчас запись, которую мы сделали с Володей Селезневым. "Авторские мифологии" и "Верность месту" - это какая-то перетекающая вещь. И это чудесный совершенно проект, когда человек из мусора бытового создает образ метафизический. Когда свет выключается, ты видишь, что это ночной город, снятый с высоты птичьего полета или с самолета...
Владимир Селезнев: Эта идея не сейчас пришла ко мне в голову. Этот проект я делаю уже в 15-ый раз, поэтому это нужно рассматривать как бы в истории. Началось с того, что я летел как-то ночью в Москву, причем я давно не летал, и это было впервые за какое-то продолжительное время полет, и я увидел ночной город с высоты птичьего полета, и меня это очень вдохновило. Я стал думать, как эту прекрасную картину можно реализовать какими-то художественными средствами. Потом я узнал про краску, а почему материалом стал мусор, я думаю, это очень логично. Город и мусор - это продукт жизнедеятельности человека, что человек оставляет после себя. На самом деле, это реальная карта Нижнего Тагила, это тагильский пруд. Вчера, например, были тагильские ребята, и они узнавали какие-то объекты. По сути, идея этого проекта - я приезжаю в какой-то город, например, в Казань или в Пермь, и делаю именно тот город, в котором нахожусь. Но здесь, так как это директория про верность месту, меня сами кураторы попросили что-то уральское, тем более Нижний Тагил я еще не делал в таком виде, и у меня было условие, что мусор должен был быть тагильский. В этом есть некая гуманитарная идея, и мне там собирали четыре малоимущие семьи этот мусор за деньги, то есть там 500 рублей за мешок мусора, "Гараж" привез его сюда, и это аутентичный тагильский мусор. Изначально, когда на уровне идеи это рассказываешь, их немножко обижает. Я вижу некоторую реакцию, у всех негативное отношение: а, современное искусство - опять этот мусор... У меня был такой интересный опыт - я участвовал в выставке "Современное искусство в традиционном музее" в Санкт-Петербурге, и мой проект был в Петропавловской крепости. И когда я только начал его, там бабушки-смотрительницы видели, как затаскивают мусор, и это вызывало резкий негатив с их стороны, они не включали мне свет, в общем, как-то препятствовали. Но когда инсталляция была готова, им это так понравилось, что в итоге меня включили в туристический маршрут по Петропавловской крепости, когда группы туристов проводят по определенным местам, и целый месяц там огромное количество посетителей, просто тысячи за день, проходило. По-моему, это мой самый зрелищный проект был, который посмотрели. Потом уже все говорят, что это, на самом деле, ночью красиво, а днем так себе... Все же понимаю, что это и в России, и, на самом деле, везде, я делал и за границей, и там тоже нормально это воспринимают, и в Гааге, и в Киле я делал, в Литве, в Клайпеде.
Елена Фанайлова: Владимир Селезнев о том, чем занимается современное искусство по-настоящему. Оно включает людей в свои проекты, оно говорит о серьезных социальных проблемах и вещах, но вполне юмористическим образом, можно сказать. Я хочу, чтобы мы сразу посмотрели еще разговор с Анной Кабисовой и Евгением Ивановым, это владикавказский проект. Как я уже сказала, меня страшно заинтересовало то, что с Северного Кавказа довольно большая часть экспозиции, и что люди вообще там занимаются современным искусством. Мне всегда казалось, что это традиционный регион, где исключительно традиционные искусств процветают, но ребята меня просто подняли на смех.
Анна Кабисова: Наша работа называется "Музей как предчувствие", она посвящена скульптору и художнику осетинскому Сосланбеку Едзиеву. Он работал в первой половине ХХ века, и основное его наследие - это надгробные памятники, цирты, которые во множестве до сих пор сохранились в горах, в высокогорных селениях. Он имеет большое влияние на нынешнее поколение художников, предыдущее, его сравнивают с Пиросмани, то есть такой народный художник-примитивист. В 2014 году на форуме "ART Кавказ NEXT", который организовал ВГЦСИ, североосетинский, мы сделали работу. Тема форума была - "Будущее", и мы придумали сайт несуществующего музея. То есть это такой проект - музей как будто есть этому художнику, там даты стоят - 2022, 2023 год, музей "активно функционирует": проходят международные выставки, Фриды Кало, того же Пиросмани, Джакометти... В коллекции этого музея ряд осетинских художников и само наследие мастера. Приезжают реставрационные бригады, которые поддерживают его наследие. Ну, то есть это такая утопия, которую мы хотели бы воплотить в жизнь. Сайт есть в интернете - edzievmuseum.ru. Данная инсталляция - это камни, которые мы привезли из Северной Осетии, прямо с гор они доехали, все честно.
Евгений Иванов: Потенциально это камни той породы, из которых Едзиев мог бы сделать свои скульптуры.
Анна Кабисова: Да, а видео - это эксперты, искусствоведы, которые занимаются наследием мастера. Они работают одновременно и сложно что-то понять, и это намек на то, что их не слышат те, кто должен услышать и как-то заниматься этим наследием, что-то делать, открывать музей, сохранять работы. И красная лента - это невозможно зайти в музей, потому что его еще нет. У нас есть яркая девушка - Алиса Гокоева, она тоже современный художник, делает интересные проекты. Последний ряд ее проектов посвящен теме Беслана. Она выставлялась в ГЦСИ здесь, в Москве. Остальные все парни - современные художники.
Евгений Иванов: Я москвич, я пару лет только живу в Осетии. Я замечаю, конечно, что там намного все сложнее, чем в Москве, на контрасте, но есть и продвинутые, понимающие люди. Я не ожидал, что довольно много людей таких, и девушки в том числе, и в соседних регионах Кавказа, которые еще более консервативные, из Чечни, например, были, из Дагестана, уже мировые имена.
Елена Фанайлова: Девушки, вы в этом регионе работали, или кто-то из коллег?
Екатерина Иноземцева: Да, я там была.
Елена Фанайлова: Я хотела спросить, как женщина там чувствует себя в искусстве. Ответ был: по-разному. С одной стороны, там есть люди, которые занимаются современным искусством, но ребята сказали, что есть у них какие-то проблемы. Как вы это почувствовали?
Екатерина Иноземцева: Я там была 8 дней, то есть это был такой большой тур по Кавказу, который начался в Ставрополе, а закончился в Каспийске. Я проехала Ставрополь, Нальчик, Черкесск, Грозный, Махачкалу, что-то еще... Было такое большое путешествие, и надо сказать, что любое обобщение губительно. Есть Карачаево-Черкесия - это регион, где в Черкесске есть одно художественное училище, среднее учебное заведение. Естественно, все барышни шьют, вышивают, батик и прочее. Но при этом появилась прекрасная Мадина Гогова, которая на тот момент была министром культуры Карачаево-Черкесии, сейчас она пошла вверх по карьерной лестнице федерального значения, и она устроила вот этот проект в обсерватории. В Нижнем Архызе есть фантастическая советская обсерватория, крупнейший телескоп на территории Евразии, и это работающая обсерватория, где работают ученые, астрофизики. И там есть небольшая деревня - это абсолютно замороженный во времени такой советский НИИ в его лучшем понимании. Там была устроена программа для московских и австрийских художников, и они сделали большой проект, это случилось месяца за два-три, наверное, до Триеннале. Но при этом надеюсь, что в Карачаево-Черкесии появятся еще художники, потому что, в общем, физически нет инфраструктуры. И проблема отсутствия какой бы то ни было инфраструктуры, связанной с современной культурой, порождает иногда удивительные формы. Например, в Дагестане есть Таус Махачева, которая для Махачкалы стала абсолютной "мастер-фигурой", это художник с очень удачной международной карьерой, локальной карьерой, она такой бесконечный мотор, который стягивает вокруг себя очень много процессов.
Елена Фанайлова: Я бы сказала, что Таус очень иронично и в то же время глубоко описывает свою идентичность, и женскую, и национальную, и все время шутит по поводу гендерных стереотипов. Это одна из составляющих ее успеха, мне кажется.
Екатерина Иноземцева: Да, и это одно обстоятельство. Второе обстоятельство связано, как ни странно, с группировкой "ЗИП", близостью физической Краснодара и школой КИСИ, Краснодарский институт современного искусства. Потому что огромное количество художников, еще совсем молодых, они все 1992-93 года рождения, едут в Краснодар, обучаются, приобретают какие-то навыки и возвращаются, например, в Махачкалу. Другая немножко история происходит во Владикавказе, потому что это православный город, и это тоже очень важно понимать, что есть мусульманский Северный Кавказ и есть Владикавказ и Северная Осетия.
Елена Фанайлова: Ну, там все-таки есть и мусульманская часть, довольно значительная, но я согласна, что православие там представлено.
Екатерина Иноземцева: Да. И это более европеизированный, что ли, город, и там история несколько другая, потому что есть Галя Тебиева, есть Северокавказский филиал ГЦСИ, но без пространства пока. Тем не менее, то, что устраивается каждый год фестиваль современного искусства Северного Кавказа и сопредельных государств "Аланика", там невозможная активность. И, собственно, с Аней Кабисовой и Женей я познакомилась уже во Владикавказе и была совершенно очарована их проектом несуществующего музея. Надо сказать, что Женя Иванов закончил Школу Родченко, переехал во Владикавказ и стал абсолютным фанатом, оказался абсолютно фатально завороженным местом, которое называется Кармадон. Поэтому, еще раз, Кавказ очень разный! Чечня - это отдельная история, Грозный отдельная история.
Александра Обухова: И я еще хотела обратить внимание, что и Кабисова, и Махачева, и Аслан Гайсумов из Грозного окончили Институт проблем современного искусства в Москве либо Школу Родченко при Мультимедиа Арт Музее.
Елена Фанайлова: Понятно, то есть тут есть институциональная связь, есть обученность, и все устроено гораздо сложнее, чем примитивные представления, что Северный Кавказ - это очень консервативная зона. Смеялся надо мной Заурбек Цугаев, когда я у него спросила: "А как ты занимаешься искусством?" Он мой любимый герой, его проект в разделе "Общий язык". Используя национальное айдентити, скажем так, мусульманскую его часть, он создает абсолютно внятную историю своего видео, общечеловеческую историю. Вся его инсталляция - это три видео, это "Руки - доллар", "Руки - Коран" и "Руки - айфон". Я предлагаю посмотреть нашу беседу с Зауром на фоне его работы.
Заурбек Цугаев: Эта идея - снять эти три видео - возникла довольно спонтанно, все три идеи одновременно практически. У меня довольно сложно с текстами, с интерпретацией идей в слова, поэтому когда возникает идея, которую я хочу снять, я просто снимаю и все. Но после монтажа, уже когда я могу посмотреть готовый материал, два из этих видео для меня - некий конфликт, который любой может и на поверхности увидеть как разницу возраста, новых технологий, чистого ребенка и грязных денег, а посередине видео у меня не вызывает никакого конфликта, оно прямое. Я, к счастью, подружился с Асланом Гайсумовым, он тоже из Чеченской республики, давно занимается современным искусством. Мне повезло дружить с ним, общаться, когда я уже немного стал себе представлять, что такое современное искусство и так далее. До этого я занимался фотографией и видео и просто решил применить свои способности, чтобы попробовать это выразить именно в этом контексте, в контексте арт-видео. Это видео с долларом - это племянник мой, сын сестры моей. Бабушка с айфоном - это моя родная бабушка по отцу. А мальчик - это из интерната для детей с ограничениями.
Елена Фанайлова: Зарубек Цугаев - для меня это один из самых привлекательных проектов, надо сказать.
Александра Обухова: Он всех нас покорил просто.
Снежана Крастева: Да, эти видео очень простые, но действуют прямо на чувства. Я была куратором этой части. Он после этой трилогии сделал еще три видео, которые были потрясающие. Эти три видео самодостаточны, их можно показывать отдельно. И меня, конечно, очень порадовало, что это его первая работа в контексте современного искусства, как он сам объяснял, и он продолжает работать в этом. И для меня это одна из радостей, конечно, как куратора, - видеть, что количество художников увеличивается в России. Я думаю, что это одна из наших целей.
Елена Фанайлова: Он очень просто ответил на мой вопрос о консерватизме места: "Я не вижу проблемы. Если человек хочет заниматься современным искусством, главное, чтобы он придумал идею, главное - мысль, а как это воплотить - это не такая большая проблема". Это объясняет, в чем тут главная задача, что это аналитическое искусство, что ты действительно должен сначала увидеть проблему, а уж как ты будешь ее воплощать - это дело десятое. Кстати, интересно, что он преподаватель и психолог по первому образованию, а потом он занимался фотографией...
Екатерина Иноземцева: Да, с Зауром такая довольно непростая история, надо сказать. Я с ним встречалась, и когда въехала в Грозный, я вспомнила все антиутопии разом из школьной и университетской программы. Вырос огромный город, и это город с духом, я бы сказала, 1984 года. Там это как-то чувствуется, хотя, может быть, ничего буквально физического не происходило. Город отстроен заново, абсолютно просто с нуля, и вот мы сидели в этом прекрасном Центре современного искусства, первый этаж которого функционирует как "анти-кафе", когда ты платишь за время, проведенное там, а не за напитки или еду.
Елена Фанайлова: Модный формат.
Екатерина Иноземцева: Да. И, собственно, Заур был одним из тех людей, которые сидели за круглым столом, и он мне случайно показал свои работы, потому что никто не понимает даже такой формат, как портфолио-ревю, как работать с каким-то куратором, девочкой, которая приехала в Грозный. И когда я уже поехала во Владикавказ, уже второй раз, на "Аланику", на фестиваль, делала там доклад, там идет череда очень вдумчивых и сложных докладов, уже совершенно невозможно все это слушать, а дальше ко мне подходит Заур, его друг Магомед, тоже из Грозного, и Айшат Адуева, директор Центра современного искусства. И мы просто в пять минут, уже будучи друзьями по умолчанию, срываемся в Кармадон, едем в прекрасный Кармадон. И там Заур, надо сказать, тоже снял чудесное видео.
Александра Обухова: Триеннале, как региональная программа "Гаража", это не единоразовое событие, и даже не выставка, которая будет раз в три года. Это такой процесс, включающий в себя и исследования, и чисто человеческие отношения, и дружбу...
Елена Фанайлова: Я хочу показать одну из самых серьезных частей Триеннале. У вас есть такая история про искусство сопротивления, социальное искусство, и есть большой раздел, связанный с видео-проектами, фильмами, и я хочу показать фрагмент фильма группы "Что делать?" под названием "Это случилось не со мной". Чуть больше получаса длится этот фильм. Условные пять участников группы едут на норвежский остров, который является местом спасения для художников, которые подвергались каким-то репрессиям в своей стране по эстетическим, по идеологическим, по религиозным причинам, по причинам того, что это активист искусства или что-то в этом духе. И вот ребята делают такой эксперимент, изображая из себя философа, режиссера, танцора, куратора и рабочего-активиста, который примкнул к этому движению искусства. Они отправляются на остров, и там много довольно забавного происходит. Но я хочу показать самый серьезный, прямо такой лобовой фрагмент, кому они это посвящают. Там есть такая частица "бы": "если бы я оказался на его месте"... И вот на чьем месте, собственно говоря, я бы оказался - они перечисляют совершенно реальных героев, пострадавших или даже погибших людей из художественного мира в этих своих отношениях с социумом. Эти отношения сложны и небезопасны, и современное искусство - это вовсе не мусор и не развлечение, а очень серьезная вещь.
(Видеофрагмент)
Елена Фанайлова: Я уже не буду говорить, что фильм достаточно автоироничный тоже. Там есть слова священника и одной жительницы этого острова, которые вроде бы радушно принимают приехавших художников, но вдруг в их голосах начинают звучать такие наставительные нотки: "Но ведь все же должны работать. И вообще нам в Норвегии гораздо больше нужны уборщицы и инженеры, чем художники". То есть это еще раз к вопросу об отношении обществ, даже самых толерантных, к тому, что "чем-то вы таким сомнительным, ребята, занимаетесь". Вот что-то такое есть в профессии художника, что заставляет общество сомневаться в том, что художник такой же необходимый человек для общества, как уборщица или инженер. И это очень странно в начале XXI века, на самом деле.
Екатерина Иноземцева: На этот случай у меня есть такой готовый афоризм, автор которого - Надя Плунгян, которая в одном из своих текстов рассуждает о том, что, вообще, современная культура и актуальный политический дискурс формирует такую фигуру "пантеона гениев". То есть у нас все в пантеоне - Цветаева, Ахматова... Это все образцы нравственности, носители морали и прочее. И Надя Плунгян произнесла фразу, которая довольно точно описывает работу художника, что это крайне ненадежная, экспериментальная работа, творимая часто стигматизированными людьми. И готовых гениев не бывает. Это каждый раз крайне опасное поле, крайне опасная территория, которая, я вас уверяю, никому не доставляет удовольствия, в ней нахождение. Это очень ответственная и, на мой взгляд, одна из самых тяжелых и ответственных работ.
Александра Обухова: Тот инструментарий, которым пользуется современное искусство, возник фактически из практики такого глубокого погружения художника в реальность. То есть это тот художник, который работает не только как полевой исследователь, как бы врач в чумном бараке, а это клиницист нашей цивилизации. То есть человек, который первым в значительной степени часто очень видит самые болевые точки социума, указывает на них. И, естественно, этот большой социум, в котором художник работает, очень часто выходит из себя.
Елена Фанайлова: Вот, собственно, фрагмент, который мы посмотрели, это как раз про то, как художники становятся жертвами этого вышедшего из себя общества, вплоть до гибели. А сейчас я хочу, чтобы мы посмотрели калининградский блок. Начнем с фотографа Александра Матвеева с его очень графичными, архитектурными фотографиями.
Александр Матвеев: Здесь все очень сурово. Дело в том, что я снимаю в определенное время года, в определенную погоду, в определенных местах, то есть все выбранные сюжеты сняты с каким-то общим подходом. Это побережье, Калининградская область. В основном это Балтийской побережье, недалеко от моря, 20-30 километров. Здесь все пейзажи, они абсолютно стерильны, здесь нет никаких артефактов, здесь нет никакой привязки, никакого упоминания человека ни в чем. Я опять же делаю это целенаправленно. Из-за отсутствия таких вещей они становятся такими безвременными, они теряют время, и то, что мы видим, это могло происходить и тысячу лет назад, и две тысячи, и вчера. Здесь, я считаю, эта идиллия - это для меня своего рода побег, потому что то, что мы видим в современных городах, отношение к какому-то наследию, культурному, историческому, меня это очень сильно расстраивает, а здесь чистые формы, линии, я здесь выстраиваю сам свои сюжеты, здесь своя архитектура. Здесь я делаю то, что мне хочется видеть, на самом деле, такие идеальные пространства, формы, которых нет в современных наших городах.
Елена Фанайлова: И я попросила Елену Цветаеву, директора Балтийского филиала ГЦСИ, высказаться о своих, что называется. На Триеннале действительно большая калининградская часть.
Елена Цветаева: В масштабах нашей большой, необъятной страны вдруг наши калининградские художники для меня объединились темой ландшафта. Темой ландшафта именно территории, которая, как вы знаете, бывшая Восточная Пруссия, и очень долгое время после войны это такая была как бы забытая советская территория, и вот этим ландшафтом не только исторически, но даже и самим ландшафтом природы, особенностью места, колористикой, какой-то, может быть, еще не решенной травмой, через какие-то личные переживания, очень тонкие, с одной стороны, телесные, как, например, у наших "Нежных баб", а с другой стороны, такие метафизические, уход в себя, что невозможно как бы осмыслить всю эту историю, сейчас эти вопросы решить. Вот уход в себя в этих тонких ландшафтах Саши Матвеева, и может быть, через игру Антона Забродина с фонариками и флюгером, который крутится на статичной фотографии. И перейдя через все это к ландшафту Данилы Акимова, который шуршит, звенит и все время тебя заставляет как бы остановиться в очень странном пространстве, казалось бы, которое приспособлено для совершенно других целей. И через такой вот переход к очень технологичной инсталляции Димы Булатова и Алексей Чебыкина. Меня как-то это ландшафт не отпускает. Он, как я сказала, не только природный, но он еще исторический, метафизический, внутренний. Мы остаемся таким островом на этой огромной карте.
Елена Фанайлова: Предлагаю посмотреть фрагмент разговора с Сашей Артамоновой, это как раз упомянутая Еленой группа "Нежные бабы", она перформер, художник и критик. Она будет говорить о мифологических аспектах своего творчества, если можно так сказать, и это какие-то удивительные видео, очень женские, и там с телом очень серьезная работа происходит.
Александра Артамонова: То, с чего мы начинали, трансформация какого-нибудь мифа. И потом оказалось, что вся эта история подчиняется ландшафту, в котором мы живем, так или иначе он диктует какую-то необходимость, какую-то свою поэзию, нарратив дает, оказывается, потом оказалось, что эти конкретные очень мифы про конкретное место становятся такими, на самом деле, очень общими историями. Если мы посмотрим, например, видео "Грязь", у которого в основе изначально была очень четкая легенда, там очень простой сюжет - две девушки валяются в грязи, и грязевой поток снимает с них белые платья. Штука во всей этой истории в том, что реально на территории бывшей Восточной Пруссии невесты с той стороны залива считались очень бедными, их никто не брал в жены, брали только бедные рыбаки, и они надевали на замужество черные платья, у них не было белой свадебной одежды никогда. И мы тогда стали думать: окей, а куда они могли надевать белый наряд? Мы подумали, что, может быть, это причастие, а может, у них был такой ритуал прощания с землей родной. И штука еще в том, что мы оформили экспозицию так, в совместной работе с Катей Иноземцевой, что к каждому видео идет какой-то артефакт, это предмет, который остался с перформанса или еще откуда-то. И мы подумали, что это грязное, скомканное платье, какое-то обручальное кольцо, отрезанные волосы, насколько архивных фотографий - они очень хорошо все это подчеркивают. К тому же мне нравится, что мы нашли такую случайную маленькую картиночку, где несколько женщин в белых платьях стоят около какой-то скульптуры Третьего рейха, и тоже это все складывается в такую историю, потому что это не только прощание с землей, и не важно, в чем ты там прощаешься, это свадебная история или какая-то идеологическая штука, то есть режим это или какая-то частная, личная история.
Елена Фанайлова: То есть это разговор еще о работе памяти. И я хочу, чтобы мы посмотрели еще второй Сашин комментарий, который замыкает разговор о восточных регионах, о Северном Кавказе. Это видео "Камни", которое, оказывается, появилось у девочек после того, как они съездили в командировку в Чечню и на Северный Кавказ.
Екатерина Иноземцева: Да, они ездили туда раньше меня. И я понимаю, почему "Камни". Это тотальное и очень мощное ощущение от гор и породы.
Александра Артамонова: Историей с камнями мы закрыли такую мифологическую тему. Давно была идея сделать перформанс, было много разных обстоятельств, по которым это должен был быть живой перформанс, он должен был быть, допустим, в Северной Осетии, это изначально было продиктовано мифологией места. И на самом деле, это очень старая идея, я к ней вернулась после поездки по Кавказу, осенью ездила туда, и после всех этих гор, после того, как я съездила в Чечню, я подумала о том, что мне необходимо что-то сделать. Было переживание, которое я там испытала, хотя не видела ничего жуткого и страшного, и я поняла, что очень хочу сделать такое видео, я хочу, чтобы меня закидывали этими камнями. И это не важно, какое это тело, это женское тело, или это вообще про какие-то разрушенные, разбомбленные города, потому что это тоже артефакт - куски старой плитки из разбомбленного Кенигсберга, которые я откопала на помойке, в яме с немецким мусором, это был кусок изразца. Поэтому это, на самом деле, про все, и про тело... Тело тоже бывает разное - физическое тело, тело города, тело пространства гуманистического. И это все, на самом деле, про это. Это очень больная штука.
Елена Фанайлова: Это разговор, в том числе, и о памяти, это разговор о том, что современное искусство вообще вещь крайне сложная, многосоставная, очень эмоциональная, затрагивающая смысловые, эмоциональные, исторические, социальные вещи и так далее. И давайте подведем итог нашему разговору. Об опыте мы уже говорили сегодня, и Снежана даже замуж вышла в процессе этой работы. (смеются) Но все-таки что нового было узнано в процессе этого исследования?
Снежана Крастева: Мы продолжаем работу, которая была начата не только нами, и мы в этом деле не пионеры. Но эта проделанная работа все-таки важная, не важно, кто ее делал, в данном случае мы ее сделали, но важно для меня, что произойдет после. Потому что понятно, что с одной выставки не расскажешь все, и это только начало.
Екатерина Иноземцева: Для меня это превратилось в такой, как ни странно, глобальный опыт избавления, избавления от собственных столичных комплексов, от того, что мы все знаем, все видели, мы крайне опытные и всезнающие. Избавления от быстрых суждений, потому что глаз уже довольно тренированный, и тебе кажется, что ты сейчас все поймешь и разузнаешь. И плюс это опыт уже не избавления, а приобретения какого-то другого видения, другого способа, как можно смотреть, видеть и разговаривать о современном культурном процессе в России, помимо того, что он есть, мы чувствуем огромный интерес со стороны западных коллег и прочее. В общем, будем продолжать, как только очнемся.
Александра Обухова: Со мной произошла довольно странная такая трансформация, в первую очередь связанная с тем, что я, как человек не очень сентиментальный, критически настроенный и антигосударственник, вдруг начала восхищаться той страной, в которой я живу.
