Довольно часто на "точке" можно встретить глубоко беременных молодых женщин, которые пришли за тем же тропикамидом или чем-то посерьезнее. Тут проще всего вознегодовать и потребовать, чтобы нерадивая мать немедленно обратилась к врачам. Вознегодуйте – и вам ответят.

Вот что рассказывает Аня, она же Ежи, о своей беременности, врачах и наркотиках. И вот что говорит врач об Ане, наркотиках и ее беременности.

Аня веселая, часто перекрашивает волосы. Была клиентом Фонда имени Андрея Рылькова, сейчас работает там соцработником. А еще у нее двое детей, и первый родился во время жесткого употребления. Первую беременность Ежи вспоминает с ужасом, но не из-за наркотиков, а из-за постоянного унижения и той брезгливости, с которой относились к ней врачи на протяжении 9 месяцев. Медики, наверно, считали, что открывали ей глаза и помогали завязать.

Вышло наоборот.

"Моя история употребления опиатов – 10 лет вместе с ремиссиями, – рассказывает Аня. – Я всегда работала, окружение было творческим, я не воровала или что-то там еще. Мы употребляли без ущерба для других, я периодически завязывала. Но у меня как стресс – так срыв. И тут умер мой папа. У меня даже голос на месяц попал, и я заторчала ужасно, как поросенок. А потом выясняется, что я беременна...

Кто же хочет, чтобы ребенок родился с абстиненцией? Никто. Я пыталась перекумариться (прекратить употреблять и перенести ломку. – РС) и сразу попала в гинекологию с кровотечением. Ломка – это большая встряска для организма и для ребенка. Очень часто все заканчивается выкидышем. У многих женщин много соматических заболеваний, и они во время ломки обостряются, это тоже нагрузка на организм. Я несколько раз лежала на сохранении.

Потом стала ходить в женскую консультацию, но меня там так чморили, что я перестала у них показываться. Это был стресс каждый раз, как туда идти. За два месяца до родов я перешла к другому врачу. На осмотре мне сказали раздеться догола и лечь на кресло. Иначе как издевательством, я это назвать не могу. А тут еще человек, с которым я жила, не оказывал ни помощи, ни поддержки. Все время были ругань и скандалы. Плохо было.

Вызвала нарколога на дом. Ничем помочь он мне, по сути, не мог. Сказал, чтобы хотя бы следила за дозой и чистотой. Мне пробили место на заместительной терапии в Полтаве, но ехать одной было страшно. Почему не легла в наркологию? А ни в одну наркологию беременных не берут.

Поэтому среди беременных мало кто перекумаривается. А тут еще оказалось, что изменяется метаболизм и абстиненция наступает быстрее. Я просто пыталась поддерживать себя в адекватном состоянии, элементарно чтобы не ломало. Психологически не хотелось, физически было необходимо: тебя все чморят, когда узнают о беременности, чувство вины перед будущим ребенком огромное. У меня развилась глубочайшая депрессия. А помощи я не видела ниоткуда.

При родах мне отказали в анестезии, в схватках говорили, что рожу урода, что брошу его в роддоме, что сейчас у меня гепатит, а через год будет ВИЧ. Рожала очень трудно, 10 часов, начались кумары, первые роды вдобавок. Подходили другие врачи: "О, наркоманка рожает!" Мерзковато. Ты и так в одиночестве там, никакой поддержки. Они стали говорить: "Ты все равно оставишь". Я говорю: "Посмотрите мою карту, сколько раз я на сохранении лежала".

Василиса родилась 3900. Ее забрали, и 6 дней она провела под капельницей. Ей делали реланиум, я так понимаю, не совсем легально. Но у Васи абстиненция проявлялась в треморе, и все. Мне врач один потом объяснял, что у младенцев редко бывает тяжелая абстиненция. На Западе ее лечат тем, что детей держат на руках, кормят грудью и приглушают свет в комнате. А мне кормить грудью запретили фактически, запугали, и я не кормила. В роддоме меня пускали к Васе на 15 минут! И хотели сразу забрать в психиатрическую больницу на обследование. Я написала отказ, и когда уезжала, мне сказали, что дома у ребенка начнутся судороги, я не успею вызвать помощь, и она умрет. В итоге, когда дома у нее началась икота, я так испугалась, что ревела дальше, чем видела.

Употребляла я потом долго. Ложилась сама в клинику, но потом возвращалась домой, в то же окружение, к тому же человеку. Но в конце концов я встретила другого, и с тех пор вот уже три года не употребляю".

А вот как комментирует рассказ Ани врач-гинеколог, которая не очень хочет, чтобы к ней в больницу пришли с проверкой искать наркотики, а потому не называет своего имени:

"Протоколов ведения беременных с наркозависимостью и новорожденных с абстинентным синдромом у нас нет, каждая больница составляет свои, это обычная практика. У нас в больнице младенцев, рожденных от наркозависимых матерей, сразу ставят на обезболивающую терапию. Просто с ней есть определенная сложность. Очень много лекарств попали в группу А (наркотических), и их сложно назначать и сложно бывает получить. Вот то, что Анна говорит про нелегальный реланиум, так и есть.

А если мы говорим о самих беременных, то проблема состоит в том, что такая женщина сталкивается с сочетанием проблем. И ни одну не решить отдельно. В наркологическую программу беременных женщин либо не берут, либо берут с большой неохотой, потому что наркологи не хотят вести беременную женщину без гинеколога. А у них такой ставки нет. В гинекологии же не понимают специфики наркозависимости. А есть еще социальные вопросы, которые ввиду положения женщины в нашем обществе стоят острее, чем у мужчин-потребителей. Это могут быть проблемы с жильем, документами, партнером.

Должна ли беременная немедленно бросить наркотики? Это вопрос, вокруг которого сломано множество копий. На данный момент нет исследований, которые могли бы подтвердить: вот женщины бросили употреблять, и случилось то-то, а другие продолжали колоться, и случилось другое то-то. Сейчас мы в этом вопросе находимся на уровне исследования желтой лихорадки в начале XX века. Есть мнение, что не следует менять микрокосмос, и пусть все идет, как было: абстиненцию у ребенка потом лечить легче, чем какие-то нарушения, которые могут возникнуть при неоднократных ломках матери. Собственно, на этом основана программа заместительной терапии для беременных.

Но есть и противоположная позиция. Вот только на данный момент не существует препаратов, с помощью которых можно безопасно провести беременную через абстиненцию. Нет обезболивающих сильных препаратов, которые были бы на 100% разрешены для беременных. Они все относятся к группе Б (сильнодействующие), употребление которых разрешено только в тех случаях, если потенциальная польза для матери превышает потенциальный риск для плода. И клинический фармаколог, который есть в каждом лечебном учреждении, на это, как правило, не идет.

Плохие ли они пациентки? Не самые ужасные. Процентов 85% любых пациентов – адекватные люди. Оставшиеся вынут всю душу. Среди наркозависимых – тот же процент. Они ценят внимательное отношение к себе. Если они чувствуют, что врач помогает, стараются ответить. Но с выполнением назначений есть проблемы. Вот только в ряде случаев женщина и не в состоянии их выполнить. Классический вариант – не надо предлагать женщине питаться свежими фруктами зимой, если она говорит: "Я не приду в следующий раз, потому что у меня нет денег на автобус". Прописывая препарат рублей на 500, надо соотносить свой рецепт с ее положением. Женщина, может, и рада бы лекарство купить, но не имеет возможности. Но это характерно для любого социально низкого слоя, для тех же пенсионеров, к примеру.

Основная проблема в том, что существует сочетание проблем, а отвечают за все разные люди в разных кабинетах и учреждениях: нарколог, инфекционист, гинеколог, соцработник. А должна быть мультидисциплинарная команда, которая работает на благо одного пациента. И это возможно – во всем мире такие команды успешно работают. Но пока мы имеем синдром ничейного пациента: каждый считает, что патология другого приоритетнее, и старается спихнуть женщину в чужую зону ответственности…"

Не убедили они вас? "Наркоманки рожать не должны?" А Аня взяла и родила второго, потому что сейчас в ее жизни есть поддержка, любовь и принятие. И это оказалось надежнее, чем все больницы и ребцентры мира.

Анастасия Кузина – журналист, участница Фонда имени Андрея Рылькова

Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции