"Здесь куда ни плюнь, в произведение искусства попадешь", – замечает художник Василий Слонов, показывая свою мастерскую. Произведения искусства тут и правда везде. По стенам, в ящиках письменного стола и под столом, в коридоре. Балалайка-кокошник и сковородка-кокошник, вертикальные коньки и скафандр для водолаза с канделябрами по бокам – "чтобы, значит, свет нес в самые глубины". И топор – "как зеркало русской истории".​

​

Это экспонаты прошлых выставок художника. Василий Слонов известен нашумевшими арт-поектами: Welcome! Sochi 2014 и "Ватники Апокалипсиса". Его обвиняли в русофобии, его выставки закрывали, его работами "интересовались" компетентные органы. А недавно Слонов представил свой новый арт-проект – "ГУЛАГ-парфюм". Начал с автомобильных освежителей воздуха, в числе которых, например, "Аромат лесоповала", "Запах свежих сибирских мухоморов", "Аромат выстрела", "Мох", "Аромат ружейного пороха" и "Благоухание свежей могилы". Эта работа, посвященная столетию Октябрьской революции, будет частью большой серии. Художник планирует закончить ее к осени. Новый арт-проект – попытка осмыслить такое явление, как ГУЛАГ, который, по выражению Василия Слонова, "у нас повсюду" и синдром которого не изжит в России до сих пор. Новая серия "ГУЛАГ-парфюм" уже вызвала неоднозначную реакцию.

– Язык современного искусства в принципе острый, иногда эпатажный, – говорит Михаил Шубский, заведующий отделом современных художественных практик Центра культурных инциатив Красноярского края, в прошлом – директор Красноярского музейного центра. – Но именно он способствует формированию объемного взгляда на историю, а не ограничивается оценками на уровне "хорошо – плохо". И уж точно работы Василия Слонова не дадут об истории забыть, замолчать какие-то ее страницы. Вы же сами видите: он выложил в Сеть "ГУЛАГ-парфюм" – кто-то восхищается, кто-то возмущается. То есть работы Слонова спровоцировали людей на то, чтобы так или иначе осмыслить такое явление, как ГУЛАГ, сформулировать свое мнение, представление о нем. А это и есть задача искусства – каким бы оно ни было, ироничным, философским, трагическим – через свой особый язык приводить людей к осмыслению действительности. Вообще работы художника Слонова частенько заставляют кого-то вздрагивать, кого-то потеть. Значит, человек занимается своим делом.

Некоторые обвиняют Слонова в глумлении над жертвами ГУЛАГа и "плясках на костях". Вот что, например, думает о новых проектах художника председатель красноярского общества "Мемориал" Алексей Бабий, посвятивший всю жизнь изучению истории ГУЛАГа, репрессий в России и их жертв:

– С работами Василия я знаком, и мне они не понравились. Ни с художественной точки зрения, ни с идейной, ни с содержательной. У меня, скорее, создалось ощущение, что человек решил пропиариться на громкой теме, которая сейчас на острие, на слуху. Как дитя, честное слово, – увидел какую-то яркую штуковину и ухватился за нее, толком не разбираясь, в чем дело. Но это его дело, как-либо протестовать против таких работ Слонова я не буду, хотя стал относиться к нему несколько хуже после их публикации.

– Вы считаете, что ирония, "стеб", в принципе неуместны при обращении к теме ГУЛАГа?

– Юмор юмору рознь. Буквально сегодня я выложил в сеть свою статью об Иване Ивановиче Егорове – замечательном человеке, много лет проведшем в лагерях. Он там как раз рассуждает о юморе, помогавшем выжить зэкам в то время, сохраниться как личности. Да и сам он с изрядной долей юмора вспоминает об этом периоде своей жизни. Но одно дело, когда человек смеется над драматическими страницами из своей личной истории: он имеет на это право, и это как раз тот случай, когда он, смеясь, расстается с прошлым. И другое дело – когда приходит некто извне, чтобы над всем этим подшутить… В общем, некоторое чувство такта еще никогда никому не мешало, – говорит Алексей Бабий.

Однако сам Василий Слонов утверждает, что сегодня даже о самом болезненном нашем прошлом надо говорить на другом языке.

– Почему вы решили, что самое время сейчас сделать арт-проект именно про ГУЛАГ?

– Мы же пафосно начнем, да? Высокоградусно? Если так, то вот: художник всегда решает два главных вопроса в своей жизни – отражение актуальной повестки дня и осмысление истории. Тему ГУЛАГа из нашей истории не выкорчевать. Это часть нашего национального кода. И если художник считает себя актуальным и современным, он не может ее обойти. Во время передвижников ГУЛАГа не было – ну так с них никто за это и не спрашивает. Современный художник – дело принципиально другое. К тому же в нашем обществе сейчас зреет мнение, что идет реставрация ГУЛАГа, очень многие в этом уверены. Я к таковым не отношусь, не считаю, что ГУЛАГ кто-то уж прямо так реставрирует. Но, несомненно, для подобного рода разговоров основания существуют. У нас есть узники совести, люди, которых преследуют за их взгляды, высказанное мнение, отличное от позиции властей. То есть первые звоночки раздаются. Мне же интересно художественное осмысление ГУЛАГа как исторического и социального феномена. Прежде у нас этого не было.

– Как это не было? Литература, кино, живопись. Можно назвать десятки имен и произведений..?

– Да, ГУЛАГ изучен, описан. Но скажу точнее. У него нет, так сказать, упаковки, обертки. А ведь это наш национальный бренд. Как спутник, например. Абсолютно "наше" явление. И я не могу быть к этому равнодушным, мне это жутко интересно. Любое время описывается прежде всего архитектурой, силуэтом, модой – то есть всегда существует некий визуальный образ эпохи. И я в свое время подумал: а почему не создать проект "ГУЛАГ-фэшн"? Понятно, что гулаговской "моды" не существует, есть только некие эфемерные представления об этом, которые можно как-то конкретизировать, создав и такой арт-проект: одежда в "гулаговском" стиле для взрослых и детей.

И еще мы с женой придумали игрушки из ГУЛАГа, это проект "ГУЛАГ-тойз", позже будет его большая презентация. Вы, наверное, обращали внимание: когда про человека нашего поколения хотят сказать, что он какой-то странный, то замечают: мол, все ясно – трудное детство, деревянные игрушки. Действительно, игрушки, в которые играют наши дети, – это будущее нашей нации. В детстве закладываются те вещи, которые потом "прозвучат" во взрослой жизни человека. Мне приходилось слышать от социологов и философов, что когда народ перестает рождать свои игрушки – это первый признак его стагнации. А у нас последняя игрушка, которая была миру явлена, – это неваляшка из периода застоя. Вот я и решил на свои хрупкие плечи взвалить эту миссию, чтобы не говорили про нас, что мы такие задроты, и сделать новую серию игрушек. Из ГУЛАГа.

– У вас тут эскиз висит – матрешка-граната. Это не оттуда?

– А, нет, матрешка-граната – это проект о русском оружии. У него тоже должен быть свой дизайн, национальный колорит. Хочу предложить Путину и Шойгу свой вариант. Почему нет?

Что касается ГУЛАГа, то будет еще ювелирная серия, посвященная ему. Золотая или серебряная колючая проволока, вмерзшая в лед. Кольца из нее, прочие украшения… До конца года доделаю этот проект.

Магнитики еще есть гулаговские. Тогда же все быстро было – зашли, увели. А ты скоренько прихватил магнитик с холодильника – а он из хлеба, удобно…

Вообще ГУЛАГ у нас почему-то не является торговой маркой, а зря, ведь он может приносить прибыль государству. Вон в Китае тело Мао Дзэдуна приносит миллиарды, потому что там до него километр киосков с сувенирами и километр после. А у нас Ленин только тратит бюджетные средства. ГУЛАГ тоже может давать доход государству, его даже ракручивать надо. Как бренд – это локомотив, который сам тянет за собой многочисленные образы.

– Серия "ГУЛАГ-парфюм" вывала такой мощный и противоречивый отклик на вашей странице в Фейсбуке. Люди столько новых предложений вам накидали: ароматы "Прикладом по зубам", "Шлангом по почкам", "Хороший-плохой следователь", "Враг народа", "Сгною в тюрьме, вредитель "…

– Что касается предложений "из народа" – я практически всегда выкладываю свои проекты в сеть, причем оставляю их "финал" открытым – выслушиваю все пожелания, комментарии и дополнения. Мне это очень интересно, ведь мы такие разные.

А вообще память человека в максимальной степени пробуждается именно через обоняние. Запах Нового года мы, например, помним всю жизнь. И "ГУЛАГ-парфюм" – это обращение к народной памяти, такое нежное напоминание о том, что братоубийство недопустимо. Кое-кто видит в этом глумление, издевательство. Но на самом деле это набат. По ком звонит колокол – по ком благоухает аромат.

– Как вы думаете, эти ароматы "ГУЛАГ-парфюма" могут когда-нибудь появится в реальности – в качестве логичного завершения арт-проекта?

– В наше время все реализуемо. С обычными духами так же происходит: авторы парфюма придумывают какую-нибудь композицию, а потом химики воплощают их идею. Поэтому сейчас вопроса, КАК сделать, нет. Есть вопрос – что сделать? В Голливуде, к примеру, технически возможно снять вообще все что угодно. В чем будет ценность снятого – вот в чем дело. Так что если найдутся некие инвесторы, которые посчитают, что это зачем-то нужно, – на здоровье, пусть воплощают. Тем более что это не ваниль какая-нибудь, всем надоевшая, а такой брутальный запах – свежей могилы. Он вообще вне конкуренции. Едешь в машине, а тут тебе напоминалочка: мементо мори. Понятно, что это не масскультура, а произведение для людей с изысканным вкусом. В общем, думаю, рано или поздно найдутся какие-нибудь одинокие извращенцы, которые воплотят все мои идеи в реальности.

– А предложение от пользователей Фейсбука: разработать "аромат Сталина" –​ как вам оно?

– Запах Сталина, да... Сталин ведь тоже супербренд. По сути, по "брендированности" из ровесников-современников ему равных нет. Не очень понимаю, почему должно быть какое-то табу на использование образа Сталина в искусстве. Для художника в принципе запретов существовать не должно. Он не должен трогать какие-то святые для людей вещи, например, связанные с верой, но к политике это явно не относится. Я бы с удовольствием поработал со Сталиным как с материалом.

– Кстати, про табу и святое. При обсуждении "ГУЛАГ-парфюма" в вашем же аккаунте в "Фейсбуке" несколько человек высказались в том духе, что вы, мол, устроили пляску на костях. Вот только пара цитат: "Надеюсь запахи Освенцима и Майданека тоже будут!", "Это НЕ арт-объект, пока пепел Клааса стучит. А он –​ стучит. И не до смеха".

– Я нормально к этому отношусь. Я настолько толстокожим стал за время своей работы... Одно время мои дети видеть не могли, как на их папу в интернете выливают ушаты грязи – а это норма для художника. Это свидетельство качества произведения. Потому что чем шире амплитуда мнений, широта высказываний – тем оно сложнее и интереснее.

– То есть оппонентов не разубеждаете и не объясняетесь с ними?

– Это бессмысленно. Секрет качественного произведения искусства – это вшитый внутрь его конфликт. На него люди и "западают", откликаются. Они гораздо искреннее распаковываются, расчехляются, когда конфликт есть. Речь не о некоем социальном конфликте или о протесте – но о внутреннем, композиционном. Если его нет, произведение – пустота, однодневка. Поэтому критика такого рода меня даже радует – это свидетельство жизнеспособности того, что я делаю. Поначалу некоторые мои друзья пытались заступаться за меня, вступали в полемику с критиками – я никогда этого не делаю. Если человек со мной не согласен – зачем отнимать у него его мнение? Да мы и не знаем, кто прав. Может быть, и он. Я же не пророк, который вещает истину, могу заблуждаться. Хотя художник в принципе заблуждаться не может. Ведь речь не о научном докладе или статистическом отчете, а о художественном образе.

– Вы упомянули, что сильнее всего воспоминания пробуждают запахи. А у вас лично с "ароматами" ГУЛАГа связаны какие-то воспоминания?

– Каких-то моментов, связанных с ГУЛАГом, в жизни моей семьи, моих предков не было – в том смысле, что нет сидевших, погибших там. И тех, кто отправлял в ГУЛАГ людей, в моем роду, к счастью, тоже не было. Но при этом вся моя жизнь – ГУЛАГ, собственно. Во-первых, Сибирь – это ГУЛАГ. И Красноярск – закрытый город. Вообще я прямо-таки настаиваю, что ГУЛАГ пронизывает всю жизнь советского и постсоветского человека. Тот же "железный занавес" – ведь это совершенная трагедия для культурного человека, для художника. А я за границу смог выехать уже в XXI веке. То есть я жертва ГУЛАГа, считаю. Но тут трудно сказать, что есть это влияние ГУЛАГа – полный провал в жизни или некое конкурентное преимущество. Все от людей зависит – что они вынесут из такого образа жизни. И почему человек стал именно таким – благодаря ГУЛАГу или вопреки ему. Ведь и реальное заключение у кого-то ожесточает сердце, а у кого-то размягчает. Но у нас в стране, прямо или косвенно, через ГУЛАГ прошли все. И продолжают проходить.

– В советское время – понятно. А сейчас в чем это выражается?

– Как в чем? В мировоззрении. У нас и реформы никакие невозможны, да и красные и белые до сих пор не помирились. Мы победили в войне с фашизмом, а гражданская война у нас так и не закончилась. В Испании после их гражданской войны у людей хватило мудрости не разбираться бесконечно, кто прав, кто виноват, – они поставили общий памятник ее жертвам. А у нас не получилось. Не было осмысления этого явления, поэтому не получилось и примирения. Трудно сказать – почему так. Притом что гражданские войны – самые болезненные. Они уносят в разы больше жизней, чем войны с внешними врагами. А мы все не можем примириться. И это тоже ГУЛАГ.

– Нужен ли какой- то новый язык, чтобы говорить сегодня о ГУЛАГе? И каким он должен быть?

– Я думал на эту тему. Я узнал о ГУЛАГе из книг Солженицына. Но следующему поколению нужно о нем говорить на языке этого поколения. Даже если оно разговаривает на азбуке Морзе или на языке смайлов – значит, так и надо доносить. Но в любом случае самый пробивной язык – это язык художественных образов, метафор. У человека все лучше откладывается, если он на эмоциональном уровне может все усвоить. Я же художник, а не политик, не оратор, который зовет всех в светлое будущее.

Вообще, считаю, что ГУЛАГовская серия – это продукт, который может быть разработан по всем правилам маркетинга и должен отлично продаваться. Почему бы ее не покупать во всем мире, раз какие-нибудь "Звездные войны", например, повсеместно продаются?

– Уверена, что кого-то это сравнение "ГУЛАГа" со "Звездными войнами" покоробит. Вообще, все ваши работы, не только "гулаговские", пронизаны иронией, насмешкой. Но насколько все-таки уместен стеб, когда речь заходит о такой трагической теме, как ГУЛАГ? Где грань между арт-искусством и кощунством, в котором вас нередко обвиняют?

– То, о чем вы говорите, – по сути продолжение разговора о табу в искусстве, "правоте" или "неправоте" художника, для которого главный инструмент – это образ, и о языке, на котором он разговаривает с людьми. Если продолжать стеб, то главная миссия художника – радовать людей, радоваться самому и домой бабло тащить. Я прямо мечтаю, чтобы на мою семью обрушился вечнозеленый дождь – в качестве компенсации за художественную интоксикацию с моей стороны. Если же говорить серьезно, то настоящее искусство, высказывание художника люди должны чувствовать спинным мозгом, на уровне каких-то глубинных эмоций. И если художнику удается достичь этой цели – значит, он "сработал" правильно. В ГУЛАГовской серии, считаю, это происходит.

– Вы планируете в ближайшее время представить свои работы в Лондоне. А иностранцы, столь далекие от наших реалий, способны в полной мере понять смысл ваших арт-проектов и этой вашей идеи с ароматами ГУЛАГа?

– Да конечно, все им понятно. Что касается Лондона, то в октябре там состоится большой проект, посвященный столетию Октябрьской революции, участвовать в нем будут русские музеи и художники. Будут и мои работы – например, "История России в топорах" и серия, посвященная Достоевскому. Но одновременно там же Эрмитаж и Русский музей будут с коллекциями русского авангарда, революционного фарфора.

С этими вещами конкурировать невозможно, играть на этом поле смысла нет. Зато будет работать нечто вроде сувенирной лавки – вот там мои "ГУЛАГовские" вещи и окажутся. Для нее я и делаю разные штуковины, которые будут одновременно и произведениями искусства, и тиражными сувенирами, и попыткой бытописания через предметы обихода. То есть русский мир будет представлен через призму шизы, через сломанный мозг художника. Музеи пусть представляют свои архивы, а эти вещи призваны вызвать живую реакцию людей, их рефлексию по поводу события 100-летней давности, которое до сих пор эхом звучит.