В США опубликована автобиографическая книга советского и российского разведчика Джека Барского "Глубоко под прикрытием" (Deep under Cover) с подзаголовком "Моя тайная жизнь и тернистый путь шпиона КГБ в Америке" (My Secret Life & Tangled Allegiances as a KGB Spy in America). Заброшенный КГБ в Соединенные Штаты в 1978 году Барский рассказывает, как 20 лет вел там рискованную и скрытную жизнь нелегала.
8 октября 1978 года в Чикаго из Канады прибыл канадский гражданин Уильям Дайсон. В его багаже находился коротковолновый радиопередатчик, а в бумажнике – семь тысяч долларов. Через два дня он сжег в отеле канадский паспорт и авиабилет и извлек из тайника в чемодане свидетельство о рождении на имя американца Джека Барского. Свидетельство раздобыл сотрудник советского посольства в Вашингтоне, после того как наткнулся на кладбище на могилу умершего в 1955 году в десятилетнем возрасте Джека Барского. Это позволило получить копию свидетельства о рождении, которое было вручено в Москве 29-летнему гражданину ГДР Альбрехту Диттриху, за два года до этого завербованному КГБ. Запутывая следы, Диттрих прилетел из Москвы в Белград, оттуда поездом добрался до Рима, затем прибыл в Вену, где резидент КГБ вручил ему канадский паспорт на имя Дайсона. После этого он прилетел в Мехико через Мадрид, а оттуда прибыл в Торонто. Инструкции, полученные на Лубянке, были просты: внедриться в американское общество и постараться выйти на людей, обладающих доступом к секретной или полезной для КГБ информации. В дальнейшем он получал из Москвы запросы, связанные с промышленным шпионажем. Барский был химиком по профессии и в момент вербовки в ГДР был ассистентом Йенского университета. Читая его документальный отчет о шпионской работе в Америке, невольно вспоминаешь блистательный роман Грэма Грина "Наш человек в Гаване", герой которого Джеймс Уормолд, работая на британскую разведку, выдавал чертежи пылесоса за схемы строящихся в кубинских горах военных установок, одновременно поставляя имена якобы завербованных им агентов. Барскому не удалось внедриться в американский истеблишмент, он выдавал себя за фермера, работал почтальоном, курьером на мотоцикле, программистом. Каждый четверг он получал шифровки из Москвы и, пользуясь сложным шифром, писал отчеты. Ему не удалось никого завербовать, но он регулярно отправлял в Москву имена людей, которые, по его мнению, могли бы сотрудничать с КГБ. Что же до промышленного шпионажа, то Барский, буквально по рецепту Уормолда, отправлял в КГБ чертежи электронных устройств и компьютерных программ, взятых из открытой печати, в основном из научных журналов. Самое поразительное, что в 1987 году – через десять лет после столь "плодотворной" работы в США – он получил шифровку с поздравлением о награждении его орденом Красного Знамени и премией в десять тысяч долларов. Однако недолго музыка играла: в 1992 году в Великобританию бежал старший архивариус внешней разведки КГБ майор Василий Митрохин. На протяжении десяти лет он копировал секретные документы КГБ, в частности, списки зарубежной агентуры. Естественно, что англичане поделились с американскими союзниками документами из архива Митрохина, и ФБР установило негласное наблюдение за Барским, пытаясь выявить его связи. Был даже куплен дом рядом с домом Барского, откуда агенты ФБР вели круглосуточное наблюдение за предполагаемым шпионом. Продолжалось это около двух лет. Барский ничего не замечал. И когда в мае 1997 года он был наконец арестован, то сразу же рассказал все, что знал. Понятно, что из слежки и долгого дебрифинга для американцев все стало предельно ясно: за 20 лет работы в Америке советский и российский агент не нанес ущерба национальной безопасности США. Уникальный случай в истории разведки: разоблаченный шпион не понес никакого наказания, даже условного. После допросов он был отпущен на все четыре стороны, ФБР даже помогло с трудоустройством. И это при том, что Барский не был двойным агентом и, в отличие от многих бежавших после развала СССР на Запад сотрудников КГБ, сохранял лояльность этому зловещему ведомству. В 2009 году Джек Барский получил американскую грин-карту, а в августе 2014 года ему вручили подлинный американский паспорт на имя Джека Барского – псевдоним, полученный им в КГБ для работы в Америке. Любопытно все же, как КГБ удалось завербовать молодого и перспективного ученого из ГДР и почему он так легко пошел на сотрудничество с ним? Интервью с Барским я начала с этих вопросов.
– То, как меня завербовали, я подробно описываю в книге. Я был химиком, окончил университет и там же преподавал. Жил в Йене. Однажды меня посетил человек, представившийся представителем оптического концерна Карла Цейса. Он завел разговор о возможной для меня работе на этом предприятии. В этом не было ничего необычного: многих выпускников университета приглашали на работу в разные фирмы. Однако вскоре этот человек неожиданно спросил меня, не соглашусь ли я работать на правительственную организацию. О чем шла речь, было понятно без слов. Я согласился. Через неделю он пришел уже с другим человеком, явно из Штази, и они вдвоем долго расспрашивали меня о семье, убеждениях, знакомых. Вскоре они представили меня работавшему в ГДР сотруднику КГБ, и тот уже подробно описал мою будущую работу. Во время совместного обеда сотрудник Штази сказал, что они тесно сотрудничают с советскими друзьями, и после этого я уже начал встречаться с человеком из КГБ.
– Почему вы решили сотрудничать с КГБ? Что заставило вас, не раздумывая, согласиться?
Я пошел на вербовку по идейным соображениям и частично из свойственной молодости тяги к приключениям
– Поначалу было любопытство. Я не знал, на что соглашался. Если бы меня сейчас куда-то пригласили, я, естественно, потребовал бы больше информации и попросил больше времени для принятия решения. Но в то время я был молод и склонен к авантюрным поступкам. Я не был на крючке у Штази или КГБ, как можно было подумать. Я пошел на вербовку по идейным соображениям и частично из свойственной молодости тяги к приключениям. Мне было 26 лет. В те времена я был убежденным коммунистом и полностью доверял официальной пропаганде. Возможно, в этом была еще и доля наивности и даже завышенной самооценки: я казался себе личностью незаурядной, способной на героические дела. Был и какой-то элемент романтических представлений. Когда меня готовили в Москве к работе в Америке, в школе КГБ преподаватели постоянно делали мне комплименты, расписывая мои якобы замечательные достоинства и таланты разведчика. Примером в то время для меня был Ким Филби – знаменитый английский разведчик, работавший на КГБ в Лондоне. Он, кстати, бежав в СССР, преподавал в школе КГБ в Москве. Он был моим героем в то время. Я был молод, наивен, и тогда мне казалось, что когда тебе предлагают работу в такой легендарной и элитной организации, то это большая честь. Я был польщен.
– Были ли вы членом восточногерманской компартии, когда вас вербовали?
Я давно разочаровался в коммунизме
– Я был членом Социалистической единой партии Германии – так в ГДР называлась коммунистическая партия. Я стал ее членом в 19 лет. Этой партии сейчас не существует, как и ГДР. После объединения обеих Германий я сохранил германское гражданство. Я давно разочаровался в коммунизме, который везде приводил к созданию диктаторских, репрессивных режимов. Их олицетворением стали Сталин и Мао, не считая более мелких сошек. Сейчас я нахожусь в совершенно противоположном идеологическом лагере.
– Какие инструкции вы получили перед заброской в Америку?
Не было никакой возможности что-то утаить от КГБ
– Инструкции были очень общего характера. Когда меня отправили в Америку, мне подробно объясняли, как я должен стать американцем, как не выдать себя и затеряться в городской среде, как с помощью свидетельства о рождении получить элементарные документы: водительские права, библиотечный билет, членские билеты разных обществ, советовали сразу же найти любую работу. Меня инструктировали и как вербовать потенциальных агентов, причем советовали делать упор на студенческой среде. Видимо, в Москве считали, что именно университеты были центрами антиамериканских настроений и марксистских идей. Надо сказать, что у меня никогда не было каких-то специальных заданий, кроме одного раза, когда меня попросили сфотографировать дом одного перебежчика в Калифорнии. У меня никогда не было плана, лишь общие пожелания попытаться найти людей, обладающих важной политической или экономической информацией или заняться поисками информации о новейших технических разработках. Мне это отсутствие какого-то плана казалось тогда странным, но сам я особой инициативы не проявлял, хотя приходилось поставлять какие-то имена поклонников СССР или копии электронных приборов, к которым у меня был доступ во время работы менеджером и программистом в компьютерной фирме. Отсутствие специальных заданий из Москвы влекло за собой и отсутствие особых благодарностей за конкретную работу.
– А почему вы проходили подготовку в Москве, а не в ГДР? Ведь восточногерманская разведка под руководством Маркуса Вольфа в то время была одной из лучших в мире.
– Когда меня отправили в Советский Союз, мне пришлось два года изучать английский в Москве, потому что в Берлине не было преподавателей с американским акцентом, которым можно было бы доверять. В Москве было два таких доверенных человека, вот почему они отправили меня в СССР. Надо сказать, что там я чувствовал себя очень одиноко, был иностранцем без языка, плюс проблемы с едой: приходилось самому готовить и самому покупать нужные продукты. Правда, КГБ снабжал меня билетами в оперу, на балет и концерты. Культурная программа была замечательной, и это скрашивало одинокую жизнь. Но в целом я чувствовал себя одиноко. Это были не самые счастливые два года.
– Вы пишете, что в Москве вы находились под неусыпным контролем своих кураторов и что даже не могли жениться, не получив их разрешения.
Мой коллега по партии подслушал, что я слушаю музыку по "Голосу Америки", и написал на меня донос
– Да, это так. Не было никакой возможности что-то утаить от КГБ, от кураторов. Они собрали обо мне обширное досье, в котором были, в частности, и показания ближайших друзей. Было бы в высшей степени неблагоразумно скрыть от них факт женитьбы во время поездки в ГДР. Об этом стало бы им известно очень скоро – я и в ГДР находился под строгим контролем. Не поставив кураторов предварительно в известность о намерении жениться и не предоставив им подробную информацию о невесте, я рисковал карьерой и, возможно, свободой. Надо сказать, что они и без моих слов знали все о моей частной жизни. Видимо, еще до предложения сотрудничать с КГБ за мной длительное время следили. Не только в Москве, но и в ГДР за частной жизнью граждан был установлен тотальный контроль. Приведу пример из собственной жизни. Я любил слушать музыку, которую передавали западные радиостанции. Слушать западное радио для членов СЕПГ считалось предосудительным. И вот однажды мой коллега по партии подслушал, что я слушаю музыку по "Голосу Америки", и написал на меня донос. Меня вызвал секретарь парторганизации и сделал внушение, предупредив о последствиях. Пресекались даже такие невинные вещи, как слушание музыки из вражеского источника. Так что, посмей я что-то скрыть от моих кураторов, карьере пришел бы конец, и жизнь превратилась бы в сплошной кошмар. Так что в этом смысле я был их собственностью.
– Как вы оцениваете свою работу в КГБ? Насколько она была успешной, с точки зрения ваших кураторов?
– Я знаю одно: у меня не было доступа к секретным документам, и я не посылал в Москву ничего значительного, не считая компьютерных программ, которые я копировал на фирме, где работал. Время от времени я отправлял характеристики на людей с которыми работал или встречался, на предмет их потенциальной вербовки. Вряд ли это можно назвать большим успехом. Мне трудно ответить на этот вопрос. Для этого нужно познакомиться с моим досье в КГБ, архивы которого наверняка засекречены. Если сравнивать мою работу с деятельностью других советских агентов, скажем, ученых, снабжавших КГБ информацией о ядерных разработках, или с тем же Кимом Филби, возглавлявшим отдел в британской Интеллидженс сервис, то мои "приношения" КГБ покажутся незначительными.
– Тем не менее Москва высоко оценила вашу деятельность в Америке, наградив вас в 1987 году орденом Красного Знамени. Вы были польщены?
Известие о награждении пришло ко мне по радио в виде зашифрованного послания
– Это стало подтверждением того, что они все еще ценят меня. К ордену была приложена сумма в десять тысяч долларов. В то время это был второй по значению орден в орденской системе СССР. Это награждение наверняка должно было быть санкционировано на самом верху. Возможно, оно было как-то связано с политической перестройкой, со сменой руководства в Советском Союзе. Известие о награждении пришло ко мне по радио в виде зашифрованного послания. В нем говорилось: "Поздравляем, товарищ, с высокой наградой" и так далее. Признаюсь, я был рад. По инструкции, я обязан был пользоваться только коротковолновыми приемником и передатчиком. По иронии судьбы, вместе с орденом меня наградили не рублями, а суммой в валюте страны, против которой работал КГБ. Деньги я попросил передать моей первой жене Герлинде, жившей в ГДР с нашим сыном Матиасом. В свое время ей сказали, что я умер от СПИДа. Она сохранила эти деньги, и в прошлом году передала их сыну, когда он покупал дом. Так что дом он купил частично на деньги КГБ.
– А почему вы не понесли никакого наказания после ареста в Америке?
Мне пришлось сообщить в Москву, что я якобы заразился СПИДом и могу вылечиться только в Америке
– Меня допрашивал в своем доме агент ФБР Джо Рейли, который вел мое дело. Этот вопрос лучше всего было бы задать ему. Но я перескажу, как он обычно отвечал на него. Он говорил, что для ФБР я намного полезнее на свободе в качестве источника информации и консультанта, чем в качестве заключенного. И вторая причина: вы, наверное, знаете об американской программе защиты свидетелей, когда совершившему преступление, но активно сотрудничающему со следствием свидетелю предоставляется государственная защита от возможных покушений на него и его семью. В 1988 году я получил из Москвы приказ вернуться в СССР. К тому времени у меня уже не было иллюзий относительно коммунизма, и я не хотел оставлять Америку, тем более что у меня была новая семья. Однажды в метро ко мне подошел незнакомец и предупредил, что, если я не вернусь, то я конченый человек. Мне пришлось сообщить в Москву, что я якобы заразился СПИДом и могу вылечиться только в Америке. От меня отстали. Допрашивавший меня Джо Рейли впоследствии стал моим другом и крестным отцом моей дочери Тринити. Многим кажется удивительным, даже невероятным, что меня не отправили в тюрьму. Но я благодарен американским властям, что мне и моей семье была предоставлена возможность начать новую и безопасную жизнь.
– Хотелось ли вам когда-либо за 20 лет сдаться американцам, прийти к ним с повинной?
– Нет, никогда. Я боялся, что меня отправят в тюрьму и моя американская семья разрушится. У моей жены не было американского гражданства, и без меня ее могли депортировать из страны. Дети бы остались без родителей. Принимая это во внимание, я просто не мог позволить себе прийти с повинной. Другое дело, когда меня арестовали. Тогда выбора уже не было. Но и здесь я думал прежде всего о семье. Верите или нет, но я не боялся тюрьмы. Во время работы в Америке я не раз сталкивался с риском туда попасть. Многие работавшие под прикрытием советские агенты в конце концов в ней оказывались. Я этого не боялся, все мои помыслы были о детях.
– Что вы можете сказать о профессиональном уровне работы внешней разведки КГБ?
Мне казалось, что сотрудники КГБ были жертвами собственной пропаганды
– Меня удивляли некоторые стандарты ее работы. В целом картина была довольно противоречивой. Часть аспектов деятельности КГБ была на высоком уровне, я имею в виду прежде всего ее оперативную часть: соблюдение секретности, качество легенд, поддельные документы, связь, шифровальное дело, логистика, наружное наблюдение, курирование агентуры. Однако у КГБ было абсолютно превратное представление о том, как работает западная демократия, как функционирует государственная машина США, что собой представляют либеральные ценности Запада. Временами мне казалось, что сотрудники КГБ были жертвами собственной пропаганды. О многом они судили по себе. Если бы меня сейчас вновь взяли в штат этой организации, я бы мог кое-чему их научить. Я получал много совершенно глупых инструкций, как себя вести и как говорить с американцами при вербовке. Даже когда я изучал в Москве американский английский, мне ни разу не показали ни одного видеофильма, где бы демонстрировалось, как на самом деле американцы говорят. Меня очень удивило, что, завербовав меня, КГБ не удосужился создать мой психологический портрет, провести психологический анализ моей личности, сделать какие-то тесты на этот счет. Ведь известно, что какой-то процент работающей под прикрытием зарубежной агентуры выходит из повиновения, – в конце концов это случилось и со мной.
– Испытываете ли вы чувство вины, раскаиваетесь ли в том, что служили в одной из самых зловещих организаций, занимаясь подрывной работой в Америке?
Мне остается только сожалеть о том, что я делал в прошлом
– Конечно. Чувство вины не оставляет. Не могу не сожалеть о том, что я делал и на кого работал. Это была одна из самых страшных, зловещих, кровожадных и жестоких организаций в истории. Печально, что прозрение пришло не сразу. Мне еще повезло, я работал на КГБ в относительно "вегетарианский" период ее деятельности: не было массовых репрессий, как в 30–40-е годы, не было тотального уничтожения зарубежной агентуры. Впрочем, это не значит, что в мое время в КГБ не практиковались политические убийства. Да, я раскаиваюсь. Все, что мне остается, – это сожалеть о том, что я делал в прошлом.
– Что бы вы ответили, если бы вас назвали конформистом?
– Я был им и не был одновременно. Хочу сказать, что всегда исходил из собственных убеждений и собственного понимания реальности. То, что я ориентировался на окружавший меня мир и прислушивался к мнению других людей, еще не делает меня конформистом. Я не следовал указаниям или мнению какого-то лидера. Если говорить о каких-то глубинных, фундаментальных моих побуждениях, то это были божественные заповеди. Если вы хотите, чтобы я считал себя конформистом на основании того, что следовал каким-то законам или моральным установлениям, то согласен. Но я не следовал указаниям какой-то личности или организации.
– Вы завершаете книгу короткой фразой: "Спасибо, Господи!" Значит ли это, что вы сменили марксизм на христианство в качестве символа веры, следуя российской моде?
– В каком-то смысле это – чудо. Знаете, я всегда считал себя порядочным и добродетельным человеком. Однако со временем пришло осознание, что я не так уж хорош и порядочен, потому что связан с организацией, воплощавшей в себе зло и коварство. Добро, как я его понимал, должно было быть ниспослано Богом, если он существует. Это было важным моментом принятия мной христианства. Я ведь был атеистом в Германии и о христианстве слышал только от окружавших меня посредственностей, которые не могли даже сами себе помочь. После чуда освобождения из ФБР я начал читать христианских философов, в частности Клайва Льюиса, и счел их понимание мира, добра и зла убедительным. И сейчас я отчетливо осознаю важность для себя христианской веры; все, чего я хочу, – это любить и быть любимым.
