"Протестная прогулка", автозаки, задержание Навального в его подъезде (было время, так же, по дороге на площадь, задерживали Лимонова), жесткие задержания – все это уже было много раз, это уже привычно, это уже наше "всегда".

Чего не было до сих пор – двух вещей. Во-первых, реконструкторского фестиваля на месте события, когда люди в омоновской амуниции и протестующие смешиваются с какими-то стрельцами, рыцарями, ратниками и ополченцами. До сих пор это было каким-то дурацким штампом из кино, причем в голову приходит даже не "Берегись автомобиля!", где угонщик и следователь параллельно основному действию репетировали "Гамлета", а что-то унылое постсоветское. Был, например, фильм "Каникулы строгого режима" с Безруковым и Дюжевым, комедия про двух убежавших из тюрьмы заключенных, которые устроились вожатыми в детский лагерь, а в лагере дети ставят какое-то представление на тему средневековой Японии с самураями и гейшами.

И смысла в этом никакого, просто, наверное, режиссеру нравятся всякие японские дела, чтобы убитый в финале герой уходил "путем цветов". Еще был постсоветский же боевик "Бой с тенью" про боксеров, в котором герои, убегая от каких-то силовиков, оказываются в Подмосковье буквально на реконструкторском фестивале с рыцарями, конями и бутафорской средневековой крепостью. Это тоже совершенно избыточный эпизод, из которого тоже не следует ничего, кроме того, что (плохому) режиссеру захотелось поместить героев в красивые декорации.

Я так подробно на этом останавливаюсь, потому что уверен, что сейчас на Тверской это было не случайностью: Навальный объявил акцию 12 июня еще в марте, а в пропитанных кокаином Натана Дубовицкого стенах соответствующих кабинетов по всей логике должна царить именно такая, сверхкреативная атмосфера. Кому-то (вероятно, Сергею Кириенко) захотелось посмотреть, что будет, если смешать протестную реальность с реконструкторскими декорациями. Смешали, посмотрели – ну да, стало чуть абсурднее, чем могло бы быть, но не более того. По крайней мере, никаких очевидных впечатлений типа "вся русская история противостоит оппозиционерам", кажется, не возникло. В том, что нынешняя полицейщина наследует и опричникам, и энкавэдэшникам, и вообще всем силовикам прошлого, сомневаться не приходилось и так, и снабжать это несомненное какими-то дополнительными наглядными материалами – ну, это, что называется, "для тупых", вещь в любом случае совсем не обязательная.

Второе открытие этого дня кажется более интересным. Многие очевидцы обратили внимание (раз, два, три), что молодежь, для которой эти митинги, очевидно, первые в жизни, несколько раз затягивала российский государственный гимн. То есть эта музыка и этот текст, кажущиеся старшему либерально-демократическому поколению неприемлемыми, для двадцатилетних оказались почти тем же, чем для украинцев их "Ще не вмерла..." – ну да, у них "не вмерла", а у нас "священная наша держава", разница, в сущности, невелика.

И вот это действительно производит впечатление какого-то почти тектонического сдвига. У нынешней России есть такая особенность, то ли случайная, то ли, как все у нас, сконструированная когда-то на всякий случай: государственные символы жестче, чем в любой другой стране, привязаны к власти, и общество объективно не считает их своими. Даже самый доступный и наименее спорный символ – флаг, который в народной повседневности связан прежде всего со спортивным болением, – шел к антипутинской аудитории долгим и извилистым путем. Хроника первых митингов на Болотной хранит это странное разноцветье партийных флагов – их всегда было больше, чем триколоров, более того, еще с раннеельцинских времен и до сих пор само понятие национального флага делится по партийному признаку, когда у левых флаг красный, а у правых черно-желто-белый, и эти флаги тоже преобладали на митингах над бело-сине-красным триколором.

Больше года потребовалось, чтобы организаторы митингов сначала робко, а потом во весь голос начали призывать своих сторонников приносить на митинги государственные флаги, и их появление в достаточном количестве само по себе казалось невероятным прорывом. О гимне и думать было нечего – ну в самом деле, кому придет в голову петь на музыку старого колхозно-лагерного марша текст, в третий раз бездушно (там и в первой версии никакой души не было) перелицованный конъюнктурщиком Михалковым? Оказывается, нужно было просто подождать, пока подрастут те, в чьей жизни не было никакого другого гимна, те, кто пел его на школьных линейках и слушал в детстве в эстрадных аранжировках по радио; те, чья память автоматом не переключается на "партия Ленина – сила народная", те, кто, наверное, и никаких Михалковых, кроме "Бесогона" из YouTube, не знает и не помнит. Для них этот текст свободен от всех самых мерзких ассоциаций, свойственных старшим поколениям, и священная держава в нем – просто священная держава, а широкий простор для мечты и для жизни – не графоманская строчка, а точное описание того, чего им не хватает.

Отсутствие внятной и всеми признанной мечты о той России, какой она должна быть, традиционно остается, может быть, самым слабым местом всего антипутинского движения. В самом деле, трудно бороться, не понимая, за что именно ты борешься. Когда у протеста есть гимн, это само по себе можно считать большой победой, только как быть с тем, что этот гимн – строго путинский, жестко привязанный и к времени, и к человеку, который его навязал России? Видимо, так и быть – никакого другого образа России, о которой можно мечтать, просто не существует. Гимн – просто наглядная и понятная вещь, но ведь по этому же принципу устроена вообще вся антипутинская риторика. Болотная выступала "за честные выборы", то есть за то, чтобы голоса, украденные "Единой Россией", вернули "Справедливой России", КПРФ и ЛДПР. "Борьба с коррупцией" – это тоже не слом системы, а ее улучшение: пусть чиновники меньше воруют, чтобы на сохраненные в бюджете деньги можно было бы купить больше новых автозаков. Требование отставки премьера, обращенное, пусть это и не проговаривается вслух (да и зачем, когда все написано в Конституции) к президенту, тоже совсем не революционное.

Разумеется, с такими требованиями и такими идеями самыми логичными символами и должны быть триколор и михалковский гимн. Что в этом хорошего – другой вопрос, но, кажется, задать его пока некому.

Олег Кашин – журналист

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода