Процесс по делу об убийстве Бориса Немцова в Московском окружном военном суде близится к завершению. В начале следующей недели с последним словом выступят подсудимые, и, скорее всего, 22 июня после напутственного слова председательствующего присяжные удалятся для вынесения вердикта.
Дочь Бориса Немцова Жанна и представляющие ее интересы адвокаты убеждены, что убийство политика не раскрыто.
О том, как проходило судебное следствие, что стало известно в течение этих 72 судебных заседаний и чем недовольна потерпевшая сторона, говорим сегодня с гостями в студии Радио Свобода: адвокатами Вадимом Прохоровым и Ольгой Михайловой и журналистом "Новой газеты" Верой Челищевой.
Полная видеоверсия программы
Марьяна Торочешникова: На телефонной связи с нами Жанна Немцова. Вам первый и, пожалуй, основной вопрос: что не устраивает вас в этом судебном следствии, почему вы говорите, что дело об убийстве Бориса Ефимовича не раскрыто?
Жанна Немцова: На самом деле я примерно одно и то же говорила и в день убийства моего отца, и сейчас. У меня не было никогда никакой уверенности в том, что государство будет заинтересовано в установлении организаторов и заказчиков этого убийства. К большому моему разочарованию, я оказалась права. Поэтому, безусловно, следствие и впоследствии суд потерпели фиаско в установлении организаторов и заказчиков. Хотя следственная группа признает наличие и первых, и вторых. И второе фиаско – это безусловно то, что не удалось установить мотив, кроме мотива исполнителя – корыстный. Почему не удалось установить мотив, мне кажется, тоже существует довольно простое объяснение. На мой взгляд, это убийство государственное, это убийство по политическому мотиву. Безусловно, у нас это государство признавать не хочет. Поэтому они отказались переквалифицировать дело со статьи 105 на статью, которая предусматривает наказание за убийство общественного государственного деятеля. Но это не значит, что надо опускать руки, будем продолжать работать дальше. Самое важное, чего удалось добиться, – это назначение специального докладчика Парламентской ассамблеи Совета Европы, он подготовит в течение одного-двух лет доклад о том, как велось следствие, как велся суд, – это будет официальная позиция Совета Европы по поводу этого дела. Это важное достижение. Безусловно, это не инструмент расследования, ни одно государство не допускает в расследование международные органы, если, конечно, само государство не просит о помощи. Но применение этих инструментов контроля – это определенная правовая позиция, которая будет сформулирована Советом Европы, официальная правовая позиция.
Марьяна Торочешникова: С вашей точки зрения, почему российское следствие отказалось признавать убийство Бориса Немцова покушением на политического деятеля? Это была какая-то их принципиальная позиция, они из вредности так поступили?
Жанна Немцова: Абсолютно принципиальная позиция, безусловно. Потому что если вы признаете, что в России совершаются политические убийства, политические расправы, вы просто расписываетесь в том, что наше государство носит репрессивный характер, оппоненты и противники существующей власти преследуются. Естественно, российскому государству это признавать не хочется, хотя это совершенно очевидно большинству людей, кто следит за положением дел в России. Вот и причина, почему не хотят переквалифицировать. Там же принципиально не увеличиваются сроки отбывания наказания при квалификации дела с одной статьи на другую, это упертость такая, что нет, мы демократическое государство, мы идем по пути демократии. Путин об этом говорил в интервью американской журналистке. Как же можно признать, что расправы политические совершаются в стране?
Марьяна Торочешникова: Если вы считаете, что убийство не раскрыто, с вашей точки зрения, кто те люди, которые сейчас находятся на скамье подсудимых в Московском окружном военном суде? Они имеют, с вашей точки зрения, какое-то отношение к этому преступлению?
Жанна Немцова: На скамье подсудимых находятся предполагаемые исполнители убийства. О причастности их или непричастности к убийству вынесут свое суждение присяжные. Я солидарна со своими адвокатами, которые выступили в прениях и сказали, что, кроме Бахаева, все остальные причастны к исполнению этого убийства.
Марьяна Торочешникова: Итак, прения в Московском окружном военном суде закончились, совсем скоро присяжные вынесут свой вердикт пятерым обвиняемым в убийстве Бориса Немцова – это Заур Дадаев, братья Анзор и Шадит Губашевы, Хамзат Бахаев и Темирлан Эскерханов. Они обвиняются в убийстве по найму в составе организованной группы и незаконном приобретении и хранение огнестрельного оружия. Вера, напомните, пожалуйста, в чем конкретно обвиняют этих людей, что каждый из них предпринял, как участвовал в совершении этого преступления по версии следствия?
Вера Челищева: Во-первых, по версии следствия киллером был Заур Дадаев – это человек, который стрелял, который в том числе следил за Борисом Немцовым. Остальные подсудимые, по версии следствия, собирали информацию, следили у дома политика, где он работал, где ходил, везде, в том числе незадолго до убийства у ГУМа, за исключением Бахаева, то есть он никак не упоминается ни в слежке, ни где-либо еще.
Марьяна Торочешникова: То есть Бахаев – это пятый обвиняемый, он фигурирует в этом деле, он сидит на скамье подсудимых, но при этом в материалах дела о нем вообще ничего не говорят или о нем не говорили в суде во время судебного следствия?
Вера Челищева: Он не упоминается в слежке, как я понимаю.
Ольга Михайлова: У нас дело сложное из-за того, что нет прямых доказательств. Нет доказательств того, кто именно стрелял, видео нет, лица мы не видим. Точно так же и со всем остальным, мы не видим прямых доказательств, только косвенные, оставили следы, после этого следствие начинает искать, кто это мог быть. По Бахаеву есть несколько моментов, которые и привели его в число подозреваемых изначально. Это то, что он жил в одном доме, двухэтажный дом обычный в деревне Козино, вместе с Анзором и Шадитом Губашевыми. Но на предварительном следствии, когда его спрашивали о знакомстве с ними, он говорил, что я три месяца их не видел, в одном доме живем, не общаемся. Понятно было, что это неправда, поэтому были подозрения. Есть его появления, когда дважды подсудимые улетают в Грозный, в это же время Бахаев находится около аэропорта Внуково. Следствие считает, что таким образом он организовывал, может быть, их отлет безопасный.
Марьяна Торочешникова: То есть прямых доказательств вины нет?
Ольга Михайлова: Прямых доказательств вины никого нет в нашем деле, косвенных есть какое-то количество. По Бахаеву у нас есть сомнения, потому что, если по Зауру Дадаеву, Анзору Губашеву, Шадиту Губашеву есть следы в машине, биологические следы четверых человек, в том числе Беслана Шаванова, который погиб при задержании при невыясненных, как я понимаю, обстоятельствах, вот эти четверо, можно говорить об их причастности, учитывая то, что следы их биологические были найдены в машине, а у Заура Дадаева так же были обнаружены следы пороха на руках, в заушной области. Их происхождение он по-разному объяснял, даже в суде у него было несколько версий. Сначала он говорил, что этого не могло быть, потом он говорил, что отстреливал оружие, наверное, остались следы и так далее.
Вадим Прохоров: Есть еще такое доказательство, как биллинги, к которым имеет отношение Шадит Губашев, по сим-карте которого, кстати сказать, вычислили эту группу. То есть биллинги, в том числе так называемые "боевые трубки", которые появлялись именно в местах на Пятницкой, ровно посередине между работой Немцова и его домом, которые, как известно, отстоят на три-четыре сотни метров между собой. Это замечательные доказательства, как видеозаписи, а именно Анзора Губашева и погибшего при задержании Беслана Шаванова, когда они следили за Немцовым и Дурицкой в ГУМе. Никак не могут объяснить, что они там делали буквально за полтора часа до убийства. Есть известная видеозапись, как проходит Немцов с Дурицкой, и там два силуэта, Шаванов и Анзор Губашев. То есть определенная доказательная база есть. По Бахаеву и в ходе судебного следствия как-то стало ясно, что да, следствию не удалось собрать достаточный доказательный мотив, на что мы и обратили внимание присяжных.
Марьяна Торочешникова: Ольга сказала, что прямых доказательств нет, нет видео, нет очевидцев. Но есть же та же Дурицкая, которая была с Борисом Немцовым, есть человек, который шел следом за Борисом Немцовым и Дурицкой и это все видел, есть где-то наверняка видео с этого моста, о котором много раз говорилось. Никто не верит в то, что ФСО не ведет там видеозапись.
Вадим Прохоров: Давайте по пунктам. Свидетельские показания, Дурицкая перед отлетом их дала, она утверждает, что она не видела стрелявшего. Собственно говоря, мы суду предлагали допросить ее дистанционно. Насколько нам известно, она находится сейчас в Киеве. Есть такая возможность, это позволяет и российский УПК, и международные обязательства, Европейская конвенция по помощи уголовным делам, но суд в этом отказал, как, кстати, и в дистанционном видеодопросе Ольги Шориной – многолетней помощницы Бориса Немцова, и Андрея Пионтковского, который находится сейчас в Америке, у которого тоже есть информация, причем, как он утверждает, еще с 2012 года о том, что, по его словам, через Рамзана Кадырова могли быть даны определенные указания в отношении Бориса Немцова. Это одна из наших претензий к суду. Их не допросили, но показания Дурицкой оглашались в ходе судебного следствия. Что касается водителя снегоуборщика и того молодого парня, который шел сзади, нельзя сказать, что эти показания открывают все возможные обстоятельства дела, но во всяком случае определенные показания были даны в ходе предварительного следствия и их допрашивали непосредственно в суде. Хотя рождались конспирологические теории, что их не будет, может быть, их уже убрали. Они пришли, они дали соответствующие показания. Что касается видеозаписи. Я напомню, что по видеозаписям, в частности, ФСО, я лично убежден, что они есть. Нет никаких сомнений, что один из двух крупнейших мостов, прилегающих, собственно говоря, к Кремлю, самый охраняемый объект в России, а может быть и в мире, там не может не быть видеокамер ФСО, или надо гнать такое ФСО и разгонять всю верхушку. Тем не менее, руководитель ФСО Евгений Муров, наш престарелый генерал, ушел в отставку примерно через год, достигнув 71 года, то есть явно не в связи с этими событиями. Видимо, эти видеозаписи есть, но их не предоставляют. Их не предоставляют следствию, их не предоставили нам, написав отписку, что их нет, их не предоставили на тот момент депутату Дмитрию Гудкову. Поэтому мы все вынуждены довольствоваться той самой погодной камерой ТВЦ. Но, правда, я хочу сказать, что прямые доказательства далеко не всегда бывают. В частности, по убийству Политковской, что там прямое доказательство – оружие кинули. Здесь оружие унесли с собой. В принципе законодательство не предусматривает обязательное наличие прямых, важно, чтобы совокупности разных доказательств было достаточно для определенных выводов.
Марьяна Торочешникова: Все-таки про видео поясните, пожалуйста, потому что тут много конспирологических версий вокруг этого. С вашей точки зрения, есть какое-то разумное объяснение тому, почему этого видео нет? А если оно сохранилось, почему его не хотят отдавать?
Вадим Прохоров: Есть объяснение, я вам могу дать свою собственную версию. Возможно два объяснения этого. Видео, с моей точки зрения, есть и, наверное, когда-нибудь мы его увидим. Это не такого рода убийство, которое может булькнуть в омут, безусловно, будут вскрываться какие-то новые подробности. Я думаю, это видео запечатлело тех самых так называемых "топтунов", наружников, возможно из разных ведомств, которые, безусловно, на определенном расстоянии сопровождали накануне массовой акции, которая намечалась на 1 марта 2015 года, к которой Немцов активно готовился. Причем эти самые наружники могут быть из разных ведомств – из Центра "Э", из ФСБ, из ФСО. Здесь сказать, откуда они точно, нельзя. Вполне вероятно, что они действительно попали на видеозапись. Кстати сказать, на той же погодной камере есть некое количество народа, который гуляет по мосту, порядка восьми человек, которые далеко не все установлены, кроме снегоуборщика-водителя машины коммунальных служб Будникова и, соответственно, парня, любителя тяжелого рока, который в наушниках шел сзади молодых. Второе объяснение, еще раз повторяю, это мое оценочное мнение, давайте вспомним, что такое ФСО. ФСО – это организация, которую до 2013 года возглавлял, был заместителем начальника этой службы – начальником службы безопасности Путина – господин Виктор Золотов, ныне генерал армии, тогда генерал-полковник (близкий друг Рамзана Кадырова, его протектор на уровне Москвы, на уровне федеральном), как мы полагаем, человек, в отношении которого крайне необходимо было бы провести определенные следственные действия, в том числе по этому делу. Я стараюсь выражаться крайне оценочно и корректно, думаю, что мне это удалось. Я думаю, влияние того же Золотова в ФСО, особенно при наличии генерала Мурова, который, прямо скажем, и в силу возраста, и в силу организационных способностей, наверное, не всегда мог исполнять эффективно обязанности, кроме как ФСО обросла разными коммерческими организациями, где сейчас проходят в массовом порядке аресты, но это уже выходит за пределы нашей темы. Я думаю, что у Золотова есть определенные возможности, в том числе и связанные с возможностями в отношении тех же самых видеозаписей.
Марьяна Торочешникова: Вы таким образом приближаете нас к той версии, которую, я так понимаю, Ольга, вы во время прений высказали в суде, в частности, когда сказали о том, что вы убеждены, что убийство не раскрыто, следы нужно искать среди высших должностных лиц России и Чечни. Поясните, пожалуйста, чем так мог не угодить Борис Немцов высшим должностным лицам Чечни?
Ольга Михайлова: Здесь у нас цепочка выстраивается следующим образом. Борис Ефимович много критиковал нашу власть, это много кому было неинтересно, много кто хотел бы, чтобы этот рупор замолчал на какое-то время. Поскольку, как мы видим, у нас на скамье подсудимых все выходцы из Чеченской республики, то рупор замолчал навсегда. Что касается действий, это было спланированной акцией, те люди, которые сидят на скамье подсудимых, я бы не сказала, что сильно образованные люди, понятно, что они не имели собственной цели, что им сказали, то они и делали, то есть это такие солдаты, наверное, выходцы из Чеченской республики.
Марьяна Торочешникова: Первоначальные показания о том, что они оскорбились высказываниями по поводу «Шарли Эбдо» и прочее.
Ольга Михайлова: Это комплекс, здесь сложно вычленять. Естественно им заплатили деньги. Я не думаю, что они делали это бесплатно. Но эти люди еще зависят от приказов. Дадаев у нас военнослужащий, на тот момент действующий военнослужащий батальона «Север», который дислоцируется в городе Грозный. Естественно, что ему был дан приказ, я даже не сомневаюсь в этом, он его должен был исполнить как человек, подчиняющийся приказам. Напомню, что в телефоне одного из подсудимых был найден ролик, на котором запечатлен Борис Ефимович Немцов, когда он после конференции на Украине дает журналистам интервью и нецензурно выражается в сторону нашего президента. Естественным образом возникает вопрос: почему у какого-то выходца из Чеченской республики, который проживал в Москве, вдруг такой видеоролик. Как сам объяснил Темирлан Эскерханов, это просто была такая шутка, кто-то прислал.
Марьяна Торочешникова: Может быть он солидарен был с этим высказыванием?
Ольга Михайлова: Они совершенно другого формата люди, они не согласны с этим, они считают себя патриотами. Я говорила в своей речи о том, что в принципе то, что они сделали, они считали, что делают благородный поступок, они очищают общество от таких людей, от скверны, естественно, они делают благое дело.
Марьяна Торочешникова: То есть с вашей точки зрения эти люди были абсолютно убеждены в своей правоте?
Вадим Прохоров: Они действительно убеждены в своей правоте. Они достаточно связаны родственными узами. Например, Заур Дадаев двоюродный брат братьев Губашевых и так далее. Заур Дадаев и Беслан Шаванов — это выходцы из спецназа, который на территории Чечни, только один из них из полка «Север», который к Росгвардии относится, а другой из полка по охране нефтепроводов. Немцов, конечно, был крайне неудобен — это была яркая харизматическая личность, с прекрасными и контактами на Западе, например, он был одним из основных инициаторов «акта Магнитского», что крайне не нравится нашей элите и лично затрагивает ее интересы. Он писал депутатские запросы, что это за так называемые кадыровцы принимают участие в конфликте в Донбассе. Он писал резкий пост про тот самый шабаш, который кадыровцы устроили в декабре 2014 года на стадионе в Грозном, когда показывали свои мускулы, была очевидная демонстрация, в том числе и для федералов, что это становится такая слабо управляемая Кадыровым самостоятельная сила. То есть он это все говорил, и это все не нравилось. Но по данным, по которым можно сделать вывод, последней каплей был все-таки апрель 2014 года, высказывание нецензурное в адрес гражданина Путина. В принципе сильно большого обсуждения это не вызвало, но люди, живущие по соответствующим законам, я, например, полагаю, что верхушка Чечни к ним относится безусловно, вполне вероятно, что и часть федеральной, они не могли пройти мимо этого тоже, сложился клубок. Если вы спросите, тянутся ли нити выше руководства Чечни, не знаем, надо разбираться. Но то, что они тянутся как минимум к руководству Чечни, вполне вероятно, что и к части федеральных силовиков, для нас это практически очевидно.
Марьяна Торочешникова: Однако следствие не стало в этом разбираться. Суд, у которого была такая возможность, тоже не воспользовался этой возможностей, людей не пригласил в качестве свидетелей.
Вадим Прохоров: Конечно, суд связан в определенной мере с обвинительным актом и тем, что инкриминируется обвиняемым, которые находятся на скамье. Но с другой стороны нам хотелось бы, чтобы нам не вставляли палки в колеса, когда мы пытались, значительная часть нашего времени именно посвящена была попытке установить эти нити, которые ведут к потенциальным организаторам и заказчикам. Но в частности, в ходе судебного следствия ни у кого никаких сомнений нет, в том числе у обвинителей, что старшим в этой группе был, конечно, не Руслан Мухутдинов, как это указано в обвинительном акте, а тот, чьим водителем он являлся — Руслан Геремеев, двоюродный или троюродный брат братьев Делимхановых, входящих в самый ближний круг господина Рамзана Кадырова.
Марьяна Торочешникова: Вера, вы освещали этот процесс, были на многих судебных заседаниях, «Новая газета» много писала об этом деле. У вас сложилась единая картинка, вы поняли, что произошло, вы поняли логику следствия, логику обвинения так, как ее представляли присяжным? С вашей точки зрения, они смогут разобраться во всем, прорваться через дерби доказательств косвенных, не косвенных, свидетельских показаний?
Вера Челищева: Я думала на самом деле, что думают по поводу этого присяжные, по поводу представленного им, не возникает ли у них вопрос, почему не был вызван тот же Геремеев Руслан. Следователь рассказывал молодой, что они приехали в его родное село, постучали, но дверь никто не открыл. Суд сказал, что повестка до него не дошла. Мне кажется, присяжные поднимали для себя такой вопрос, потому что о Геремееве говорили очень много потерпевшие, они не раз просили его вызвать. Собственно, он является начальником водителя Мухудинова, который у нас по версии следствия организатор, которого тоже нет на скамье подсудимых, который в розыске, его никак не могут поймать. Я считаю, что, конечно, у присяжных должны закрасться какие-то мысли, почему этих людей нет на скамье подсудимых. Почему, по крайней мере, Геремеева так активно не допрашивают. Всем известно, что он изначально проходил подозреваемым по делу, но как-то быстро его переквалифицировали в никого, никакого статуса нет.
Марьяна Торочешникова: Вы может быть обращали внимание, как присяжные участвуют в этом процессе, насколько заинтересованы они, делают ли они какие-то записи, реагируют ли они как-то на допросы тех или иных свидетелей, на высказывания подсудимых, защиты подсудимых и адвокатов потерпевшей стороны?
Вера Челищева: Я смотрела на присяжных, чтобы понять, что у них, честно говоря, каких-то ярких эмоций на их лицах нет. Это люди сложившиеся, там нет молодежи. У некоторых я замечаю интерес, когда выступают или потерпевшие, или подсудимые, они отмечают. Особенно, когда в прениях выступали подсудимые, которых допустили к прениям. Что интересно, когда присяжные уходят в совещательную комнату, мы часто с коллегами слышим, как они там очень шумно обсуждают то, что происходило в процессе. До нас доносятся их эмоциональные реплики. Был допрос Алибека Делимханова, единственный, кого разрешили допросить и который все забыл, ничего не помнит, командир полка, когда он выступил и не вспомнил, что у него происходило в батальоне, они ушли в совещательную комнату, там было столько и смеха, и эмоций, и возгласов со стороны присяжных. Я думаю, это не такие деревянные солдатики, не роботы, у них есть свои определенные мысли.
Марьяна Торочешникова: То есть они реальные судьи в этом процессе, как это и положено по закону, им предстоит вынести свой вердикт. Я правильно понимаю, что вердикт они будут выносить на основании тех вопросов, которые задаст им судья? Есть так называемый опросный лист, к которому часто тоже бывает много претензий. Здесь большое искусство председательствующего должно быть проявлено, чтобы вопросы составить так, как нужно суду и сторонам?
Ольга Михайлова: Судья составляет опросный лист, отдаст его на обсуждение сторонам, стороны могут представить свои варианты вопросов, а дальше уже последнее слово за судом, примет он предложения, которые предоставят ему стороны или нет.
Марьяна Торочешникова: Кстати, о суде, о том, как он принимал или не принимал те или иные предложения стороны. В России достаточно распространена практика, об этом очень часто говорит сторона защиты подсудимых, когда суд отказывает в приобщении к делу каких-то очень важных для защиты доказательств, удовлетворении каких-то ходатайств в допросе каких-то свидетелей. В этом суде, как вел себя председательствующий? С вашей точки зрения, было ли что-то такое, что он мог бы и по закону сделать, и по-человечески, что могло бы как-то изменить ход судебного следствия, но что он не сделал?
Ольга Михайлова: На самом деле в ходе процесса, поскольку рассматривает Московский окружной военный суд это дело, военные суды больше, чем суды общей юрисдикции, чтят уголовно-процессуальный кодекс, то судья пытался, конечно, следовать нормам уголовно-процессуального кодекса. Сторона защиты приобщала все документы, мне кажется, ни разу не отказал, все материалы, которые они просили приобщить, они все оказались в деле. Другой вопрос, что не все эти материалы были доведены до присяжных. Суд начал в принципе ограничивать сторону потерпевших, что опять-таки бывает крайне редко, обычно к потерпевшим суды относятся более лояльно. Вот это противостояние достигло того, что мы, сторона потерпевших, были вынуждены заявить ему отвод, в одно из последних заседаний мы это сделали после того, как суд целенаправленно отказывал нам в удовлетворении всех наших ходатайств. Нам было отказано в приводе Геремеева, он сказал, что нет оснований для привода. Принудительный привод такому уважаемому человеку оформлять невозможно, суд нам отказал. Потом нам было отказано в допросе в качестве свидетеля главного редактора «Эха Москвы» Венедиктова. Почему его нельзя было допрашивать в присутствии присяжных, мне непонятно до сих пор, но тем не менее, он допрошен не был. Еще был ряд претензий к суду, которые мы озвучили и заявили ему отвод, который он не удовлетворил. Я бы сказала, что на этом процессе больше нарушаются права потерпевших, чем другой стороны. Что касается допросов свидетелей, мы привели Венедиктова, суд решил допросить его без присяжных, хотя эта процедура уголовно-процессуальным кодексом вообще не регламентирована.
Марьяна Торочешникова: В российских судах с участием присяжных такое, кстати, часто бывает, когда приходят свидетели, стороны их слушают потом председательствующий говорит: нет, присяжным это не нужно.
Ольга Михайлова: Это неправильно, это пошла практика из Мосгорсуда, как я понимаю. Действительно удобно смотреть, нужен этот свидетель в процессе или не нужен. Но это неправильно, потому что кодекс уголовно-процессуальный не предусматривает такой процедуры. Это исключительно практика. У нас не прецедентное право, но тем не менее, эта используется процедура. Я категорически против этой процедуры. Например, у нас сторона защиты привела свидетеля своего, который тоже не был допрошен на следствии, как и Венедиктов. Условия были одинаковые, того свидетеля стали допрашивать сразу в присутствии присяжных.
Марьяна Торочешникова: Вообще это удивительное дело, складывается такое ощущение, что здесь все с ног на голову перевернуто по сравнению с обычной судебной практикой. Обычно в России, к сожалению, бывает, что не слушают сторону защиты, слушают только обвинение и потерпевших, а здесь получается, что слушают защиту и обвинение, хотя потерпевшие тоже на стороне обвинения, но именно потерпевших не слушают.
Вадим Прохоров: Мы все-таки стараемся быть на стороне истины, нам действительно очень важно, кто из организаторов, по возможности и заказчиков стоит за этим преступлением. Конечно же, Венедиктову, было отказано в его допросе перед присяжными, потому что он прямо сказал, что Немцов за три часа до убийства жаловался ему на то, что опасается Кадырова. Это все было в отсутствии присяжных. Таким образом судом достаточно тщательно отсекались вот эти наши попытки. Мы действительно больше заинтересованы в том, чтобы раскрывать те нити, которые ведут в сторону организаторов и заказчиков, потому что в отношении исполнителей пусть обвинение, это его задача. Все наши попытки Геремеева и дальше по цепочке раскручивать это, они старательно отсекались судом. Суд снял мой прямой вопрос Алибеку Делимханову про степень его причастности к организации данного убийства. Делимханов усмехнулся, суд это снял. Так же ряд иных вопросов достаточно острых. С самого начала началось все с предварительного заседания в конце июля, когда в ответ на наши ходатайства, мы их заявляли еще в ходе следствия, действительно переквалифицировать со статьи 105 на статью 287. Жанна Немцова правильно сказала, что верхний порог и там, и там пожизненное лишение свободы, нижний у 105-ой 8 лет, 277 — это посягательство на жизнь государственного и общественного деятеля, там 12. Но дело даже не в этом, 277 статья не имеет срока давности, 105 при некоторых возможных обстоятельствах, такое применение возможно. Кроме того реально всем понятно, что главный мотив организаторов и заказчиков пресечение политической деятельности. Кроме того он был действующим депутатом. Если бы, не дай бог, такое произошло с депутатом от «Единой России», стопроцентно было бы возбуждено дело по 277-й, не было бы даже вопросов. Здесь, разумеется, как сказал на тот момент государственный обвинитель прокурор Антипов на предварительном заседании, потом его, слава богу, поменяли, он прямо сказал: мы не можем допустить, чтобы убийство разного рода оппозиционеров квалифицировалось по 277 статье, как посягательство на жизнь общественных и государственных деятелей. То, что у его начальства на уме, то у прокурора Антипова оказалось на языке. Все нам четко объяснил представитель обвинения, не надо далеко ходить — не могут этого допустить. Абсолютно правильно сказала Жанна Немцова, а прокурор Антипов это подтвердил.
Марьяна Торочешникова: У нас есть небольшой видеоопрос, подготовленный корреспондентом Радио Свобода Святославом Леонтьевым. Он как раз об общественной деятельности Бориса Немцова сегодня спрашивал прохожих на улице Москвы, что по их мнению изменилось в России после смерти Бориса Немцова.
Опрос прохожих на улицах Москвы
Марьяна Торочешникова: Вера, когда только случилось это убийство, еще даже до того, как дело передали в суд, нашли каких-то подозреваемых, его сравнивали с убийством Анны Политковской, обозревателя «Новой газеты». Вы, кстати, ходили и освещали тот судебный процесс. С вашей точки зрения, насколько справедливо проведение подобных параллелей, насколько эти дела похожи, если похожи, и чем они отличаются, по вашим ощущениям?
Вера Челищева: Они похожи, безусловно, потому что это заказное убийство было совершено тоже в самом центре Москвы, плюс это тоже чеченцы были, плюс, думаю, мало кто сомневается в том, что это тоже ведет к руководству Чеченской республики. Прежде всего похоже тем, что заказчиков не было, до сих пор нет, дело выделено в отдельное производство. Даже потерпевшие не знают, Вера и Илья Политковские, в каком оно сейчас состоянии, это дело. Чем отличается? Все-таки в деле об убийстве Бориса Немцова по исполнителям больше и сильнее доказательная база, в том числе биологические экспертизы, генетические экспертизы. Этого в деле об убийстве Анны Политковской, насколько я помню, в таком масштабе и с такой точностью не было. В том числе тут косвенных доказательств в деле об убийстве Анны Политковской было очень мало. Все-таки время ушло, когда слушалось уже второе дело после оправдания подсудимых, я напомню, что первый раз их оправдали присяжные, потому что не было доказательств никаких.
Марьяна Торочешникова: Журналисты, которые наблюдали за тем, что происходило в первом суде, вообще не понимали, почему эти люди сидят на скамье подсудимых.
Вера Челищева: Часть из них была виновна. Очень быстро дело передали в суд, и оно просто там развалилось. Второе слушалось спустя, уже не помню, сколько лет после убийства, конечно, многие косвенные доказательства просто не смогли опять же принести, но люди были осуждены.
Марьяна Торочешникова: Здесь достаточно оперативно сработали.
Вера Челищева: Здесь оперативно и более качественно по исполнителям. Прокурор Мария Семененко тоже была в деле об убийстве Анны Политковской во втором процессе. Различие в том, что касается потерпевших. Все-таки здесь очень заметна разница, что потерпевшие не с обвинением. По делу об убийстве Анны Политковской потерпевшие тоже настаивали на истине, они задавали какие-то вопросы подсудимым, чтобы понять, где заказчик, где его искать.
Марьяна Торочешникова: Важно было узнать, кто именно совершил это преступление, а не просто осудить каких-то исполнителей.
Вера Челищева: Но все-таки не было такого контраста, что потерпевшие одни, а здесь потерпевшие одни были. Потому что обвинение не поддерживало их ходатайства, оно не настаивало — ну-ка приводите Геремеева, ну-ка Кадырова приводите. Мария Семененко сказала, что в этом вообще нет необходимости, что касается Кадырова. Но они просто в рамках обвинительного заключения прокуроры вели свою работу, но не было поддержки потерпевших, строго в рамках своей работы.
Марьяна Торочешникова: Вадим, с вашей точки зрения, можно расценивать как какой-то знак или сигнал то обстоятельство, что на состоявшейся накануне прямой линии президента с народом ему никто не задавал вопрос по политическим заказным убийствам в России, уж тем более о Борисе Немцове?
Вадим Прохоров: Вы понимаете, что это же отрежессированное шоу заранее. Хотя там были интересные смски.
Марьяна Торочешникова: Но сейчас уже тоже предполагают, что это были намеренные.
Вадим Прохоров: Возможно. Совершенно очевидно, что заранее принималось решение вообще этот вопрос не поднимать. Мы вступаем в избирательный год, идет какой-то процесс в отношении части исполнителей, успокойтесь. Мы почему говорим и кричим об этом — преступление не раскрыто. И будем кричать об этом дальше, в том числе в Парламентской ассамблее, в том числе с нашими людьми, с нашим народом, максимально доводить, стараемся максимально опубличить, что заказное убийство, тем более политического деятеля, не может считаться раскрытым, пока не установлены организаторы и заказчики.
Марьяна Торочешникова: Я заметила вашу реакцию, когда мы смотрели опрос на улицах, прокурор говорит, что никакой он не политический деятель, не хотят возбуждать дело, девушка говорит: Немцов, я не знаю, кто он такой, какой-то политический деятель.
Вадим Прохоров: Видимо, у Путина и его окружения сейчас задача, два с лишним года была задача отсекать какие-то нити, ведущие к организаторам и заказчикам. Я напомню, что следствие готовилось предъявить заочное обвинение не только Руслану Мухудинову, водителю, но и Руслану Геремееву, организатору и начальнику этой группы, по нашим данным, это никто не опроверг, так оно и есть. Было принято решение к октябрю 2015 года, что не стоит, уж очень близко к Рамзану Кадырову. Соответственно, как всегда крайним пошел стрелочник, а именно водитель Мухудинов. Видимо, сейчас в мейнстриме, да, есть на скамье подсудимых, пока я не хочу предвосхищать вердикт, понятно, что присяжные будут разбираться, часть исполнителей, все, преступление раскрыто. Конечно, нет. Очевидно, что в избирательный год Путин не собирается поднимать этот вопрос, но мы эту повестку дня будем в любом случае навязывать, как представители потерпевших, что преступление, безусловно, не раскрыто. Необходимо предпринимать определенные шаги для его раскрытия. Действительно, к великому сожалению, журналисты, я знаю, что некоторые из них готовы были задать вопрос в том числе в отношении Бориса Немцова, очевидно, было принято решение не подключать на тот момент к эфиру, чтобы этот вопрос не был задан. Это было, конечно, заранее срежиссировано все.
Марьяна Торочешникова: Ольга, с вашей точки зрения, что должно произойти сейчас, кто должен принять волевое решение для того, что бы прислушались к стороне потерпевших, чтобы начали искать заказчика или, если уже знают, кто этот заказчик, начали его выводить из тени и демонстрировать обществу готовность именно пресекать такие политические убийства, политические покушения и давление?
Ольга Михайлова: Я думаю, что для следователей не секрет, кто является организатором данного преступления. Другой вопрос, что у них связаны руки, потому что они не могут пойти дальше этих пяти человек и этого несчастного водителя. Когда будет политическое решение, как я понимаю, должен найти смелости президент принять такое решение. Если до сих пор он его не принял, значит что-то еще происходит, я не могу понять, что именно, что мешает. Следствие сделало все, чтобы отследить точную цепочку, у нас даже в деле есть ключи от номера Сулеймана Геремеева.
Вадим Прохоров: Номер в печально известной гостинице «Президент-отель», достаточно известное место для кадыровской тусовки, не является большим секретом. Номера, где находился Геремеев, они были оформлены на его родного дядю Сулеймана Геремеева, члена Совета федерации, то есть российского сенатора.
Ольга Михайлова: Эти ключи были найдены в квартире, наверное, где проживали Заур Дадаев и все остальные, кто у нас подсудимые. Если бы, например, ключи Навального были бы обнаружены на Веерной, то все. А здесь найдены ключи сенатора, мы его не трогаем, мы его не допрашиваем, мы его оберегаем.
Марьяна Торочешникова: Откуда у обвиняемых в убийстве, ключи?
Ольга Михайлова: Ключи найдены, в материалах дела они лежат, как вещдоки они используются, ждут, наверное, все-таки часа Икс, когда кто-то разрешит всю эту цепочку действительно от начала и до конца поднять, всех виновных привлечь к ответственности.
Марьяна Торочешникова: Вадим, с вашей точки зрения, такое бережное отношение следователи проявляют ко всем сенаторам или только к сенаторам из конкретной республики?
Вадим Прохоров: У нас есть достаточное количество и сенаторов, и депутатов, и губернаторов, которые тоже уже подвергались уголовным преследованиям. Здесь совершенно понятно, что политическая воля не направлена, очевидно, Путину это не нужно.
Марьяна Торочешникова: Потому что это ведет в Чечню к Кадырову или по каким-то другим причинам?
Вадим Прохоров: Я совершенно согласен с вашим тезисом. Ведет ли это выше, надо разбираться по цепочке. По тем или иным причинам Путин, видимо, не собирается в данном деле сдавать Кадырова и его окружение, а заодно, видимо, генерала Золотова. Соответственно мы приходим к тому, что нам в любом случае будет необходимо, будем называть вещи своими именами, оказывать некое давление, чтобы во всяком случае хоть какое-то продвижение в отношении организаторов было. Сейчас институт спецдокладчиков в Парламентской Ассамблее Совета Европы — это один из возможных очень немногих международно-правовых легальных механизмов, чтобы тому же Путину, тому же господину Медведеву, кому угодно постоянно задавали вопросы журналисты, политические деятели, общественные, не только по Украине, что тоже важно, не только по политзекам, но и в том числе по Немцову, чтобы приходилось отвечать на вопросы. Не сможет ответить на вопрос, где организаторы, где заказчики. Ищут. Что, два с половиной года при мощи ваших спецслужб? Это не ответ.
