– Вот если сказать "травма" – что вам сразу на ум приходит? – спрашивает Маша.
– Это если человеку причинен вред и у него остались последствия, – отвечает девушка справа.
– Детская психотравма, – заявляю я как современный человек, который в курсе всех трендов.
– Монтировка. Либо кирпич, – говорит парень рядом со мной.
– Травма – это больно, – говорит девушка слева со стаканом газировки в руке.
По субботам в помещении Фонда имени Андрея Рылькова (некоммерческая организация, выполняющая, по решению Минюста РФ, функции иностранного агента) проходят занятия арт-групп, для тех людей из числа потребителей наркотиков, с которыми фонд начал работать на улице. Ведет занятия психолог Маша Преображенская. Иногда на них приходит по 12 человек, сегодня – четверо. "Специфика жизни участников, – говорит Маша. – Лето, тепло..."
Группа появилась в прошлом году.
– Я сперва думала: а кто же будет приходить? – рассказывает Маша. – Но оказалось, что люди готовы включаться. Двое ребят были у меня на сопровождении. Еще один человек только что вышел из ребцентра. Они стали приводить других. Люди хотели общаться, встречаться. У них же круг общения сужен, ограничен людьми, через которых они употребляют. А им нравится творить, рисовать, совместно креативить, делать граффити, сочинять. Один из наших первых участников, Студент, хотел ставить спектакль и показать его потом в "Сахарнице"…
В эту субботу участников мало, поэтому Маша решает поработать с рисунками.
"А можно травму компенсировать?" – спрашивает она.
"Не, ну Маша! Ну как ты ее компенсируешь, если вот монтировкой?" – возражаем мы одновременно. Хотя… "Можно тоже монтировку взять. Можно пойти к психотерапевту. Можно пить, чтобы не думать о травме. Употреблять наркотики…"
Маша говорит про гормон кортизол и про внутреннего травмированного ребенка, который появляется в голове в самых разных ситуациях уже во взрослом возрасте и (вместе с кортизолом) заставляет нас действовать самым неадекватным образом.
Девушка справа понимающе кивает.
– Я в детстве так хотела маминого внимания добиться, ну хоть как! Ну и достигала его… не самыми добрыми методами. И до сих пор, если мне хочется внимания, мне проще поскандалить, поныть. Как-то само получается...
Маша предлагает нам вспомнить какую-то травматичную ситуацию – "не очень страшную!" – нарисовать ее в условном виде и попробовать проговорить. И это тоже будет вариант компенсации.
Не очень страшную… Память подсовывает воспоминания. "Это? Или нет, это было ужасно. Или вот это?" Открывается клапан, и голову захлестывает все, что я не хотела вспоминать сто лет. Оказалось, что этот внутренний травмированный ребенок – очень близко. И не один. Вместе со мной живут пятилетняя Я, восьмилетняя, двенадцатилетняя.
Это же чувствует весь коллектив. "Эээ, Маша, а какие критерии? Как понять – это было очень травматично или просто травматично? Вот когда дядя при мне кошке голову отрезал – это как считается?"
Человеку, который отвык делиться тем, что думает и чувствует, проще нарисовать об этом картинку или слепить это из пластилина, чем сказать словами
Наконец, мы разбираем карандаши и мелки и задумываемся над бумагой. Как правило, взрослые люди рисуют кружочки и цветочки во время телефонного разговора, а тут надо… Ну ладно. Молодой человек рисует яркий костер с горящей в ней фигуркой животного, и схематичных человечков. У девушки подальше – черные круги и полосы. У той, что с газировкой, – кривые, совершенно больные часы, нарисованные со старательной четкостью. На часах сидит фигурка – без пола, без лица и, кажется, без кожи.
У меня на листе – багровый шарик среди черных кирпичей. Внезапно оказывается, что эти картинки нас объединяют. Мы, такие разные во всем, вообще-то похожи друг на друга – внешне веселые взрослые люди с тщательно упакованным мешком темных воспоминаний внутри…
– Формат группы был поначалу непонятным, я давала то, что сама умела, – говорит Маша. – Потом пошла на семинары по арт-терапии. Все, что изучала, применяла в группе. Чего мы только не делали! Сказки писали, комиксы на основе интервью друг с другом. Там поразительные глубины нереализованных креативных способностей! Видеоролики хотели делать. Но не затем, чтобы выложить на ютуб, а чтобы поговорить на камеру. Чтобы все увидели, что они набрались смелости рассказать о себе… Один из участников, Паша, у него умерла жена, был в жутком пограничном состоянии, были попытки суицида. Он сейчас говорит, что на группах только и выехал. Другой парень отправился в ребцентр, потому что на группах в процессе этих сказок и рисунков все проговорил и для себя понял. Возможности такого невербального общения для зависимых очень важны. Потому что человеку, который отвык делиться тем, что думает и чувствует, проще нарисовать об этом картинку или слепить это из пластилина, чем сказать словами…
Девушка, которая рассказывала про то, как ей трудно было добиться внимания мамы, нарисовала черные круги и полосы, заполнившие весь лист. И сказала, что в детстве перед сном ее всегда преследовал черный мяч, который мельтешил перед глазами, закрашивая все чернотой. Ей тогда было лет шесть.
По результатам опроса ВЦИОМ, 78% россиян высказываются за тюремное наказание за употребление наркотиков. Дайте уже им кто-нибудь карандаш!
Анастасия Кузина – журналист, участница Фонда имени Андрея Рылькова
Высказанные в рубрике "Блоги" мнения могут не отражать точку зрения редакции
