Работы Гарифа Басырова есть в собраниях самых крупных, самых солидных музеев России. А еще рисунками этого художника располагает правозащитное общество "Мемориал". Он их "Мемориалу" подарил. Творческая биография Гарифа Басырова сложилась вполне благополучно. Были и известность, и выставки, и награды. Только вот родился Басыров в печально знаменитом АЛЖИРе – Акмолинском лагере жен изменников родины, и об этом никогда не забывал.

Впрочем, сцен из жизни ГУЛАГа в наследии художника почти нет. Мне на память вообще приходит только его "Следователь", с ярко-красным, словно обмазанным кровью, ртом. Однако тут надо иметь в виду, что работы художника, особенно его поздние вещи, не подлежат однозначному толкованию, недаром о них столько спорят. Да, на всех эти графические листы действуют на эмоциональном уровне, только вот даже люди из самого близкого окружения, даже друзья, знавшие Басырова с юности, трактуют его работы по-разному. И все же Зона как территория несвободы подспудно присутствует в самых обобщенных изображениях. Она мерещится, к примеру, в серии "Люди в углу", а еще более – в "Лыжнике", где человек в низко надвинутой шапке-ушанке с натугой скользит по узкому коридору между двумя глухими заборами. То ли охранник, то ли осужденный на спецпоселение.

Поверхность больших бумажных листов у Басырова вибрирующая, покрытая тончайшими штрихами цветных карандашей. Человек здесь лишен индивидуальных черт. Он готов раствориться в окружающем пространстве, нередко врастает в землю, в песок, погружается в воду. Все персонажи одной из последних серий "Обитаемые пейзажи" таковы. Гариф Басыров говорил, что создает архетипы советской эпохи:

Это советские люди, хотя они, в общем, находятся в ситуациях, в которых живут все остальные люди. Жизнь одинакова везде. Просто у нас есть своей советский вариант. Поэтому они выглядят несколько старомодно, на них одежда "ретро". Потому что я считаю, что советский человек, хотя он сейчас ходит в современной одежде, но он остался, есть и будет еще долгое время вот таким каким-то между 30-ми и 50-ми годами. И внешне, и по своему символическому, что ли, виду это именно советский человек. Мои персонажи действительно пытаются прикоснуться к тайне, и усилия свои не оставляют даже в очереди за пивом. Ведь они никогда не попадут в Гималаи, и поэтому слушают космос здесь – среди чахлых кустов и клумб. Несмотря на иронию, я испытываю к своим героям любовь и уважение. Однако не слишком доверяйте словам художника, и этим тоже. Смотрите его работы.

Увидеть работы Гарифа Басырова можно сейчас на выставке "Обитаемые пейзажи" в Музее изобразительных искусств имени Пушкина. Здесь же прошел вечер памяти художника, который прожил не слишком-то долгую жизнь. Умер за день до своего шестидесятилетия. Об этом говорила вдова Гарифа Басырова Инна Литвин:

– Ушел он стремительно. Конечно, это было ужасно. Вот только что мы сидели, как сейчас помню, насмехались над Депардье. Он взял сигарету, опустил голову – это было все.

Когда пришло время все разбирать в мастерской, в беспорядке, который, конечно, был, как во всякой нормальной мастерской, обнаружился какой-то железный порядок. Все работы надписаны, есть все выходные данные. Искусствоведы поражаются, потому что они к этому не приучены. Обычно они имеют дело с пыльными папками. Задыхаются, у них аллергия. Они не знают, что это такое и когда было создано. У нас же все понятно, все очень точно.

Так и жизнь у него прошла – внутренне очень организованно. Я считаю, очень удачно его жизнь сложилась. Он делал то, что хотел. Даже эти несчастные деньги он зарабатывал, не предавая ни себя, ни родину, ни меня и никого! Так что, в общем-то, он был счастливым человеком.

Кинорежиссер и сценарист Александр Митта назвал Гарифа Басырова лучшим российским графиком своего времени:

– Он лучше всех в космическом масштабе изобразил одиночество человека советской эпохи, выдернутого из мира, из толпы. Все его друзья его очень любили, потому что Гарик был золотой человек. Честный, умный, верный, мастер своего дела. Не то, что зависть, но восхищение у меня вызывало то, столько идей у него было в голове. Когда он стал делать свои колобашки, я сказал: "Что ты какой-то ерундой занимаешься? У тебя столько работ не сделано!" А оказывается, эти деревянные маленькие штучки с колес схватила международная выставка.

Названные Александром Миттой "колобашками" маленькие скульптурки из серии "Инкубусы" лишь на первый взгляд ничего общего не имеют с героями рисунков "Обитаемых пейзажей", – считает искусствовед Леонид Бажанов:

– В этих персонажах уже нет имитации человеческой сущности. Тут нет и намека на это, а есть какой-то тотем, какой-то саркофаг, хранилище души. А, может быть, если вскрыть, то там и души-то уже и нет, а есть только крюк вместо мозгов или носа, или уха. Но эти милые существа тоже неуютные. Они такие трогательные, прямо как детские игрушки. А приглядеться – оторопь берет. Ничего радостного, лирического здесь не присутствует, хотя это тоже эстетически виртуозно. До такой степени, что вспоминаем Египетский зал Пушкинского музея.

Если же говорить об "Обитаемых пейзажах", то, конечно, в этом названии есть провокация. Собственно, пейзажа как такового в традиционном смысле слова нет. А есть некая космическая данность, к пейзажу отношения не имеющая, а, наоборот, как бы его опровергающая. Пейзаж в европоцентристской традиции – это нечто оживляемое нашим сознанием. А здесь это космическая данность. Она представлена нам, но нам не принадлежит и не подчиняется. Более того, она нас подавляет, если не отрицает и не уничтожает. Она даже не пускает нас туда присутствовать. Так что, и пейзажа-то нет, и обитание не предполагается.

А что же предполагается? Предполагается совершенно какое-то катастрофическое, сюрреалистическое, апокалиптическое сопоставление с этим космосом. С космосом, который не обитаем, не освоен, не оживлен культурой, а просто мы попали туда. Мы влипли в это. И ни справиться с ним, ни осознать его, ни одолеть его мы не можем. Мы лишь должны выжить в нем.

Может быть, я так скептически настроен в силу возраста, жизненной усталости. Может быть, я слегка перегибаю палку, а Гарик имел в виду как раз что-то очень лиричное. Но тут я опираюсь на свой опыт дружбы с ним. Не думаю. Думаю, что он как раз имел в виду именно то, о чем я сейчас говорил. Гарик был очень острым, очень жестким, колючим, раздраженным по отношению к миру, в котором он пребывал, человеком. Это был очень неуютный мир, в котором мы все жили, хотя мы любили, выпивали, радовались, вкушали все прелести юности, но не относились к этому миру мягко и одобрительно.

Тут все время конфликт. Все время чудовищное одиночество, даже если на рисунке есть еще несколько фигур – иногда две, иногда даже десять. Но если десять фигур, то они уже дерутся в каком-нибудь парке. Обязательно кто-то кому-то в морду заехал, сорвавшись. Или Нарцисс смотрит в лужу и с собой ведет беседу. Или в какой-то невероятной перспективе улетают ноги человека или его голова улетает в этот космос. Он как в туннеле, как в аэродинамической трубе. Этот тот самый туннель, где в конце свет есть, то туннель-то не кончается. Это жуткий космос бесконечного туннеля, жуткого одиночества и драматического бытования.

Это графика с колючим и холодным сюром. Но при этом нежные цветные карандаши. Все очень изысканно, виртуозно изысканно во всех этих рисунках и офортах. Неслучайно в Японии Гарик получал призы на каких-то международных конкурсах. И японскую культуру знал, освоил не меньше, чем европейскую.

Басыров – это действительно очень крупный отечественный художник. Впрочем, слово "отечественный" не очень подходит. Оно сопрягается с отцовством, с изначальной семейной укорененностью. Но с этим, как понимают те, кто знает его биографию, у Гарика было не очень хорошо.

По словам кинорежиссера и актера Андрея Смирнова Гариф Басыров высоко ценил творчество Высоцкого:

– Гарик был на нем просто помешан! Помню, это было у него в мастерской в начале 80-х. Высоцкий недавно умер, Гарик цитировал его. Я осмелился сказать, что, конечно, Володя великий бард. Но если брать его просто как поэта, то поэт он как бы средней силы. Гарик меня чуть не убил. Буквально набросился с кулаками и стал цитировать те вещи, про которые и я понимал, что это шедевры. Такие вещи как "Милицейский протокол" или "Диалог у телевизора". Мне в этот момент приоткрылось... Гарик же был достаточно закрытый человек, не желавший открываться по каждому поводу и с каждым, с кем он пьет водку. А тут мне приоткрылось нечто, что в нем сидело со страшной силой и что воплощено с таким блеском.

Что вспоминается, если размышлять о том слое реальности, который воплощен в "Обитаемых пейзажах"? Вспоминается, конечно, мурло совка, которое первым, наверное, все-таки написал Олег Целков. Вспоминается сегодняшняя поэзия Игоря Иртеньева, который удивительным образом воплотил разорванное сознание совка на переломе эпох, когда эта эпоха еще не успела кончиться, а уже есть протокол этого. В том же ряду талантов и философов одно из очень важных мест занимает по праву Басыров.

Мы живем в стране, которая сегодня не желает вспоминать, что совок – это про нее. Нет серьезной попытки осмыслить 74 года выпадения из человеческой истории. Выпадения, которое пережили наши родители и мы. Посмотрите, какие памятники ставят! Ивану Грозному уже поставили. А сегодня сообщили, что в нескольких городах, в том числе и в Москве, на Лубянке вместо Дзержинского стоять будет Иван III. Понимаете! Это все один китч. Не знаю, до памятника Батыю додумаются? По идее ему место где-то на дороге у Кремля. Хотя нет, на проспекте Мира, наверное, надо ставить памятник Тохтамышу, поскольку Сретенский монастырь был поставлен в честь того, что там была остановлена рать Тохтамыша при помощи чудотворной иконы. В этом мире, конечно, ни Целкову, ни Басырову, ни Иртеньеву нет места.

В "Обитаемых пейзажах" удивительное единство персонажа и среды. Конечно, это ближе к сюрреализму. По сути, мы имеем дело здесь с антипейзажем, который напоминает безграничные просторы нашей родины. Какие-нибудь города вроде Перми или Челябинска, или Нижнего Тагила, или Хабаровска, или Благовещенска, где человек давным-давно стал частичкой, неким механическим придатком огромной индустрии, которая вся делала танки или ракеты. Среда, в которой большинство из нас выросло и прожило свою жизнь, чудовищна не только по своему антиэстетизму. Она не только отвергает всякую мысль о необходимости красоты для человека или соразмерности, скажем, архитектурных пространств, объемов. Нет! Человек здесь придаток оборонной промышленности и, соответственно, власти. И вот в этих "Обитаемых пейзажах" сама идея среды, абсолютно чуждой человеческим страстям и чувствам, воплощена, по-моему, необыкновенно оригинально и с потрясающей убедительностью.

Я думаю, а кто эти персонажи? Скажем, там, где прилив, где человек в пиджаке и галстуке с закрытыми глазами лежит в воде на локте, и ему там, судя по всему вполне уютно. Сначала думаешь, что это, конечно, партийные бонзы. Это какой-нибудь секретарь обкома или профсоюзный начальник. С другой стороны, у этих персонажей видно такое единство власти и ее подданных. Это производные одного и того же процесса. Эти формы – пиджаки, эти огромные задницы, обтянутые брюками – они же удивительно гармонируют с тем пустынным пейзажем, который здесь нарисован.

Кто-нибудь поумнее меня, наверное, сумеет проанализировать, каким образом вышло так, что в самих полотнах ненависти нет. Это, конечно, эстетика. Но за этой эстетикой стоит парень, который родился в лагере жен изменников родины, провел соответствующее детство и сумел из этого детства вынырнуть в совсем другую юность и зрелость.

У этой страны нет будущего до той поры, пока все не будет названо своими именами. Пока любой школьник не будет знать наизусть, что значит Сталин, что значит Путин, не будет знать точные цифры количества миллионов угробленных на Отечественной войне, расстрелянных в 30-е или 20-е годы или, скажем, цифру попов, распятых или сваренных в кипятке в 1918-1919 годах. Это время придет неизбежно. И вот тогда, когда дойдет до философского осмысления нищеты марксизма, изначальной его нищеты, которую видело достаточно значительное число русских мыслителей в начале века, и когда это время придет, там займет законное место имя одного из величайших рисовальщиков конца ХХ – начала XXI века Гарифа Басырова.

Режиссер мультипликационного кино и художник-мультипликатор Юрий Норштейн поспорил с Андреем Смирновым:

– Извини уж, Андрей, но я думаю, что тут по отношению к Гарику сильный перекос. Гарик Басыров действительно любил своих персонажей. Уже на самой первой его выставке у меня было ощущение – он свой! Вот это мое. Я здесь был. Я в этом рисунке присутствую. Вот он даже я! А это очень важное качество – когда чувство живого тебя затрагивает абсолютно и становится твоей личной судьбой. Что такое обитаемые пейзажи? Это то, до чего дотронулась твоя рука. Это мыслящие пейзажи. Мыслить они должны через кого-то. Обыкновенная галька – это просто камень, который лежит на берегу. Но она становится живой, как только эту гальку берет мальчик, кидает вдоль воды, и возникают "блины". Так происходит то самое одушевление.

Я не удивляюсь, почему он отказал Андрею Хржановскому, когда тот предложил сделать совместный анимационный фильм. Ему не было необходимости дальше одушевлять его вещи. Такое одушевление сработало бы против его графики. Другой творческий человек искал бы дорогу уже своему направлению. А у Гарика можно долго стоять и смотреть на двух людей, один из которых курит. Причем, ты понимаешь: там холодно, это на холодном ветру, и в то же время вплоть до ощущения запаха дыма. В этом – переживание сострадания, что очень важно. Без этой сильной сердечности, без этого переживания искусство не существует. Его нет без ощущения, что там, за этой самой маской скрывается некто. Эта степень отзывчивости, может быть, и связана с Акмолинском, но мне кажется, что это еще связано с ежедневной душевной работой этого человека. На самом деле для меня было таким счастьем быть с ним знакомым, – признался Юрий Норштейн.