Леонид Велехов: Здравствуйте, в эфире Свобода – радио, которое не только слышно, но и видно. В студии Леонид Велехов, и это новый выпуск программы "Культ личности", который вы также смотрите на телеканале "Настоящее время". Наша программа, как известно, не про тиранов, она про настоящие личности, их судьбы, поступки, их взгляды на жизнь.
Поэт Игорь Кохановский сегодня у меня в гостях, человек с замечательной биографией и судьбой. Помимо прочего, замечательной еще и тем, что она тесно переплетена с жизнью Владимира Высоцкого, оборвавшейся безвременно 37 лет назад, 25 июля 1980 года. Эти два имени связаны так неразрывно, что, я знаю, Игорю Васильевичу иногда надоедает, что упоминание его имени непременно влечет за собой восклицания: "А! Высоцкий! Бабье лето! Мой друг уехал в Магадан!" Ну, что поделаешь, как говорится в нашем любимом романе, "мы теперь с тобой всегда будем вместе, помянут меня, помянут и тебя"… И, в конце концов, есть такие пары в русской поэзии, начиная с Пушкина и Дельвига... Так что, это тоже традиция. Я прав, Игорь Васильевич?
Игорь Кохановский: В общем – да. Я давно не был на Радио Свобода.
(Видеосюжет о Владимире Высоцком и Игоре Кохановском. Звучит песня "Бабье лето". Закадровый текст:
Это песня нашей молодости – молодости поколений 60-х и 70-х годов. Без фальшивого сюсюкающего лиризма, свойственного советской эстраде той эпохи, она полна настоящего открытого чувства и того первого любовного томления, которое каждый, кто его пережил, не забывает до конца жизни. Именно поэтому и песня эта незабываемая. Через нее многие открывали для себя Владимира Высоцкого, но и имя автора слов, Игоря Кохановского, как-то не оставалось в тени нашего главного кумира. Каким-то образом мы сразу прознавали, что это друзья детства, что даже внешне они похожи друг на друга и поэтому, узнав позже, что в юности их принимали за братьев и спрашивали у Кохановского про отсутствовавшего на занятиях Высоцкого: "Где твой брат, Игорь?", я вовсе не удивился. Действительно, братья, хотя и не кровные. И как жаль, что это братство не продлилось до зрелых годов, может быть, оно бы уберегло нашего кумира от такой ранней кончины.
Игорь Кохановский стал признанным мэтром песенного жанра, написал несколько очень хороших песен, хотя "Бабье лето" так и осталось его главной визитной карточкой, сохранил прекрасную творческую и физическую форму в свои 80, помимо песен пишет еще и острые, как он сам их называет, антипутинские, стихи про нашу жизнь…. Владимир Высоцкий написал сотни песен, которые слушают и поют поколения, родившиеся после его смерти, но сжег себя дотла в топке не знавшего себе подобных творческого горения.
Такие вот разные судьбы. Но в истории они навсегда останутся связанными воедино. Где твой брат, Игорь?..)
Студия
Леонид Велехов: Детство ведь по соседству прошло. Вы его так географически очерчиваете – Неглинная, Большой Каретный, Самотека.
Игорь Кохановский: Да.
Леонид Велехов: Все рядом. Другое дело, что кроме названий, ничего не осталось.
Игорь Кохановский: Да, да.
Леонид Велехов: А тогда-то ведь еще даже река Неглинка, по-моему, была, да?
Игорь Кохановский: Нет, по Неглинке тогда ходили трамваи.
Леонид Велехов: Она была забрана под землю уже, конечно!
Игорь Кохановский: Да, она была забрана. Какое-то лето было жутко дождливое, как сегодняшнее, даже еще больше. При том были ливни. Сейчас дождь такой нудный осенний, а тогда были ливни. И Неглинка выходила из берегов. И трамвай был наполовину заполнен водой. И мы, мальчишки… А я жил на Неглинной, дом 14 – это один из самых красивых домов в Москве. О нем даже, кстати, у Некрасова стихи есть. Его построил брат Силы Сандунова. Сила Сандунов был актер, а брат его был предприниматель.
Леонид Велехов: Это рядом с банями Сандуновскими, да?
Игорь Кохановский: Вот дом, а в тылу этого дома Сандуновские бани. И мы, мальчишки, когда растекалась Неглинка, наводнение было, делали плот и за трешку, за три рубля,людей перевозили с одной стороны на другую. (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Грандиозно! А вообще детство было хулиганистое?
Игорь Кохановский: Очень хулиганистое, очень! Ведь с чего началась гитара? Семь классов была какая-то веха – потому что многие уходили в техникумы. У нас, например, было седьмых классов семь. 1937-1938 год – жить стало лучше, жить стало веселей. Самая большая рождаемость. А восьмых стало пять. Короче, мама мне подарила по окончании седьмого класса гитару. Ну, подарила и подарила. Она так и лежала. А тут 1953 год, умирает усатый вождь, и амнистия. А она была, в основном, уголовная, по уголовным статьям.
Леонид Велехов: Ну, да, конечно. "Холодное лето пятьдесят третьего…" – там описано все.
Игорь Кохановский: Да. И наш двор превратился просто в воровскую малину.
Леонид Велехов: Ничего себе!
Игорь Кохановский: И я там услышал такие песни:
"Шнырит урка в ширме у майданщика,
Бродит фраер в тишине ночной,
Он вынул бумбера, осмотрел бананчика,
А толпа блатному: – С штемп плегавый, стой!"
Ничего непонятно! И я попросил ребят, мне показали эти аккорды, и я очень быстро освоил гитару. А так как мама мне вместо колыбельных пела песни Вертинского, я знал…
Леонид Велехов: Ух, какая мама замечательная! (Смех в студии.)
Игорь Кохановский: …я знал его репертуар наизусть практически весь. И я очень быстро научился аккомпанировать себе на гитаре, и в нашей школьной компании был самым-самым…
Леонид Велехов: Кто первее-то научился – вы или друг ваш?
Игорь Кохановский: А Володька в школе был очень слабый. Над ним немножко потешались и говорили: "Ну, Высота, даже подтянуться не можешь".
Леонид Велехов: Но зато потом как он развился!
Игорь Кохановский: Потом – да. Я ему показал аккорды, но он не мог долго очень набить руку. Первое время, когда он стал писать песни, я иногда говорил: "Слушай, значит так, гитару дай мне, я буду тебе аккомпанировать". (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Ну, вот видите, наловчился.
Игорь Кохановский: А потом – конечно.
Леонид Велехов: В общем, в вашем дуэте, тем более, что вы его на несколько месяцев старше, да? Я так считал – на девять месяцев.
Игорь Кохановский: Да.
Леонид Велехов: Вы были ведущим, а он ведомым, или нельзя так сказать?
Игорь Кохановский: Поначалу да, конечно.
Леонид Велехов: Но вы еще похожи как! Просто как два родных брата!
Игорь Кохановский: Благодаря моему первому спортивному разряду по хоккею, мы поступили в МИСИ имени Куйбышева, строительный институт. И все нас за братьев принимали. И если нужно было спросить, где он или где я, то спрашивали: "Слушай, а где твой брат?" Но мы так рукой махнули. Ну, что мы будем всем объяснять, что это не так?
Леонид Велехов: Сохранилось это ваше взаимное обращение в письмах: "Васечек".
Игорь Кохановский: Васечек – да.
Леонид Велехов: Откуда это взялось? Почему – Васечек? Так просто, от братской нежности?
Игорь Кохановский: Мы потом, кстати, с ним вспоминали, откуда это все началось. Он говорит: "А, это кто-то из парней из школьных говорил: "Да, они вась-вась друг с другом"".
Леонид Велехов: И первый спортивный разряд хоккейный – это все серьезно, да?
Игорь Кохановский: Меня боженька уберег от профессиональной хоккейной карьеры. Вы помните такого, Вениамина Александрова?
Леонид Велехов: Конечно! Локтев-Альметов-Александров, знаменитая тройка ЦСКА и сборной.
Игорь Кохановский: Да, так вот на тренировках, когда Тарасов учил отрабатывать скорость, нужно было от синей до синей линии включать скорость, так Веня подстраивался под меня, потому что я быстрее его бегал.
Леонид Велехов: Лихо, однако.
Игорь Кохановский: Да.
Леонид Велехов: Насыщенное детство.
Игорь Кохановский: Юность.
Леонид Велехов: А вы с Владимиром Семеновичем когда познакомились, вас сразу друг к другу притянуло?
Игорь Кохановский: Мы учились в параллельных классах седьмых, а в восьмом оказались вместе. И то ли потому, что мы действительно таки похожи, то ли почему, мы сразу друг друга нашли, сели на последнюю парту. И с тех пор началось.
Леонид Велехов: Там какая-то была, я читал в ваших воспоминаниях, совершенно поразительная учительница литературы, которая вам читала…
Игорь Кохановский: Да! Вера Алексеевна, как сейчас помню. Она пришла к нам в десятом классе. А до этого была Тамара Васильевна, очень несимпатичная дама, ну, неважно, мы не очень-то любили. А эта нас заразила именно поэзией.
Леонид Велехов: Я был потрясен. Я немного даже не поверил, что она читала вам Гумилева, Северянина, Цветаеву...
Игорь Кохановский: Да, да.
Леонид Велехов: Люди вашего поколения и имен-то этих не знали.
Игорь Кохановский: Не знали. Мы ходили в Историческую библиотеку, она была более уютной, чем Ленинская. Мы брали эти книжки и переписывали стихи. Несколько лет тому назад моя сестра нашла в каких-то документах ученическую тетрадь тонкую, где аккуратно, ученическим школьным почерком переписан весь "Громокипящий кубок" Игоря Северянина.
Леонид Велехов: Какие хорошие истоки поэтические – Северянин, Вертинский и блатная вся эта культура.
Игорь Кохановский: Да.
Леонид Велехов: Действительно, сказалось. Это чувствуется и в вашей поэзии, это чувствуется и у Высоцкого. Все очень любят определять какие-то его истоки, я думаю, что предшественник основной его песенного театра – это как раз Вертинский.
Игорь Кохановский: Конечно.
Леонид Велехов: Умение в песне строить небольшую пьесу и перевоплощаться в персонажей...
Игорь Кохановский: Неспроста же он в последнем своем фильме поет "Где вы теперь".
Леонид Велехов: "Кто вам целует пальцы". Конечно! То, что вам мама пела Вертинского, это просто изумительная деталь. А кто все-таки из этих поэтов, о которых мы говорим, ближе всего оказался вам и Высоцкому в ту пору?
Игорь Кохановский: Мне лично Цветаева, а Володе, по-моему, Гумилев.
Леонид Велехов: Вы можете определить лучшие годы вашей дружбы по всей жизни? Это именно школьные годы?
Игорь Кохановский: Нет! Это время до того, как он поступил в Театр на Таганке. У него поначалу не очень удачно складывалась его театральная судьба. Он переходил из одного театра в другой.
Леонид Велехов: Да, там Театр Пушкина был, еще что-то.
Игорь Кохановский: Да, Театр миниатюр и все такое прочее. Поэтому мы такие были расхристанные, босяки практически. У нас богемная была компания, Артур Макаров, Лева Кочарян были у нас во главе компании, а мы, так сказать, на подхвате. Лева Кочарян уже дружил с Васей Шукшиным, Артур Макаров – с Тарковским. Но как только он поступил в Театр на Таганке, он очень сразу переключился. Уже посиделки стали реже. То мы каждую неделю по несколько раз у кого-нибудь собирались, в основном, у меня на Неглинной. А тут он сразу понял, что Таганка это всерьез и надолго. Видимо, его Любимов так ориентировал здорово, что он стал много работать над собой. Еще ему, конечно, повезло, что Губенко ушел сниматься в фильм "Директор", и Володя стал тут же играть все роли, которые играл Губенко.
Леонид Велехов: Да, и какие роли! Это же был и "Добрый человек", и "Павшие и живые" – все лучшие роли. И стал ключевым актером.
Игорь Кохановский: А вот эти годы – с 60-го по 65-й – были самые загульные, самые беспечные, самый гудеж.
Леонид Велехов: Гудежа было много, да?
Игорь Кохановский: Гудежа было очень много.
Леонид Велехов: А кто все-таки первым из вас проникся интересом к музыкально-песенному творчеству?
Игорь Кохановский: Володя, конечно. Он написал "Крючковский, Поплавский, Федотов,//А с ними Зиганшин Асхат". Ну, написал, мы посмеялись и забыли. И только спустя какое-то время он уже написал "Татуировку". И когда он написал "Татуировку", его повлекло…
Леонид Велехов: Гитару он уже освоил к тому времени?
Игорь Кохановский: Он уже стал осваивать ее. Нет, он ее еще до конца не освоил.
Леонид Велехов: А теперь свернем в вашу биографию. Она ведь тоже со своими причудливыми поворотами. Как вы оказались в Магадане-то? Вы имели представление, во-первых, куда вы едете в смысле климата и погодных условий, во-вторых, с чем ассоциировалось это место?
Игорь Кохановский: Ассоциировалось с моим родным городом, где я родился.
Леонид Велехов: То есть?
Игорь Кохановский: У меня отец работал там. Он был связан с Берзиным. Была такая легендарная личность, он ВЧК организовывал. Сталин очень боялся этого Берзина. И в 1932 году отправил его… Он говорит: "Слушай, говорят, там, на Колыме, золото есть. Съездил бы, посмотрел". И тот съездил, приехал с чемоданом самородков. Сталин говорит: "Значит так, езжай туда, организовывай "Дальстрой" Тогда еще, в 1932 году, были подпольные американские прииски там, представляете? А отец мой из морячков, которые делали революцию. Он работал у Берзина, потом их пути разошлись.
Леонид Велехов: Но ведь Берзин плохо кончил, насколько я помню.
Игорь Кохановский: Кончил очень плохо. Короче говоря, он туда уехал и стал своих бывших сотрудников зазывать большими заработками. И отец, человек авантюрный, наверное, такой же, как и я, поехал. И я там в 1937 году родился. А в это время Берзина вызвали в Москву. А за сорок километров от Москвы вагончик, где ехал Берзин, отцепили, и больше его никто не видел. И начались посадки. И посадили моего отца, а тут родился я. Весной на севере витаминов нет. В общем, у меня был дикий авитаминоз. Мама говорит, что "ты весь просто раздирался". И консилиум врачей постановил вывезти младенца на материк.
Леонид Велехов: Вот оно как!
Игорь Кохановский: И я этим спас семью. Потому что отца посадили, и, если бы мы не уехали, посадили бы мать. Мама рассказывала: "Как только Урал переехали, ты ожил". (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Отец вернулся?
Игорь Кохановский: Ему повезло. У меня есть стихи об этом. Когда пришел Берия и сказал знаменитую фразу: "Скоро сажать будет некого", вот в это окошко его выпустили. Но он полтора года просидел. Пытка такая была – "стояки" называлась. Это человека ставят в узкий шкаф, как в бытовке для одежды для рабочих. Вот туда тебя ставят, и есть только отверстие для лица. И ты стоишь. На третьи сутки у него лопнули голенища сапог.
Леонид Велехов: Так отекли ноги!
Игорь Кохановский: Да. Он вышел, постарев лет на тридцать! Он просто вышел аксакалом. Он был молодой красивый мужик, а вышел стариком.
Леонид Велехов: Вы знали, куда ехали, с чем связана история этих мест...
Игорь Кохановский: Да.
Леонид Велехов: Потрясающе. А после Магадана была ведь еще и Чукотка в вашей жизни, да?
Игорь Кохановский: Да. 13 июля 1965 года я был зачислен в штат "Магаданского комсомольца", а осенью я уехал. Было вакантное место – собкор по Чукотскому национальному округу. Нужно было жить в Анадыре. Все говорят: "Что ты – Анадырь! Это такая дыра!" Я говорю: "А я поеду". (Смех в студии.) И я поехал. Действительно, условия там были – это нечто!.. Говорят, кто там был сейчас, Абрамович сделал чудо совершенное. А тогда это была дикая дыра. Но зато я изъездил всю Чукотку.
Леонид Велехов: Вы такой по натуре Джек Лондон.
Игорь Кохановский: Абсолютно! Абсолютный Джек Лондон. А потом, в конце концов, я устроился мыть золото. Перед тем как вернуться в Москву уже. Я хотел купить кооперативную квартиру. Передо мной один из "Магаданской правды" парень устроился и заработал на квартиру. Пять или шесть тысяч рублей тогда стоила однокомнатная квартира. Но он, правда, купил дом в Ялте. А я хотел однокомнатную квартиру. И я-таки заработал деньги. Шесть с половиной тысяч я заработал за сезон, но квартиру я так и не купил. Потому что тогда это было невозможно совершенно.
Леонид Велехов: Ваша джеклондоновщина имела практическое преломление. А друг ваш, Владимир Семенович, как бы это как актер переживал, напитывался впечатлениями и рассказами друзей, вашими, в том числе. И отсюда рождались образы – и фронтовиков, и урок, и старателей-бичей...
Игорь Кохановский: Я ему написал в письме, что я устроился в старательскую артель. Он тут же стихи написал:
"Друг в порядке — он, словом, при деле, —
Завязал он с газетой тесьмой:
Друг мой золото моет в артели, —
Получил я сегодня письмо".
Леонид Велехов: Конечно, вы все-таки как две замечательные половинки одной натуры были, особенно в тот период.
На знаменитое ваше "Бабье лето", насколько я знаю, вас "завел" Владимир Семенович успехом своим первых песен...
Игорь Кохановский: Да, да. Раньше как было? Мы приходим в какую-то компанию, я беру гитару, пою Вертинского и этим самым кадрёж обеспечен. А теперь мы куда-то приходим, Володя берет гитару, начинает петь "Что же ты зараза, бровь себе подбрила", и, конечно, все девочки его!
Леонид Велехов: И – все! – вы в тени.
Игорь Кохановский: И по белой зависти я думаю: "Ах, так! Я тоже тогда напишу". Сел, это была осень 1961 года, и написал, почти не отрывая руки от бумаги эту песню. Придумал незамысловатый мотивчик. И эта песня скоро стала просто гимном нашей компании. Я ее пел по пять-шесть раз за вечер, когда мы собирались на наши очередные посиделки.
Леонид Велехов: Но песня действительно чудесная и неслучайно то, что он ее пел. Он не так много пел чужих песен.
Игорь Кохановский: А он ее очень полюбил. Кто-то был в Тбилиси на его концерте, звонит мне: "Слушай, там Володька пел твою песню. Он сказал, что помог тебе музыку написать". Я ему звоню: "Володь!" Он: "Васечек! Ради бога, извини! Ты знаешь, когда на сцене иногда ради красного словца такое ляпнешь!"
Леонид Велехов: Заносит, да.
Игорь Кохановский: "Знаешь, мне сейчас из ВААПа прислали список песен, которые зарегистрировали. И там твое "Бабье лето". Едем с тобой вместе. Я подпишу, что это песня твоя, а не моя". Он ее очень любил и всегда говорил, что это его друг написал, а потом пел "Мой друг уехал в Магадан". Недавно вечер был "Романтика романса". Дима Певцов спел сначала "Бабье лето", а потом я попросил редактора, чтобы разрешили, и он спел "Мой друг уехал в Магадан".
Леонид Велехов: А между вами какое-то чувство соперничества было?
Игорь Кохановский: Нет, абсолютно!
Леонид Велехов: Если уж вы владели гитарой, почему вы не стали бардом? Почему вы стали поэтом-песенником?
Игорь Кохановский: Мне сперва самому исполнять понравилось. Я написал "Два билета", потом я написал "Как у Волги иволга", потом я написал "Голубое-зеленое", потом "Перекресток". И есть одна запись, по-моему, 1970 и 71-го года, я там своим таким голоском юношеским пою эти четыре песни. А почему мне потом разонравилось? Нам вдруг стали звонить, тогда же Москва была маленькой деревней, очень быстро все расходилось. И мы во всех компаниях пели. Везде магнитофоны были, все записывалось. И нас приглашали все время куда-то, притом вдвоем. А один раз пригласили меня одного, в совершенно незнакомую компанию. Ну, выпивали, потом я там свои песни попел, Вольдкины песни попел. Вышел покурить. И слышу разговор: "Но мы же его пригласили попеть". И я вспомнил: "Я вам не кенар, я поэт!". (Смех в студии.) И у меня это как отрезало.
Леонид Велехов: Такое положение обслуги вас не устроило.
Игорь Кохановский: Да. А потом уже, когда я приехал… Перед моим отъездом я очень подружился с Наумом Олевым. Когда я вернулся из Магадана в Москву, закончив свою магаданскую эпопею, он мне говорит: "Слушай, ну, а песни написал новые?" Я говорю: "Нет. Ты знаешь, я к этому делу остыл". "Слушай, ну, как зря!" А Наум за те три года, что меня не было, стал одним из ведущих поэтов-песенников. С Фельцманом очень много работал. Он мне говорит: "Напиши. Я работаю сейчас со всеми композиторами. Напиши, я тебя с кем хочешь сведу". Ну, и я написал тогда вот эти стихи "Сегодня я нисколько не боюсь//С двадцатым веком временно расстаться…" И показал Науму. Он говорит: "О! Это для Фельцмана". Звонит ему тут: "Оскар Борисович, у меня Игорь Кохановский, он написал стихи, по-моему, для вас". Он сказал, чтобы тут же к нему ехали. Мы приезжаем. Оскар берет мой стих, пошел к роялю, сел. Короче говоря, за час написал музыку. Потом мне говорит: "Игорь, вы знаете, первые четыре строчки никуда не годятся". Я говорю: "А что там должно быть?" – "Я не знаю, вы поэт, вам карты в руки". Я думаю – ну, уж четыре строчки я напишу. Ну, значит, звоню через день, диктую. "Нет, нет, нет! Это никуда не годится". Звоню еще через день. "Нет, Игорь, это все не то! Это все мимо". Я говорю: "А что там должно?" – "А я знаю?" Короче говоря, мне неловко стало, что я ему все время звоню. Стал звонить раз в три дня, потом раз в неделю. А уже оркестровка сделана, Муслим Магомаев все выучил. Месяц прошел! Я ему звоню и уже как-то таким опущенным тоном говорю: "Оскар Борисович, ну, может быть, вот эти четыре строчки:
"Сегодня я нисколько не боюсь
С двадцатым веком временно расстаться.
Позвольте, я в любви вам объяснюсь
Высоким словом русского романса".
"Игорь, вы эти четыре строчки писали месяц?!" (Смех в студии.) Вот так у меня началась моя песенная стезя. И опять мы с Володькой не пересекались, потому что у него свое, а я стал очень быстро нарасхват у вокально-инструментальных ансамблей.
Леонид Велехов: Но все-таки, Игорь Васильевич, вам не кажется, что в этом песенном жанре поэт ограничен?
Игорь Кохановский: Естественно! Авторская песня – это совсем другое. В авторской песне на первом плане, конечно, текст, стихи, мысль. А здесь нужно… Он всегда издевался над Фельцманом, Володька: "Слушай! Ну, как можно одну строчку мусолить:
"Я могла бы побежать за поворот,
"Я могла бы побежать за поворот,
"Я могла бы побежать за поворот,
"Я могла бы, только гордость не дает"...
Я говорю: "Володь, ну там музыка так построена". "Нет, нет, это все ужасно. Вообще, ваша вся эстрадная песня – это ужасно!"
Леонид Велехов: Это как-то мне Александр Журбин объяснял, что поэзии в песни должно быть, как в стакане воды – лишь наполовину, потому что не должна поэзия заполнять песню. Поэтому чаще всего на великие стихи песни и не удаются.
Игорь Кохановский: Да. Вот знаменитые стихи "Мело, мело по всей земле"… Хотя и Пугачева писала – жуткую совершенно мелодию написала. Еще кто-то...
Леонид Велехов: Но вы как бы приноровились к роли поэта-песенника?
Игорь Кохановский: Вспоминая Александра Сергеевича Пушкина, который сказал, что "поэзия должна быть чуть-чуть глуповатой". Вот текст песни должен…
Леонид Велехов: А поэзия для песен должна быть еще более глуповата.
Игорь Кохановский: Да, да, да! Она должна быть очень запоминающейся, простой.
Леонид Велехов: Какие свои песни вы считаете лучшими? Какие вы больше всего любите?
Игорь Кохановский: "Больше не встречу", посвященная Володе, "Лицо в ладонях". Самый мой крутой шлягер – это "Облака в реке". И, конечно, тухмановская "Элегия".
Леонид Велехов: А "Бабье лето" вы не ставите в этот лист?
Игорь Кохановский: "Бабье лето" я считаю хорошо только в Володином и в моем исполнении.
Леонид Велехов: А из композиторов, с кем вам лучше, легче всего работалось?
Игорь Кохановский: Мне очень работалось легко с руководителями вокально-инструментальных ансамблей, которые были потрясающими композиторами. Например, Толя Киселев, он был руководителем "Добрых молодцев". Ну, и, конечно, Тухманов. С ним у нас есть несколько песен – "Элегия", "Кружится диск", "Разрешите с вами познакомиться". "Старая мельница" – это была такая история! Тогда еще не разошлись Таня Сашко и Давид Тухманов. Я ему дал стихи "Старая мельница". Мне Таня звонит: "Игорь, получился такой шлягер! Спела Катя Шаврина. Ну, просто отпад! Слушай "Доброе утро"!" Я слушаю в воскресенье "Доброе утро" – и ничего нет. Я звоню Тане: "Тань, в чем дело?" Я не хочу называть фамилию этого человека, композитора, который открывал ногой дверь к Лапину. А Шаврина это спела с двойным наложением. Тогда были очень популярные сестры Берри, и это получилось один к одному в их манере. И этот человек пришел к Лапину и сказал: "Что это на вашем телевидении за жидовские штучки?!" А песня прошла уже на Дальний Восток, а в Москве нет. Ее очень долго не было.
Леонид Велехов: И знал, куда бил, потому что Лапин был известный антисемит.
Игорь Кохановский: Да!
Леонид Велехов: Такое противоречие той эпохи. При этом он был знатоком большой поэзии, любителем поэзии. И душителем.
Игорь Кохановский: Да, и душителем.
Леонид Велехов: Я заметил, что песни ваши по преимуществу лирические, а стихи пронизаны чаще всего общественно-политическим пафосом...
Игорь Кохановский: Я по старинке их называю гражданской лирикой.
Леонид Велехов: И как я понял по ним, вы диссидент в душе и в советское время были, да?
Игорь Кохановский: Абсолютно! А то, что происходит сейчас, я считаю, это просто ужас. Сейчас идет такое полное оболванивание людей через этот ящик. Это все очень плохо кончится. Потому что культура и образование двигают все остальное. Если этого нет, никакая экономика не поможет.
Леонид Велехов: А тем более, когда еще и экономики нет…
Игорь Кохановский: Да уж! Там, видимо, сидят такие советники, что просто гасите свет, что они там советуют! Один Глазьев чего стоит!
Леонид Велехов: Игорь Васильевич, а как вы объясните тот феномен, что в советское время вся здравомыслящая интеллигенция была во внутренней оппозиции к власти, к режиму. И это почиталось за норму, потому что лакействовать, нахвалить и всякие одобрямс изрекать – это было, что называется, не комильфо. Как вы объясните то обстоятельство, что сегодня интеллигенция российская, послесоветская, в большой степени, в общем, сервильная? Потому что то, что говорите вы, редко услышишь.
Игорь Кохановский: У меня есть такие стихи, "Красный человек". Советский Союз сделал одно очень черное дело. Он воспитал советского человека. И пока это не изживется из нас, наше общество будет в основном сервильным. Действительно, наверное, и в этом отношении угол падения равен углу отражения. Семьдесят четыре года вниз, дай бог, чтобы поменьше вверх. Практически у нас одна партия, как и была. Ну, хорошо, мы с вами можем сидеть, говорить здесь или на "Эхе Москвы". А так все остальное же ничего не изменилось. Естественно, разница в том, что тогда это нигде не разрешали, а сейчас разрешают, но оттого, что разрешают, ничего не меняется.
Леонид Велехов: Видимо, даже наоборот, тогда то, что это было запрещено, повышало градус кипения внутреннего. А сейчас, как говорится, мели, Емеля, твоя неделя.
Игорь Кохановский: Да, да, да, абсолютно точно.
Леонид Велехов: Я знаю еще, что вы и на митингах выступаете.
Игорь Кохановский: Да.
Леонид Велехов: Я вспоминаю, как вы в 2015 году в Марьино зажигали с Димой Быковым.
Игорь Кохановский: Да, было дело. Я бы и сейчас с удовольствием, тем более что у меня есть подходящие стихи. Мы с Димой дружим, у меня как-то родились одни стихи, я ему показал, он говорит: "Васильич, нужен строчно митинг, чтобы ты это прочел!" (Смех в студии.)
Леонид Велехов: А как вы думаете, хотя это совершенно гипотетически, но пофантазируем, доживи Владимир Семенович до наших дней, на чьей стороне он бы оказался? Занял бы он вообще какую-то позицию? Или давно бы уже жил в Париже?
Игорь Кохановский: Я как-то сказал Быкову: "Дима, ты реинкарнация Высоцкого". Он был бы такой же.
Леонид Велехов: Вы думаете?
Игорь Кохановский: Абсолютно! Он власть в упор не видел.Он мог, конечно, ради того, чтобы… Мне Митта рассказывал. Вот эта знаменитая песня "Меня зовут к себе большие люди,//Что я им пел "Охоту на волков". У него была идея снять фильм "Зеленый фургон". И какой-то там один человек из органов ему пообещал помочь в этом деле. На что Митта ему говорит: "Володенька, обманут, обманут! Не связывайся с ними, не связывайся! Они все врут!" И, действительно, обманули. И ничего из этого не вышло. Я думаю, что, условно говоря, сегодня Володя был бы с Навальным, но не с Говорухиным.
Леонид Велехов: А, вообще, вы можете себе его представить восьмидесятилетним? Хотя, вместе с тем, я сам себе отвечаю, глядя на вас, потому что и в восемьдесят лет можно быть в такой боевой форме...
Игорь Кохановский: Но уж больно он издевался над своим здоровьем.
Леонид Велехов: Ну, это, увы, да. Хотя закваска-то была, видимо, богатырская, если столько этот организм выдержал.
Игорь Кохановский: Да! Вот именно! Он столько выдерживал, что… Он свое здоровье напрочь подорвал. В начале 1980 года ребята уговорили его, чтобы пройти обследование, чтобы посмотрели врачи, сдать все анализы. Он сдал. Врач говорит: "Володя, вам нужно поберечь здоровье. У вас очень много проблем". Потом Севе Абдулову он сказал: "Я ему даю год жизни". Он ошибся на полгода.
Леонид Велехов: Да, на полгода. Вы помните этот момент, когда вы узнали о его смерти?
Игорь Кохановский: О! Я помню. Я в то время еще любил ходить с моим институтским приятелем в Сандуны по субботам. Мы очень рано ходили, чтобы свежий пар был, легкий. Мы условились к восьми, а я договорился с одним композитором, не помню, с каким уже, в 12 часов встретиться в ЦДЛ. Там наверху за сценой пианино. Мы бы там посидели, поработали с ним. И я опаздывал минут на 20. Прихожу: "Ой, извини". Он говорит: "Да, нет, ничего. Я звонил твоей жене узнать – приедешь ты или нет. Она сказала, что приедешь. Но она еще сказала, что ей кто-то утром позвонил и сказал, что сегодня ночью умер Володя Высоцкий". Я извинился перед ним и тут же поехал домой. Маша сказала: "Да, кто-то позвонил. И даже не сказал, что и чего. Тебе нужно туда поехать". Я говорю: "Я не могу". Она говорит: "Да ты что?!" Я говорю: "Я не могу его видеть мертвым". Ну, короче говоря, в тот день я не смог поехать. Включил "Голос Америки" и первое, что я услышал, это была песня "Мой друг уехал в Магадан". Вот просто только позывные кончились, и идет песня! Песня заканчивается, и говорят: "Сегодня утром на 42-м году жизни в Москве скончался..." Это, вообще, не придумаешь, чтобы шуточная песня, посвященная тебе, в такой момент зазвучала... Притом, как он написал ее – это же тоже отдельная история. Я устроил такой маленький отходной вечер...
Леонид Велехов: Перед отъездом в Магадан, да?
Игорь Кохановский: Перед отъездом, буквально накануне. Завтра уезжать, а сегодня мы собрались. Там моя девушка была, сестра, мама, и Володька приехал. Мы сидим, выпиваем. Потом он говорит: "Минуточку внимания". Лезет в карман, достает лист бумаги, потому что еще наизусть не выучил. Каждый куплет был написан разным цветом фломастера. Почему этот лист у меня не остался – я не знаю.
Леонид Велехов: Жалко!
Игорь Кохановский: И вдруг я это слышу по "Голосу Америки"! Ведь тогда же Москва хранила молчание. Нигде ничего не было. В "Вечерке" на следующий день маленькая…
Леонид Велехов: В "Вечерке" появилось коротенькое в траурной рамке объявление.
Игорь Кохановский: Естественно, я на следующий день пришел к нему домой. Марина меня увидела и говорит: "Гарик, сколько вы с ним..." и заплакала.
Леонид Велехов: Марина была счастьем его жизни?
Игорь Кохановский: Конечно! Если бы не Марина, он бы и столько не прожил. Это точно совершенно. Она была его ангелом-хранителем.
Леонид Велехов: А вы ожидали увидеть то, что мы увидели на его похоронах?
Игорь Кохановский: Нет, что вы?!
Леонид Велехов: Это что-то фантастическое было!
Игорь Кохановский: Я такого больше никогда не видел!
Леонид Велехов: А вот мы можем как-то сформулировать для себя – чем он так зацепил душу народную, причем, самых разных людей, что, во-первых, он при жизни фактически стал кумиром и идолом, а, во-вторых, что и до сегодняшнего дня все это продолжается?
Игорь Кохановский: "Охота на волков" – про сегодняшний день!
Леонид Велехов: Абсолютно!
Игорь Кохановский: Народ, как говорится, не фраер, он все видит и чувствует. Он почувствовал в нем свою душу, загнанную, истерзанную.
Леонид Велехов: Все-таки, конечно, ключевая фигура нашей жизни, нашей культуры – Владимир Семенович Высоцкий.
Игорь Кохановский: Конечно, конечно! И это длится и будет длиться.
Леонид Велехов: Это даже не знает спада.
Игорь Кохановский: Да!
Леонид Велехов: Продолжается паломничество на Ваганьково. А самое главное, что песни у молодых, у новых поколений звучат. Все продолжают говорить цитатами из них.
Игорь Кохановский: Да, сплошными цитатами. "Где деньги, Зин?" (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Конечно! А из ваших песен, я забыл упомянуть ту, которую я очень люблю, это "Суженый мой, суженый".
Игорь Кохановский: "Суженый мой, ряженый".
Леонид Велехов: Да, "Голос твой простуженный". Очень мне нравится.
Я бы хотел, чтобы стихи свои, которые вы хотите прочесть, прозвучали в нашей передаче под занавес.
Игорь Кохановский: Я надеюсь, вас не закроют после этого? (Смех в студии.)
Леонид Велехов: Игорь Васильевич, вы знаете, что все приходит и уходит, а Радио Свобода остается.
Игорь Кохановский: Да. Этим стихам приписан такой эпиграф:
"Пока Земля еще вертится –
Господи, твоя власть! –
дай рвущемуся к власти
навластвоваться всласть..."
Булат Окуджава.
Леонид Велехов: Окуджава.
Игорь Кохановский: "Сын сапожника, дорвавшийся до власти,
По-бандитски победив в игре интриг,
В этой власти кайф ловил, как в сладострастии,
В коем тешился жестокосердья бзик.
А сестра жестокосердья – бессердечность,
Неприемлющая нравственный закон.
Словно и не он хранит в нас человечность
Вопреки бесчеловечности времен, что
Во все века чревато беззаконьем.
Оное бесчеловечности двойник со своим девизом
"В счастье загоним человечество!"
Загнали же в тупик,
Разобравшись с Учредительным собранием
По-бандитски, и похерили его.
Но остались в пробудившемся сознании
Как предтеча беззаконья самого.
Потому то с той поры все властелины
Новоявленной, загубленной страны,
Все они до одного нелегитимны,
Оттого жестокосердием больны.
Вот и выросший в советской коммуналке
И воспитанный, похоже, не ахти
Пролетарием и скромной санитаркой,
Да двором с пацанским нравом воплоти,
Научившись жить по правилу простому:
Если драки избежать нельзя никак,
То не надо время тратить по-пустому,
Надо первым бить.
Вот вся премудрость драк.
Ученик прилежной школы кагэбэшной,
Овладевший блефом, как преферансист,
Он играет внешне, может, и успешно,
Только блеф его коварен и нечист.
Неожиданно дорвавшись тихой сапой
До всего, что обеспечит царский трон,
Освещенный ежедневной телерампой,
Где он, солнцеликий, словно фараон,
Пленник на него наложенного сана,
Как сапожника сын явно той же самой
Нищетой жестокосердья вдохновлен.
Вдохновленьем этим полон, бедолога,
Благо в масть тут необузданная власть.
Недовластвовался б только до ГУЛАГа,
Ну, а так пускай навластвуется всласть".
Леонид Велехов: Здорово! Вам спасибо за ваш талант, за вашу молодость души.
Игорь Кохановский: Спасибо!
Леонид Велехов: За вашу дружбу с Высоцким, за ваши песни и за прекрасные стихи.
Звучит песня в исполнении Владимира Высоцкого "Мой друг уехал в Магадан"
"Мой друг поехал в Магадан.
Снимите шляпу, снимите шляпу!
Уехал сам, уехал сам,
Не по этапу, не по этапу.
Не то чтоб другу не везло,
Не чтоб кому-нибудь назло,
Не для молвы, что, мол, чудак,
А просто так, а просто так.
Быть может кто-то скажет: – Зря!
Как так – решиться всего лишиться?
Ведь там сплошные лагеря,
А в них убийцы, а в них убийцы!
Ответит он: – Не верь молве.
Их там не больше, чем в Москве. –
Потом уложит чемодан –
И в Магадан, и в Магадан.
Не то чтоб мне не по годам, –
Я б прыгнул ночью из электрички, –
Но я не еду в Магадан,
Забыв привычки, закрыв кавычки.
Я буду петь под струнный звон
Про то, что будет видеть он,
Про то, что в жизни не видал, –
Про Магадан, про Магадан.
Мой друг поехал сам собой,
С него довольно, его довольно.
Его не будет бить конвой,
Он – добровольно, он – добровольно.
А мне удел от бога дан...
А, может, тоже в Магадан
Уехать с другом заодно
И лечь на дно".
