В августе 1937 года в Ленинграде возникло так называемое "дело глухих", в рамках расследования которого расстреляли 35 человек, еще 20 отправили в ГУЛАГ на 10 лет. На Левашовском кладбище установлен памятник репрессированным глухонемым ленинградцам: две руки за решеткой сложены в фигуру SOS – спасите.

По сфабрикованному НКВД "делу глухих" проходило 55 человек, которых обвинили в создании фашистско-террористической организации, в распространении фашистских фотоснимков и контрреволюционной литературы. 35 человек после жестоких пыток расстреляли, 20 приговорили к 10 годам в ГУЛАГе. На сайте "Бессмертный барак" подробно описано, как начались аресты – прямо во время любительского спектакля: "В августе 1937 года драмкружок Ленинградского общества глухонемых готовил к 20-летию Октябрьской революции спектакль по пьесе Островского "Как закалялась сталь". Во время генеральной репетиции в зал неожиданно вошли двое в штатском".

В 1939 году липовое "дело" было пересмотрено, и объектом репрессий стали сами следователи. В 1940 году отправленные в лагеря глухие и слабослышащие люди досрочно вышли оттуда, расстрелянные были реабилитированы только через 15 лет, в 1955-м.

"Делом глухих" подробно занимался составитель "Ленинградского мартиролога" Анатолий Разумов. Он говорит, что это дело особенное.

– Это сейчас мы говорим "глухие и слабослышащие", а раньше употреблялся термин "глухонемые", поэтому это называлось и "делом глухонемых", и организация называлась тоже – Ленинградское общество глухонемых. Знать об этом деле очень важно для того, чтобы иметь представление о безжалостности сталинского террора. Ленинградским НКВД тогда руководил Леонид Заковский, а следствие вела рабоче-крестьянская милиция. Когда начался "Большой террор", планы на расстрел выполняли и в НКВД, и в милиции, причем милицейские планы в каком-то смысле выполнялись еще более жестко: схватили человека, через неделю расстреляли – а сейчас и дела никакого не осталось, поди разбери, по какому обвинению. Но это дело как раз сохранилось, потому что ему придали политическую окраску.

Следователи зацепились за то, что глухонемые торгуют какими-то открытками, а в итоге арестовали весь актив Ленинградского общества глухонемых и множество рядовых членов. Во время обысков у одного из арестованных нашли некую печатную продукцию. Она попала к нему от его соседа, немецкого коммуниста, политэмигранта Альберта Блюма, который получал посылки из Германии. Тогда в сигаретные пачки вкладывались этикетки, и поскольку оба государства, и СССР, и Германия были чрезвычайно идеологизированными, то даже эти этикетки тоже были идеологическими, на них были портреты Гитлера – значит, пропаганда, значит, шпионаж. И вот этих людей схватили, часть расстреляли, остальных засадили в лагерь.

А в начале 1937 года Заковского перевели в Москву, он стал начальником уже московского управления НКВД и заместителем Ежова. По материалам 1938 года известно, как он действовал – до апреля, пока его не арестовали. В частности, он говорил: а что вы чикаетесь со своими больными или калеками, мы в Ленинграде их по первой категории пропускали – и никаких проблем. В лагерях тоже никаких проблем, если человек какой-нибудь калека или увечный, пропустить его на расстрел, да и все, и проблемы нет. Так и поступали – отчасти это и объясняет такую безжалостность в этом деле.

Когда я читал материалы, то увидел, что они на допросах этих людей даже сурдопереводчиков заставляли врать, чтобы неверно записывать протоколы допросов. Вот каким образом это дело было абсолютно сфальсифицировано. Ну и людей расстреляли. Среди них был замечательный художник-ихтиолог Владимир Редзько, и режиссер Петроградского театра глухонемых "Пантомима" Михаил Тагер-Карьели, и прекрасный фотограф Израиль Ниссенбаум. Там были и учителя, и передовики производства, и спортсмены, хорошие, замечательные люди. Но их погубили, расстреляли. Все расстрелы происходили в основном в декабре 1937 года. Есть об этом очень хороший очерк Давида Львовича Гинзбургского, который мы с некоторыми сокращениями поместили у себя в четвертом томе "Ленинградского мартиролога". Он всю жизнь собирал сведения о своих товарищах – отыскивал фотографии, биографические данные.

Однажды, уже в конце 90-х годов, он принес все это в Публичную библиотеку. Мы с ним долго сидели, говорили, он мне все это показывал. В отличие от большинства своих товарищей, он все-таки немного слышал, а потому мог говорить. И у меня врезалась в память эта его фраза: "Анатолий Яковлевич, ну подумай, какие мы немецкие шпионы?!" Это ужасно, чудовищно. Хорошо хоть память была собрана об этих людях.

Потом началась история установки памятника на Левашовском кладбище – очень долго шли согласования и переговоры, очень долго наше Общество глухих не могло добиться разрешения. Наконец только в 2008 году памятник был установлен – в канун Дня памяти жертв политических репрессий. И с тех пор это бывает самая трогательная церемония на одной из полян Левашово – когда они все становятся там полукругом, в центре сурдопереводчик. Они меня всегда зовут, и если я приезжаю, то они обязательно просят меня заново рассказать всю эту трагическую историю и слушают со слезами на глазах. На кладбище есть колокол у входа – каждый может в него ударить в память о погибших. В книге посетителей кладбища есть одна запись 2003 года, ее оставила приехавшая из Екатеринбурга дочь расстрелянного Золотницкого: "Папа, я снова пришла, я здесь. Я ударю в колокол, я знаю, что ты глухой – но ты услышишь", – рассказывает Анатолий Разумов.

В петербургском региональном отделении всероссийской общественной организации инвалидов "Всероссийское общество глухих" о "деле глухонемых" узнали в 90-е годы – когда о "Большом терроре" заговорили все. Знает о ней и одна из членов организации Юлия Хорошайлова:

– В 1997 году у нас в Доме культуры была открыта мраморная доска, на которой были выбиты имена павших в этом ужасном деле. На открытии рассказывали о тех событиях, принесли фотографии погибших. Все понимали, как важно знать об этой истории, чтобы это больше никогда не повторилось. Именно поэтому было положено много сил на то, чтобы увековечить память об этих людях еще и на Левашовском кладбище, установить памятник нашим товарищам. Нам об этом страшном деле рассказал член "Всероссийского общества глухих" Давид Львович Гинзбургский.

Потом мы общались и с потомками репрессированных, но они уже мало что могли прибавить к тому, что знал Давид Львович, потому что в семьях об этом молчали. И информацию собирали в архивах буквально по крупицам. Меня очень удивило, что возникло такое дело – считается, что глухие всегда где-то на обочине событий, ведь они не слышат, а потому о многом просто не знают, не могут быть активными членами общества. И когда я узнала, что и нас не обошел "Большой террор", я была просто потрясена, – рассказывает она.

Каждый год члены "Всероссийского общества глухих" приходят не только к памятнику расстрелянным на Левашовском кладбище, но и к Соловецкому камню. Раньше они старались устраивать свои отдельные памятные акции, но последнее время предпочитают присоединяться к тем, кто приходит сюда 30 октября, в День памяти жертв политических репрессий. И наверное, это символично: действительно, террор шел сплошной лавиной, не делая своим жертвам скидку ни на пол, ни возраст, ни на состояние здоровья.

О "деле глухих" хорошо знают в Научно-информационном центре "Мемориал". Директор центра Ирина Флиге считает, что у дела есть особенности, отличающие его от прочих политических процессов того времени.

– В 1997 году в "Мемориал" обратился замечательный, уже глубоко пожилой человек Давид Гинзбургский. Он создавал музей при Обществе глухих, восстанавливал историю общества, истории отдельных людей. И его интересовала судьба людей, арестованных в 1937 году. Поэтому он к нам и пришел. Я взяла у него длинное, подробное интервью, он рассказывал обо всех, кого знал, принес их фотографии. Для него главным источником информации были рассказы сурдопереводчиц. Вообще всегда, когда человек начинает что-то узнавать, делать запросы, изначально существует какая-то легенда, живая история.

Он рассказывал о том, что к допросу обвиняемых по "Делу глухонемых" были привлечены три сурдопереводчицы. Две из них, Перлова и Симонова, помогали заключенным, даже в присутствии следователей пересказывали им на языке жестов, что делается на других допросах, кто какие показания дает, передавали новости с воли, приветы и слова поддержки от родных. Понятно, что следователи этого понять не могли. И вот эти две переводчицы рассказывали Давиду историю дела со всеми подробностями. Они не были арестованы, дожили до старости, но в 90-е годы их уже не было в живых. Так что у него было живое свидетельство этих переводчиц, а с нашей помощью он наделся найти какие-то факты, документы об этом деле. Мы заказали по его доверенности архивно-следственное дело, копировали материалы дела, он его читал и комментировал.

А дело оказалось довольно необычным. В 30-е годы одним из способов заработка для глухих была продажа открыток в электричках. И вот руководитель общества Эрик Тотьмянин написал донос о некоторых членах Общества глухонемых, которые занимаются спекуляцией художественными открытками. Он попросил привлечь их к ответственности, потому что при распространении открыток эти лица могут заниматься и продажей материалов контрреволюционного содержания. По этому заявлению было арестовано шесть человек, при обысках открытки изъяли, и дальше пошло раскручиваться дело о контрреволюционной организации, которая вербовала участников на предприятиях ленинградской оборонной промышленности, осуществляла диверсионно-шпионскую работу, подготавливала террористические акты против руководителей ВКП(б) и членов советского правительства к 1 мая и 7 ноября, а также распространяла фашистские фотоснимки и контрреволюционную фашистскую литературу, полученные через германское консульство.

Правда в деле я этих открыток не видела, но это вообще-то характерно, ведь открытки в 30-е годы были ценностью, а все, что было ценным, НКВД прибирало себе. А может, открыток просто к делу не приложили. Так что первичным был донос в НКВД руководителя Общества глухонемых Эрика Тотьмянина. Особенностью было то, что донос-то был направлен в НКВД, а дело фабриковалось по инициативе и под руководством начальника ОБХСС управления милиции Ленинграда Яна Краузе. То есть кто-то попался на продаже этих открыток, а в милиции решили, что они тоже могут строить громкое политическое дело. Но в марте 1939 года этот Краузе был сам арестован НКВД за грубые нарушения социалистической законности и фальсификацию, проводимую в оперативно-следственной работе.

И там была еще третья переводчица, Ида Игнатенко, которая, наоборот, помогала следствию. И вот она тогда тоже проходила обвиняемой по делу Краузе. Осужденные по "делу глухонемых" были расстреляны и отправлены в лагеря в декабре 1937 года, а дело Краузе рассматривалось военным трибуналом войск НКВД Ленинградского военного округа в ноябре 1940 года, там еще были следователи, и они все были приговорены к разным срокам заключения, – вспоминает она.

По мнению Ирины Флиге, "дело глухонемых" так же ярко показывает сущность террора, как и другие дела того времени, его особенность – только в механизме арестов и формирования обвинения. Ирина Флиге считает, что, в отличие от многих других дел, где людей расстреливали просто по спущенной сверху разнарядке, в этом деле лучше видна злая воля отдельных людей – от представителя ОБХСС и следователей, решивших заработать себе очки за счет жизней и свободы десятков невинных людей, до переводчицы, изменявшей ответы заключенных в интересах следователей.