В Архангельске суд оштрафовал на 15 тысяч рублей историка и координатора движения "Последний адрес" Дмитрия Козлова – за установку мемориальной таблички в память о слесаре Игнатии Безсонове, репрессированном и расстрелянном жителе одного из домов в центре города. Козлова признали виновным в нарушении требований законодательства об охране объектов культурного наследия. Деревянный дом, на котором была установлена табличка, является "вновь выявленным памятником истории и культуры", хотя и числится в списках на снос. Дмитрий Козлов считает, что за этой историей могут стоять архангельские коммунисты, добившиеся установки в городе памятника Сталину.
Для Дмитрия Козлова дом №35 по улице Серафимовича – особенный. В нем жил его дед, в нем родилась его мама, в нем до сих пор живут люди, которые помнят своих репрессированных соседей. Журналист Сергей Пархоменко, придумавший "Последний адрес", говорит, что это первый случай, когда установка таблички стала предметом судебного разбирательства – а всего активисты движения установили уже сотни памятных знаков в десятках городов в России и за ее пределами. Инспекция по охране объектов культурного наследия Архангельской области сочла, что установка таблички размером 11 на 19 сантиметров может повредить фасад здания, хотя рядом на точно таких же саморезах установлена табличка о том, что дом является памятником культуры регионального значения.
Перед установкой знака организаторы акции заручились поддержкой всех жителей дома. За день до суда в защиту Дмитрия Козлова выступил Совет по правам человека при президенте России. Возможно, именно поэтому судья не стала требовать демонтажа таблички – сейчас она по-прежнему висит на своем месте. Теперь активисты "Последнего адреса" намерены обжаловать решение о штрафе, попутно еще раз подготовив все необходимые документы для согласования установки знака.
В интервью Радио Свобода Дмитрий Козлов рассказывает о трагических историях жителей дома №35 и о своем взгляде на причины, по которым установка таблички в память об Игнатии Безсонове привела к первому судебному разбирательству в истории "Последнего адреса".
– Как вы оцениваете решение суда? С одной стороны, вас все-таки признали виновным. С другой, 15 тысяч – это совсем не то же самое, что 200 тысяч, максимальная сумма штрафа, которая грозила вам по этой статье.
– Во-первых, мы будем обжаловать решение суда. Во-вторых, да, конечно, это не худший вариант. Самое главное, что нас не обязали демонтировать табличку. Состояние памятника, действительно ли наши шурупы повлияли на облицовку и несущие бревна, – это их все-таки волнует в меньшей степени, чем полное соблюдение всей процедуры подачи заявки и ее рассмотрения (суд решил, в частности, что в заявке Дмитрия Козлова не хватает сведений о типе шурупов, которыми активисты "Последнего адреса" намерены закрепить свою табличку. – Прим. РС).
В следующий раз мы будем подавать заявку заблаговременно. Они будут заблаговременно, я имею в виду инспекцию [по охране объектов культурного наследия], предоставлять нам список всех необходимых документов. Мы будем их готовить. Может быть, это займет больше времени, но в следующий раз процедура будет не нарушена и новые таблички появятся в том числе и на памятниках в Архангельской области.
– Как проходило сегодняшнее заседание по этому делу? Известно ли теперь, кто именно пожаловался на вашу табличку?
– К сожалению, это не было сказано. Суд опирался на документы, приобщенные к протоколу. Там указан рапорт сотрудника полиции, который присутствовал на акции, и переписка, которую я вел с инспекцией. Этого было достаточно, по их мнению, для составления протокола.
– Могла ли эта жалоба исходить от кого-то из жителей дома?
– Я думаю, нет. Потому что мы общались с жильцами и до установки, и после, предлагали им пойти в суд. В суд они пойти отказались, но никто из них не высказался против. Тем более что дом действительно аварийный. Сейчас там живут всего две семьи. Когда мы их спрашивали, было восемь семей. Если бы мы стали начинать эту историю еще позже, был бы просто пустой дом. Плюс ко всему в декабре его все-таки должны снести, несмотря на то что это памятник. Но здесь, я думаю, инспекция уже будет разбираться с тем, кто дал разрешение на снос, потому что информацию об этом можно найти на сайте программы поддержки реформы ЖКХ.
– Вы планировали установить табличку, уже зная, что тот дом является объектом культурного наследия?
– Мы собрали подписи у жильцов. Потом мы пытались выяснить, что необходимо сделать дальше, поскольку точной процедуры того, что именно нам нужно предоставить в инспекцию, списков документов – ничего этого в открытом доступе нет. Об этом [на суде] справедливо говорил мой защитник. Поскольку списки необходимых документов нам не были предоставлены, необходимые сроки были упущены. В итоге мы уперлись в то, что полюбовно это решить невозможно. Мы были предупреждены, действительно было предостережение, но отменять что-либо было уже поздно. Поэтому все закончилось составлением протокола и передачей протокола в суд.
– Как вы думаете, что стало истинной причиной проблем, которые возникли после установки этой таблички?
– Я могу предположить, что это как-то может быть связано с установкой памятника Сталину в Архангельске. Те силы, которые стоят за этим, очень не любят, когда говорят о 30-х годах как о времени террора, потому что и до развески, и после нее в архангельских социальных сетях, в блогосфере появлялись какие-то пасквили. Я полагаю, что один из таких пасквилей мог быть направлен, например, в прокуратуру. И дальше система завертелась. Была жалоба в инспекцию, они успокоились. Потому что до этого, когда мы говорили с Ивченко (глава областной Комиссии по охране памятников Архангельской области Анна Ивченко. – Прим. РС) по другому памятнику, у нас было совершенно нормальное взаимопонимание. И на суде она говорила, что у нее нет никаких претензий к содержанию акции, у нее есть претензии к процедурной стороне подачи заявки. Поэтому я не считаю, что это ее личные взгляды. Она соблюдает закон так, как считает необходимым его соблюдать.
– Что это за "силы", "связанные с установкой памятника Сталину в Архангельске"?
– Это коммунисты, члены КПРФ в том числе, и представитель Компартии в областном собрании, депутат [Александр] Афанасьев, люди, сплотившиеся вокруг него. Насколько я понимаю, это такие сталинского разлива коммунисты и примкнувшие к ним беспартийные, считающие себя патриотами. В установке памятника Сталину и в отрицании репрессий они видят проявление своей любви к родине. Это люди со своими взглядами.
Памятник Сталину был открыт в Архангельске в декабре 2016 года на территории парковки одного из бизнес-центров:
– Что известно об Игнатии Безсонове? Насколько я понял, это ваша личная история тоже. В этом доме вырос ваш дедушка, в нем родилась ваша мама. Дочку Игнатия Безсонова, Лидию Игнатьевну, вы знаете с детства. Игнатий Безсонов ведь был не единственным репрессированным из этого дома?
– Конечно! Это самое удивительное – что Компартия, которая вроде как печется об интересах рабочего класса, по крайней мере на бумаге, выступает против таблички простому рабочему. Очень странно слышать это от коммунистов. Действительно, да, в этом доме вырос мой дедушка. Лидия Игнатьевна была его соседкой. С самого детства они дружили. Были знакомы уже после того, как отца Лидии Игнатьевны забрали за антиконституционную пропаганду. У нас есть предположение, что это было связано с увлечением Игнатия Безсонова радиотехникой. Возможно, это в свое время кого-то не устроило, он был арестован и расстрелян в начале 1938 года. Известно, что в ту же зиму 1938 года были арестованы и несколько его соседей. Это Зоя Ивановна Воскресенская, сестра Александры Ивановны Воскресенской, известного в городе педагога игры на фортепиано. Зоя Ивановна была переводчицей. Ей инкриминировали шпионаж. Но после какого-то срока заключения в тюрьме она была отпущена. И также был отпущен в свое время сотрудник НКВД, который тоже жил в этом доме, Михайлов. Он был на некоторое время арестован, но потом, судя по тем документам, которые есть в "Мемориале" о судьбе сотрудников НКВД, он, очевидно, был разжалован из органов – за связь с бывшим начальником НКВД по Северному краю товарищем [Рудольфом] Аустриным, который был расстрелян в том же 1938 году. Ему удалось, просто уехав в Ленинград и перестав работать в органах, спасти себе жизнь. Он умер уже во время блокады.
Зоя Ивановна была переводчицей. Ей инкриминировали шпионаж
Потом выяснилось, что в соседнем доме тоже жил один репрессированный. Наверное, мы займемся этим домом. Во время развески к нам приходила женщина из другого дома, стоящего рядом, и вспоминала о том, что и у нее братья деда жили неподалеку и были арестованы. На самом деле, действительно, в этом едва сохранившемся уголке старого Архангельска, в этих домах, в каждом, наверное, можно найти по одному, а то и не по одному человеку, арестованному и 20-е, и в 30-е годы. "Последнему адресу" здесь есть где работать.
– Вы будете добиваться установки других табличек на этом доме или табличек на соседних домах?
– На этом – нет. Потому что у нас пока нет данных о том, что люди, которые жили там, были не просто репрессированы, но еще и погибли. Это очень важно для установки. Мы устанавливаем только погибшим, то есть не всем арестованным. А по поводу соседних домов – да, конечно, будем. Тем более что это не памятники архитектуры. И согласование будет проще – только с жильцами.
– Будете ли вы еще бороться за то, чтобы дом №35 по улице Серафимовича был приведен в надлежащий вид, чтобы он не был снесен?
– Конечно. Я думаю, что здесь в первую очередь надо привлекать внимание архангельской прессы. С другой стороны, надо писать всевозможные жалобы во все возможные инстанции, которые ответственны и за состояние дома как памятника, и за состояние дома как места проживания людей. Потому что, к сожалению, это позор для Архангельска. Это деревянный город, деревянные строения – это его символ. В Архангельске деревянные мостовые, деревянные дома, которые описаны [Борисом] Шергиным, [Степаном] Писаховым, у Юрия Казакова. Вот этого почти ничего не остается. На месте этих домов вырастают в лучшем случае муляжи из пенобетона, облицованные сайдингом, в худшем случае – нелепые коробки. И самое удивительное, что представители инспекции сегодня действительно с болью говорили в суде о судьбе деревянных и других памятников. Но, к сожалению, многие памятники как находятся в плачевном состоянии, так и остаются в нем.
– Сравнительно недалеко от Архангельска, в Карелии, находится захоронение Сандармох, которое оказалось в центре внимания после ареста нашедшего его Юрия Дмитриева. Что вы думаете об этом деле?
– Это ужасная страница в современной истории нашей страны. Думаю, что она войдет в учебник, когда мы будем говорить о десятых годах. Это будут в том числе и годы, когда преследовали Юрия Дмитриева. Потому что у меня нет слов, которыми можно адекватно оценить это очевидно заказное дело. Очень обидно и горько, что человек, отдавший всего себя, всю свою жизнь восстановлению справедливости, памяти о невинно погибших, расстрелянных, убитых людях, находится сейчас в заключении, причем по совершенно сфабрикованным, грязным обвинениям. Это омерзительно!
– Видите ли вы какие-то параллели между делом Дмитриева и историей, которая произошла с вами?
– Нет, все-таки нет. Слава богу, здесь все ограничилось административным преследованием. Я все-таки пока списываю все это на буквалистское понимание закона и не вижу здесь прямой политической подоплеки. Я могу ее подозревать, но если бы был заказ, я полагаю, все кончилось бы совершенно по-другому. Мне, конечно, не хотелось бы проводить такую параллель. Везде есть люди, которые не приемлют правду о временах Сталина. Но где-то им, как в случае с Сандармохом, удалось как-то использовать административный или какой-то другой ресурс. А здесь пока – просто пена, которая поднимается в местных блогах, в каких-то местных соцсетях.
Если бы был заказ, все кончилось бы совершенно по-другому
Пока, к счастью, все активисты на свободе. Я надеюсь, что в этом отношении ничего не изменится. Когда в городе рассматривался вопрос о памятнике Сталину, областные и городские власти в лице губернатора и мэра высказались достаточно однозначно против того, чтобы его устанавливать. Они не высказались и за то, чтобы его не устанавливать, но по крайней мере не было поддержки. Видимо, в каждом регионе своя история. Все может повернуться, наверное. Но очень не хотелось бы, чтобы в Архангельске против кого-то из нас, против любого другого историка или просто человека, интересующегося своими корнями или памятью о других людях, было возбуждено административное или уголовное дело.
– Как так получается – в Москве устанавливают большой мемориал памяти жертв репрессий в самом центре города, и при этом из регионов постоянно мы видим какие-то новости о мелких преследованиях людей, которые пытаются увековечить память жертв репрессий, как в вашем случае, или о более масштабных и вопиющих случаях, как в случае с Сандармохом и Юрием Дмитриевым?
– Я подозреваю, что отчасти это тоже наследие сталинского режима, но не прямое. Это не значит, что наследники тех людей физически сидят сейчас в кабинетах и они сталинисты. Нет. Дело в том, что система террора и ужаса, которая была тогда в стране, сковывает инициативу. Они до сих пор боятся подписать что-то не то или использовать разрешительную меру вместо запретительной. Есть масса вариантов, как можно ставить палки в колеса людям, которые что-то пытаются делать, тем самым отведя от себя возможную опасность, которая, может быть, не наступит, но они уже остерегаются. Проще выписать штраф. Этот страх перед инициативой – это тоже прямое наследие сталинских времен. Мне кажется, это многое объясняет. Другое дело, что есть упертые сталинисты. Их взгляды таковы, и с ними ничего не сделать. Но очень много людей, которые никак к Сталину не относятся и даже готовы сказать, что он в первую очередь убийца, а во вторую – талантливый политик, но при этом они ведут себя точно так же, как если бы они жили в 1937 году и присягали ему на верность.
