Финляндия – единственная страна Европы, где свастика до сих пор не только не под запретом, но и имеет официальный статус. Это стало предметом полемики, в которой в ход идет и "российский" аргумент.

"Пожелание удачи", "благоденствие" – так переводят с санскрита значение слова "свастика" и символа, который оно обозначает, – креста с загнутыми концами. Того самого, который со времен Третьего рейха стал, вопреки изначальному значению, одним из самых зловещих символов в истории человечества. Использование свастики нацистами в качестве своей главной эмблемы как бы перечеркнуло, по крайней мере для послевоенной Европы, всю предыдущую историю этого символа.

В Финляндии, однако, это не совсем так. Свастика, бывшая частью символического набора языческих верований, использовалась финнами как символ успеха и благополучия до относительно недавних времен. Например, обрамление первоначального варианта триптиха "Айно" (1889) работы одного из классиков финской живописи Аксели Галлена-Каллелы представляет собой длинную череду свастик. Это, естественно, не имеет ничего общего со взглядами живописца: Галлен-Каллела не был чужд политики, в финской гражданской войне 1918 года воевал на стороне белых, но к нацизму никакого отношения не имел.

В современной Финляндии свастику можно разглядеть (если постараться), например, на президентском штандарте. Его частью является так называемый Крест свободы, изображенный в левом верхнем углу: в этот крест встроена стилизованная золотая свастика. Еще активнее используется этот символ в вооруженных силах Финляндии, прежде всего в авиации, где свастика имеет давнюю традицию, уходящую в начало ХХ века – до времен нацизма. Крест с загнутыми концами, имеющий столь неприятные ассоциации в глазах большинства европейцев, изображен на эмблемах и знаменах региональных командований ВВС и ряда других подразделений.

Директор музея ВВС Финляндии Кай Меклин защищает использование свастики: "Если мы откажемся использовать или запретим свастику, мы дадим зарубежной общественности сигнал, что в Финляндии это тоже был нацистский символ, чем он в действительности никогда не являлся". Профессор Хельсинкского университета Тейво Тейвайнен, автор недавно вышедшей монографии о финском национализме и правом радикализме, считает этот аргумент парадоксальным и обманчивым. С подачи Тейвайнена дискуссия об уместности использования свастики в Финляндии, которая уже несколько раз начиналась и затухала, вновь возобновлена. Своими соображениями Тейво Тейвайнен поделился с Радио Свобода.

​– Что заставило вас обратить внимание на использование символа свастики в Финляндии?

– Я иногда провожу что-то вроде экскурсий по Хельсинки для моих иностранных коллег – с историко-политической тематикой. Многие из них обращали внимание на свастики, которые встречаются на памятниках, зданиях или на военной символике, и несколько недоумевали. Другим толчком было то, что, как я выяснил из личного общения, многие финны не знают о продолжающемся использовании свастики в качестве эмблемы в наших военно-воздушных силах. А те, кто знает, почему-то считают, что этот символ сильно отличается от использовавшегося нацистами. Когда я показывал моим собеседникам изображение свастики на официальных сайтах подразделений наших ВВС, они были очень удивлены. Я только что опубликовал книгу о финском национализме, и мой интерес к свастике как символу был связан с работой над этой темой.

– А какова реакция официальных лиц – в частности, командования ВВС Финляндии? Они не считают свастику чем-то существенным или, наоборот, рассматривают ее как важную часть традиции, от которой нельзя отказываться?

– Официальная позиция проста: в этом нет проблемы, и точка. Правда, в неформальном общении мне доводилось слышать от ответственных лиц и такое: да, в смысле репутации это не очень хорошо, но если мы откажемся от свастики, то тем самым как бы признаемся, что да, эта финская свастика имеет нечто общее с нацистской. Это совершенно парадоксальная позиция: чтобы нас не ассоциировали с нацистами, мы должны продолжать использовать свастику! Я, конечно, не могу говорить от имени финских военных, но известны случаи, когда в ходе совместных мероприятий с коллегами из стран НАТО финской стороне приходилось модифицировать свои символы и эмблемы, избегая присутствия свастики.

– А российские – или в прошлом советские – представители обращали внимание на использование свастики в Финляндии?

– Обращали или нет неформально в последние годы – не знаю. Из истории известно, что в середине 1940-х годов, после того как Финляндия проиграла "войну-продолжение" (так в Финляндии называют вторую войну между этой страной и СССР в 1941–44 годах. – РС), все военные символы, в которых фигурировала свастика, были отменены – под давлением СССР. Их отчасти восстановили в ВВС в 50-е годы. И вроде бы с русскими особых проблем не возникало. В начале 60-х был, однако, эпизод с французами, когда наш тогдашний президент Урхо Кекконен вручил памятную медаль президенту Франции Шарлю де Голлю – и на этой медали присутствовал геральдический мотив свастики, хоть и сильно отличающейся от нацистской. Тем не менее де Голль был очень смущен и недоволен этим. В результате Кекконен потом распорядился изменить дизайн награды. Поэтому я очень удивляюсь, когда слышу рассуждения о том, что отказаться от использования свастики в военной символике – это как бы "прогнуться" перед Россией. Ведь этот символ совсем не приближает нас к Западной Европе, единство с которой очень важно для финнов, особенно для наших военных. Дискуссии на эту тему были частью моего исследования проблем финского национализма.

​– Как вообще свастика стала финским военным символом? Где корни этой традиции?

– Наиболее распространенная (и ставшая официальной) версия такова. В 1918 году военно-воздушные силы Финляндии, которая только что обрела независимость, получили свой первый аэроплан. Это был подарок от шведского авиатора графа Эрика фон Розена. А свастика была его талисманом, Розен считал, что она приносит ему удачу. Она была изображена на крыльях этого самолета – и стала символом финских ВВС.

– Но Розен ведь не был тогда нацистом – хотя бы потому, что на тот момент нацистское движение еще толком не оформилось?

– Именно это и есть суть официального объяснения: смотрите, это 1918 год, до всякого нацизма, так что "наша" свастика более ранняя. Факт, однако, в том, что Эрик фон Розен – да, в более поздний период, но тем не менее, – был одним из основателей Шведского национал-социалистического блока. Сестра жены Розена, Карин фон Канцов, вышла замуж за Германа Геринга, одного из лидеров Третьего рейха. Возможно, это детали, но характерные. К тому же, как бы то ни было, свастика как таковая использовалась в ХХ веке в качестве символа множеством праворадикальных движений, в том числе в скандинавских странах. Не все из них были откровенно нацистскими, но в целом свастика давно воспринимается в Европе как эмблема, связанная с правым радикализмом и расизмом.

– Сегодня Финляндия сталкивается с какими-то проблемами – на дипломатическом или военном уровне, – связанными с использованием свастики?

– Не особенно. Еще и потому, что при контактах с иностранными представителями свастику особенно стараются не демонстрировать. Скажем, при визитах наших военных в Германию этого нельзя делать просто потому, что демонстрация свастики запрещена нынешними немецкими законами. Из дипломатических инцидентов тот давний, с де Голлем, о котором я говорил, остается наиболее значительным. Но в самой Финляндии свастика видна – на некоторых объектах, на знаменах, во время военных парадов на День независимости и т. д. Официальная позиция такова: это традиция, никакой проблемы тут нет, однако в целом этот символ "не выпячивается".

– А в чем эту проблему видите вы?

– Основная задача наших военных – защищать Финляндию в случае внешнего конфликта. Я думаю, что существуют сценарии, при которых наличие такого рода символов нам никак не поможет. Прежде всего, у нас есть восточный сосед – Россия, которая нынче с большой охотой изображает своих оппонентов сплошь нацистами или фашистами. Так что мы даем нашим соседям в руки пропагандистское орудие на случай использования при обострении отношений. Другая сторона вопроса – потенциальные союзники на случай конфликта. Кто придет нам на помощь? Этим вопросом часто задаются сами наши военные. Останемся ли мы в одиночестве? В принятии политических решений играют роль и символические факторы. В случае конфликта, если мы будем нуждаться в помощи демократических стран Запада, на уровне имиджа наличие свастики, пользующейся в этих странах столь дурной славой, нам по меньшей мере никак не поможет.

– Вы считаете, что, если Финляндия решит вступить в НАТО – а дискуссия об этом, насколько я знаю, ведется в финском обществе, – финские военные будут вынуждены окончательно отказаться от свастики?

– Не знаю. Не думаю, что это будет каким-то непременным условием.

– Финские ультраправые используют свастику как свой символ?

– Некоторые – да. Это тоже часть дискуссии об использовании свастики. Сейчас, когда правые радикалы в Европе стали активнее, присутствие их и их символов, в том числе свастик, в обществе, если говорить о Финляндии, стало несколько заметнее. Это не очень желательные ассоциации.

– Как вы думаете, ваши аргументы против использования свастики будут услышаны на официальном уровне – или по крайней мере спровоцируют более широкую общественную дискуссию?

– Определенная дискуссия уже есть. Прежде всего, я не выдвигаю аргументы против свастики – я задаю вопросы насчет свастики, это не совсем одно и то же. В случае со свастикой речь идет о приверженности некой романтической версии нашей воинской традиции. При этом сторонники финской свастики не обращают внимания на потенциальный риск, о котором я уже говорил: зачем давать пропагандистское оружие в руки оппонента, в роли которого чаще всего видят Россию? У нас, финнов, есть определенное упрямство, которое, как мне кажется, проявляется в этом случае: мы будем привержены давнему символу, даже несмотря на то, что остальной Запад отказался от него из-за негативных исторических ассоциаций. Конечно, вопрос о свастике – далеко не самая серьезная проблема Финляндии, но его обсуждение позволяет выявить кое-какие интересные детали нашей национальной психологии и нашего национализма, – считает профессор Хельсинкского университета Тейво Тейвайнен.