Однажды я проезжала по Барабинским степям. Было это много лет назад, но воспоминания остались незабываемые. Стояли самые лютые в году морозы, под 40 градусов. В вагоне сломалось отопление. Злая проводница, у которой мы с трудом выпросили кипяточка для чая, вскоре куда-то исчезла и не появлялась до самого Новосибирска. Должно быть, в поезде было секретное место потеплее. Спать я легла в шапке, шубе и варежках, накрывшись с головой поверх одеяла мерзлым ватным матрасом. Согреться и заснуть удалось далеко не сразу, а когда, наконец, это получилось, мои спутники встревожились – вдруг я умерла? Прежде тело под матрасом ворочалось, а теперь не шевелится. Это было страшное разочарование: как только слои тряпья приподняли, островок тепла улетучился. За окном выл ветер. Он тянул за собой белые полосы снега, и это было единственное, что прорезало темноту. Никаких огней, никаких признаков человеческого жилья. Такой в моей субъективной памяти Бараба и осталась. Как бесконечная мерзлая пустота. Казалось, здесь нет, никогда не было и не может быть жизни.
Конечно, это не так. Побывать бы здесь в иное время года. Расположенная в междуречье Оби и Иртыша, Барабинская степь (точнее, лесостепь), хоть и малолюдна, но изобильна. В частности, огромные площади заливных лугов способствовали тому, что в Барабе с древнейших времен процветало животноводство. Красноречивый факт: в Первую мировую войну на фронт из Новониколаевска (это первоначальное название Новосибирска) шли целые эшелоны с барабинским сливочным маслом. Сотрудник Института археологии и этнографии Сибирского отделения РАН Дмитрий Поздняков вспоминает:
- Моя прабабушка занималась установлением советской власти и созданием колхозов в окрестностях Новосибирска. Она вспоминала с грустью о том, что всех этих чудесных маленьких мохнатых коров, которые давали чрезвычайно жирное молоко, вырезали, когда партия решила, что нам не нужно масло, а нужен хлеб. Когда поголовья скота были в Барабе фактически уничтожены, на этом это масло и закончилось.
Дмитрий Поздняков уже много лет ведет раскопки в Барабинской степи. По его словам, люди обитали на этой территории уже в четвертом тысячелетии до нашей эры. Со временем здесь сложился особый этнос – барабинские татары, чьи потомки до сих пор тут живут. Новосибирский краевед Константин Голодяев говорит, что по черепам археологи восстановили облик древних барабинцев:
- Неолитические жители имели во внешнем облике и монголоидные, и европеоидные черты: крупное лицо с четким профилем, разбитым надбровьем, широким и очень наклонным лбом, набухшей складкой верхнего века. С широким в области крыльев носом, припухлыми губами и довольно массивной нижней челюстью.
Этот словесный портрет точь в точь совпадает с внешностью нашего современника – уроженца города Барабинска, депутата Законодательного собрания Новосибирской области Сергея Титкова. Вспыльчивого матершинника, к слову. Впрочем, вряд ли его поведение имеет отношение к этногенезу.
В новосибирском аэропорту "Толмачево" установлен замечательный памятник "Покорение Сибири" работы живущего в Великобритании скульптора Юнуса Сафардиара. Это сложная композиция, из разных материалов, - металлов и пластика. Обезумевший конь несет Ермака навстречу гибели. Лицо всадника искажено ужасом. В руке – бесполезный обломок меча. Тело запрокидывается – вот-вот упадет. А все потому, что как мираж навстречу выплыл гигантский и абсолютно прозрачный лик аборигенки. Это и есть Сибирь. Иная, чуждая и непонятная русскому пришельцу цивилизация.
Константин Голодяев говорит, что русские обосновались в Барабинской степи куда позже, чем на соседних сибирских землях:
- Много веков барабинцы благополучно жили сами по себе. Они не смешивались с другими этносами, и их не завоевывали. Лишь в 1563 году, когда к власти в Сибирском ханстве пришел Кучум, Бараба была фактически завоевана. Во главе отдельных групп барабинцев стояли мелкие правители, именуемые в русских источниках "князьцами". Барабинцы платили ясак, то есть дань, Сибирскому ханству, но все же сохраняли некоторую автономность.
Что же касается русской истории Барабы, то она начинается в 1595 году. Воевода Иван Елецкий делает здесь попытку разгромить Кучума, которого не добил Ермак. Служилые люди числом 483 человека прошли в полном боевом снаряжении около 400 верст и добились значительного успеха. Они привели к присяге целые волости и захватили в плен одного из приближенных хана.
Три года спустя барабинские татары формально приняли русское подданство, но их положение только ухудшилось. Дело в том, что жители всех барабинских волостей были объясачены. Таким образом, они стали ежегодно платить дань русскому царю, не переставая платить так называемый "алман" и белым калмыкам.
Внук Кучума Аблай-Керей сжигает Барабинский острог вместе с окрестными деревнями
Присоединение к России проходило непросто. На захваченных землях проводилось насильственное крещение. Повсюду разрушались "бесовские святыни" – идолы и святилища. Вырубались священные деревья. В борьбе за сохранение независимости барабинские князья зачастую опирались на поддержку внешних сил, в том числе, - недобитых кучумовцев, которые еще ходили по Сибири. Столкновения с переменным успехом шли по всей территории Приобья и Прииртышья. Война длилась более ста лет. В 1610 году на реке Омь был построен Барабинский острог. Это первый русский караул на территории нынешней Новосибирской области. Здесь служили тобольские казаки, которые раз в год менялись. Гарнизон не был многочисленным, всего 40 человек. Конечно, они были не в состоянии оградить барабинские волости от внешних вторжений – черных калмыков и айратов. Так что, в 1628 году барабинские татары, получив отказ от русских властей оказать им помощь, сами организовывали военные походы против айратов.
Мало того, что русские не могли защитить своих данников, так еще барабинцы постоянно сталкивались с самоуправством сибирской администрации. К примеру, власти установили сначала для них ясак в размере двух шкурок лисы, но вскоре потребовали уже по пять лисиц с человека. Тех, кто отказывался платить такую дань, били железной палкой. Колониальная война получила второе дыхание в конце 20-х годов 17 века. Начинается ряд восстаний под предводительством местных князьцов. Борьба с русскими нашла у местного населения очень много союзников. В конце концов, внук Кучума Аблай-Керей сжигает Барабинский острог вместе с окрестными деревнями. Так вновь появляется Сибирское ханство и сибирский хан. Военные набеги на Барабинскую степь продолжались вплоть до конца 17 века, то есть до начала правления Петра Первого. К тому времени уже давно были колонизированы северные земли Сибири и Забайкалье. Русские уже дошли до Тихого океана. Но наши сельскохозяйственные территории нынешней Новосибирской области оставались вне зоны расселения русских. Это случилось лишь в 18 веке. Поэтому все сообщения о том, что какие-то русские деревни в Барабе основаны в 15 или 16 столетии, - это сказки. Единственное, что было – это Барабинский острог, но мы даже не можем найти место, где он был. Никаких следов от него не осталось, - сообщает Константин Голодяев.
Ходит сказ о высасывателе глаз
Бараба – значительная часть Новосибирской области. В самом Новосибирске, в отличие от степи, нет и не может быть автохтонных жителей. Город слишком молодой, в будущем году ему исполнится всего 125 лет. Так что,новосибирцы – это в лучшем случае – внуки и правнуки переселенцев. Долгое время тут у всех господствовало ощущение, что Новосибирск – город без прошлого. Не укоренен он в истории и культуре, и тут уж ничего не поделаешь. Примерно пару десятилетий назад горожане вдруг спохватились. На немногих сохранившихся со времен Новониколаевска домах и на зданиях эпохи конструктивизма появились мемориальные таблички. В магазинах не залеживаются краеведческие книги местных авторов. Появилось немало энтузиастов, которые теперь по крохам собирают сведения о том, как упомянута Новосибирская область в большой художественной литературе. Среди таких деятелей - филолог Светлана Корниенко. По ее инициативе в культурном центре "ИНИГО" прошла конференция, на которой, среди прочего, говорили о цветаевской поэме "Сибирь". В ней упоминается сибирский губернатор Денис Чичерин, екатерининский вельможа, заселивший Барабинскую степь колонистами из ссыльных:
…Зато уж и крепко
Любила тебя
Та степушка, степка
Та, степь-Бараба,
Которую – версты
Строптивых кобыл! –
Ты, словно бы горстью
Соля, - заселил.
В Сибири Марина Цветаева никогда не была. Она, считает Светлана Корниенко, все нужные сведения почерпнула из книжных источников. И это не единственный случай:
- Например, в поэме "Крысолов" есть место, о котором меня в свое время спросила итальянская исследовательница Марины Ивановны Цветаевой. Спрашивая меня, она думала, что, естественно, человек, рожденный в Сибири,должен знать, что это за легенда. Я говорю о том эпизоде, где впервые появляются крысы. Они входят в тихий буржуазный город Гаммельн и при этом произносят:
"Окохват!
Ведь не зря ж у сибирских княжат
Ходит сказ
О высасывателе глаз".
Что это за сибирские княжата с каким-то жутким сказом о высасывателе глаз? Неизвестно. Если вы откроете любые издания Цветаевой, то увидите, что этот фрагмент нигде не комментируется. Пока мы не можем даже понять, то ли это фантазия Марины Ивановны, то ли это действительно какой-то сказ, легенда, который она из некого книжного источника почерпнула. Я подозреваю, что второе. Что это образ из неизвестного нам книжного источника.
А теперь давайте вспомним, кто, когда и как путешествовал по этому локусу, который называется "степь Бараба". У кого из литераторов остались личные впечатления от увиденного, а не просто где-то вычитанного. Начну с Чехова.
Сибирская равнина начинается от самого Екатеринбурга и кончается черт знает где
Во время его очень дальней поездки на Сахалин, Антон Павлович путешествовал совсем иначе, чем буквально через несколько лет будут путешествовать другие русские писатели и вообще другие русские люди. В то время еще не была построена Транссибирская магистраль, поэтому Чехов ехал на извозчике. В том числе, по нашей Западносибирской степи.
Одно из писем своим родным он отправляет из села Красный Яр, что под Томском. Первое, что Чехов сообщает, это то, что Западносибирская равнина, в его представлении, начинается от Екатеринбурга и заканчивается Томском. То есть фактически он не дифференцирует никакие степи. Более того, каким-то непостижимым образом не замечает тюменские леса. Как известно, что вокруг Тюмени совсем не степь. Но Чехов видит равнину как абсолютно поглощающее все пространство, которое занимает практически все территорию Сибири, и эта его равнина начинается прямо от Екатеринбурга. Понятно, что это случай восприятия, потому что то, как воспринимается пространство, и то, какое пространство есть на самом деле, как известно, часто совершенно не совпадает.
Итак, что Чехов пишет: "Из Тюмени выехал я 3 мая, прожив в Екатеринбурге 2-3 дня, которые употребил на починку своей кашляющей и геморройствующей особы. Возят через Сибирь почтовые и вольные. Я взял последних: все равно. Посадили меня, раба божьего, в корзинку-плетушку и повезли на паре.
Сидишь в корзине, глядишь на свет божий, как чижик, и ни о чем не думаешь… Сибирская равнина начинается, кажется, от самого Екатеринбурга и кончается черт знает где; я сказал бы, что она очень похожа на нашу южнорусскую степь, если бы не мелкий березняк, попадающийся то там, то сям, и если бы не холодный ветер, покалывающий щеки. Весна еще не начиналась. Зелени совсем нет, леса голы, снег не весь растаял; на озерах стоит матовый лед. 9 мая, в день святого Николая, был мороз, а сегодня, 14-го, выпал снег в полтора вершка. О весне говорят одни только утки".
Сибиряки - это какой-то другой народ
Обратите внимание, как выглядит Сибирь. Для Чехова это совершенно пустое пространство, то есть он движется по какой-то пустоте, по сути дела. Правда, упомянут мелкий березнячок. Это, конечно, говорит о том, что описана наша Барабинская степь, с ее перелесками. Самое же яркое, что появляется внутри этой степи как пустоты, это сибиряки, которые встречаются писателю на пути:
"Холодно ехать… На мне полушубок. Телу ничего, хорошо, но ногам зябко. Кутаю их в кожаное пальто - не помогает… На мне двое брюк. Ну-с, едешь, едешь… Мелькают верстовые столбы, лужи, березнячки… Вот перегнали переселенцев, потом этап… Встретили бродяг с котелками на спинах; эти господа беспрепятственно прогуливаются по всему Сибирскому тракту. То старушонку зарежут, чтобы взять ее юбку себе на портянки, то сорвут с верстового столба жестянку с цифрами - сгодится, то проломят голову встречному нищему или выбьют глаза своему же брату ссыльному, но проезжающих они не трогают. Вообще в разбойничьем отношении езда здесь совершенно безопасна".
Интересно, что в очерке "Из Сибири" Чехов и слова не напишет о местных разбойниках (или лихих людях), которые ходят посреди этой голой равнины, но повторит то же самое примерно, что пишет в письме своим родным, что сибиряки - для него это какой-то другой народ. Это народ отличаетсяот жителей европейской части России и от украинцев. Напомню, что сам Чехов родился в Таганроге, на границе этих двух культур. Так вот, он видит сибиряков как какой-то другой народ. Народ своеобразный, народ честный (это он постоянно подчеркивает), народ прямодушный.
Более внимательно на Барабинскую степь посмотрел Константин Бальмонт. В Сибири Бальмонт был дважды. В 1915 году он добрался до Омска. Сибиряки в Омске ему не понравились, он посчитал, что они равнодушные к поэзии люди. Более того, Бальмонт даже написал, что сибиряки тяжеловесны. "Очень хочется вернуться", - написал он своей жене из Омска, и действительно, очень быстро вернулся.
Начальница гимназии строго запретила девочкам ходить на этот концерт
Вторая поездка Константина Бальмонта по Сибири состоялась в 1916 году. Вообще-то, Сибирь не была конечной целью этого путешествия, Бальмонт ехал в Японию, и ехал уже с большим комфортом, чем Чехов. Он ехал на поезде по Транссибирской магистрали и по пути останавливался в некоторых городах. В том числе – в Новониколаевске. С одной стороны, здесь у него был триумф. Как пишет Константин Бальмонт, на его концерт пришло более 700 человек. Это было выступление в двух частях. Первая часть -лекция, вторая часть - поэтический вечер. Дело было в здании Коммерческого клуба, сейчас это театр "Красный факел". Я с трудом себе представляю, что в зал даже современного, перестроенного здание этого театра может поместиться 700 человек. Возможно, это гипербола. Как бы то ни было, в те дни в газетах сообщалось, что, действительно, пришло много людей. Правда, пишет ррепортер, люди, скорее всего, пришли посмотреть на столичную знаменитость, а не послушать Бальмонта, потому что на вечерний концерт осталось гораздо меньше публики.
Более того, случился скандал. Воспитанницы одной из новосибирских женских гимназий, захотели посетить лекцию Константина Бальмонта. Но начальница гимназии строго запретила девочкам ходить на этот концерт. Бальмонт ужасно обиделся. До такой степени, что написал письмо в газету "Алтайское дело", и в этом очень гневном письме он, с одной стороны, очень хорошо охарактеризовал сибиряков, а с другой стороны, очень плохо - начальницу этой гимназии, которая не пустила девочек на концерт уважаемого поэта:
Я утопаю в каких-то бесконечных далях
"Я впервые приезжаю в настоящую Сибирь. В прошлом году я был лишь в Тюмени и в Омске. Мне нравится сибирская ширь и даль, размах пространства не только чарует сам по себе, но и создает в человеческой душе ощущение свободы. И на самом деле, сибиряки производят впечатление более свободных людей, чем русские". Заметим, год назад он писал, что они тяжеловесные. Правда, это письмо в газету, а в первом случае -письмо жене. "Как же горестно мне было при первом моем выступлении в Новониколаевске увидеть пример необъяснимого и произвольного душевного рабства. Я говорю о следующем. В каждом городе, где я выступаю, так было почти всегда в Москве, Петрограде, Харькове, Полтаве, Челябинске, для меня самое изысканное и самое красивое душевное удовольствие - видеть среди слушателей юные лица, лица юношей и девушек, курсисток, студентов, гимназистов и гимназисток. Девичьи и юношеские сердца раскрываются от горячего слова поэзии, как весенние цветы от касания лучей солнца. И любя это соприкосновение с юными сердцами, я никогда их не раню какой-либо чрезмерностью слова. Мне кажется, что стихи мои, вошедшие уже и в хрестоматии, должны были быть достаточным поручительством в этом смысле для самых подозрительных особ". Дальше Бальмонт жалуется читателям этой газеты на начальницу гимназии.
Но, обратите внимание, что-то увидел Бальмонт все-таки. Притом что мы сделаем здесь скидку на его поэтическое видение, но вот что-то он увидел как раз в этой части Западно-Сибирской низменности, чего он не увидел в Омске. В Новониколаевске он видит размах, ширь. Ему даже нравятся эти 700 жителей, которые пришли на его концерт. Бальмонт понимает, что они в его поэзии, наверное, пока еще не очень сведущи, но он видит в них восприимчивость, которая ему важна, как поэту-символисту. Более того, считает, что эту публику в некотором смысле можно воспитать.
К сожалению, Константин Бальмонт больше не вернется в Новониколаевск, не займется здесь воспитанием публики. Это был его единственный визит в наш город, но для нас ценно, что он увидел и Барабинскую степь тоже. В том же 1916 году, буквально за день до этого своего выступления, он пишет из вагона. Тогда можно было писать из вагона, сбрасывая письма на станциях, и это письмо он писал под Каинском, то есть буквально проезжая Барабинскую степь:
"Катя, милая, я утопаю в каких-то бесконечных далях. Ехали две ночи и три дня, буду ехать еще третью ночь и лишь утром приеду в Новониколаевск. Впервые узнаю не мыслью, но ощутительно-телесно, как непомерно велика Россия. Станции здесь встречаются редко, гулять можно урывками, и спина болит от сидения с книгой".
Конечно, тут мы имеем дело с такими классическими бальмонтовскими бесконечными далями. И все же обратите внимание, что он увидел, проезжая через наши степи. Он увидел, что бесконечные дали - это не поэтическая фантазия, а что они могут реализоваться буквально в физическом пространстве.
Третий текст, о котором я хочу сказать, имеет косвенное отношение к "Сибири" Марины Ивановны Цветаевой. Дело в том, что этот текст был напечатан в том же пражском журнале "Воля России", в котором, собственно, была опубликована поэма Цветаевой. Так вот, некий неизвестный эсер, который пишет под псевдонимом Глеб Гонцов,публикует там очень интересный цикл очерков. Они называются "Снова по родной земле. Путевые заметки нелегального". Один из таких очерков Глеб Гонцов посвящает городу Новосибирску в 1928 году.
Автор сообщает, что прожил здесь целый месяц. Более того, он приехал в этот город не первый раз. Правда, в какой-то момент Гонцов вынужден был бежать из отсюда, потому что, встретившись с большевиком, который его знал,испугался разоблачения. Нет сомнений, весь очерк написан человеком, который очень хорошо знает Новосибирск. А в самом конце этого текста неожиданно появляется Барабинская степь. Это происходит в прямой связи с, по сути дела, гимном, который поет Глеб Гонцов новосибирской "нахаловке". Этому нелегальному строительству, которое в Новосибирске расцветало в начале 20-х годов:
А пока все под белым покровом снега
"В 1897 году в нем было около 700 жилых домов, 5000 жителей. Пароходная пристань. До сотни лавок и магазинов. В 1918 году - во время моего первого с ним знакомства в Новониколаевске насчитывалось шестьдесят тысяч душ. И вот, в 1927 году, превратясь в Новосибирск, он приютил… сто восемьдесят тысяч жителей!.. Чем не "Новая Америка"… Теперь Новосибирск, главным образом, чиновный советский город. Переселенческий пункт в нем недавно открыли. Он может стать и крупным переселенческим центром.
Да, разросся Новосибирск. Спустимся вниз по Красному. Вот все тот же старый Собор. В нем "Живая церковь". Сколько в ней драк. Настоящих, кулачных драк. Шибко дерутся между собою верующие. Живоцерковный епископ, Блинов, красив, красиво говорит, донжуан и выпить не дурак.
За Собором все старые постройки. Дальше, дальше. Спустимся под Алтайский железнодорожный мост; вот уже склады Лесзала, лесопилки, бараки, пристани, и вот наша красавица Обь. На ту сторону на низкий берег, - паром и лодки. Вверх и вниз по Оби бегут пароходики.
Бежит, растет во все стороны Новосибирск. Переброшен бетонный мост через овраг и Каменку. Этот мост - гордость большевиков.
Но под мостом… Мост переброшен поверх "нахальных мест" - это целая эпопея, ждущая своего бытописателя. "Нахальные места" - это те, что берутся самовольно рабочими, настоящим пролетариатом. И с ним не на жизнь, а на смерть - притом пока что неудачно - воюет "Гомха". Захватил рабочий "место", поставил десять рядов бревен - домишко "наметил" - и вот приходит милиционер с работниками, разбросает бревна, запретит стройку. Плакали рабочие надежды…На несколько дней работа прекращается. Но в субботу, под воскресенье, когда у "Гомхи" выходной день - помещение закрыто и не действует - этот же рабочий нанимает человек с десяток товарищей, кладет бревна, выводит печь. Рано утром печь горит, а раз горит, то по обычному праву стройки снести уже нельзя, хотя нет еще ни крыши, ни потолка. Начинается судебное преследование, бесконечная волокита, неизвестно чем дело кончится. А тем временем подводится крыша. Ставится потолок. И бегут дома, домишки по площадкам, по скату оврага до самой Каменки, иногда заливающей чересчур сбежавшие вниз хибарки…
Есть что-то символическое в этой борьбе официального, многоэтажного, каменного, советского Новосибирска с бревенчатыми, одноэтажными, пролетарскими "нахальными местами". Было уже около трехсот процессов… Кто победит? И есть что-то символическое в этом бешеном росте позавчера поселка, вчера торгового, а сегодня чиновного сибирского города.
То над степью пустой загорелась
Мне Америки новой звезда…
Над Барабинской, березняком да хлебами порослой степью, еще недавно пустынной, загорелась эта звезда. Пока в ней скучно, тяжело, "обывательщина" заела. Но будущее…
А пока все под белым покровом снега.
Ноябрь. 1928 г. Новосибирск".
Все фантазии о Новониколаевске - это фантазии вокруг Барабинской степи
В финал очерка внедряется стихотворный текст. Обратите внимание, что цитирует Глеб Гонцов. Это строчки из блоковского стихотворения "Новая Америка". Для Александра Блока, конечно, новая Америка - это вся Россия. Глеб Гонцов начинает искать место, где эта новая Америка реализуется. И это место он находит на карте России, в Сибири. Новосибирск для него - это буквально новая Америка. И вот еще что: у Блока новая Америка возникает в степи. Если же мы посмотрим на ландшафт Новосибирска, то убедимся, что на степь это совершенно не похоже. Это лес, а не степь. Мы все-таки в сосновом бору возникли. Что мы здесь видим? Мы видим кручи, мы видим пересеченную местность. Где наш город расположен? Что наш город, как феномен собой представляет? Реальный Новосибирск расположен на границе совершенно разных зон. С одной стороны, если мы всего несколько километров отъедем от Новосибирска, мы увидим Барабинскую степь. Если же отправимся в другую сторону, то очевидно, что почти тайгу. В другую сторону - начнутся эти вот перепады высот, да и сам Новосибирск - весь овраги и балки. Город находится на этих пересечениях. Но вот парадокс: в реальной жизни это так, а в литературе получается, что Новониколаевск оказывается городом в степи. Вот эта Барабинская степь оказывается очень экспансивным пространством. По сути дела, это пространство, которое захватило наш город в метафорическом смысле. Более того, все фантазии о Новониколаевске - это фантазии вокруг Барабинской степи, с которой мы, на самом деле, скорее, соприкасаемся. Мы скорее, граничим с ней, нежели ее представляем, - говорила Светлана Корниенко.
