Донбасс, лето 2014 года. У взорванного моста через реку, на другом берегу которой находятся позиции сепаратистов, ведут видеосъемку боец украинского батальона "Айдар" Руслан и его подруга, режиссер из России Беата Бубенец. Когда Беата работала в районе боевых действий, украинцы приняли ее за российскую шпионку, задержали, но друзья Руслана вызволили Беату из плена, и она стала снимать фильм о бойцах "Айдара".

На мосту возникает конфликт – местный житель, недовольный поведением айдаровцев, начинает с ними пререкаться, его задерживают, увозят и допрашивают. Поначалу обстановка накалена, но задержанный доказывает, что он не сепаратист, и его отпускают.

Так начинается документальный фильм Беаты Бубенец "Полет пули", 80 минут из жизни бойцов батальона "Айдар" без единой монтажной склейки.

Фильм был показан в Москве всего один раз, на фестивале "Артдокфест". На сеанс явились "ветераны ДНР", активисты группировки SERB и устроили скандал, объявив, что фильм "прославляет убийство русских в Донбассе". Следующий сеанс они вообще сорвали, разлив в кинозале зловонную жидкость. Несколько человек задержала полиция. Генпрокуратура зарегистрировала заявление о проверке фильма на экстремизм по требованию лидера SERB Игоря Бекетова.

Критикуют "Полет пули" не только из прокремлевского лагеря, но и либералы. Беату Бубенец обвиняют в том, что она снимала заложника без его согласия и теперь ему может угрожать опасность.

Среди критиков оказался и телеведущий Владимир Соловьев, который объявил, что Бубенец "совершенно чужды все представления об этике и морали, и за это она должна ответить по закону".

Теперь показы "Полета пули" приостановлены по решению продюсеров, а Беата Бубенец занята новым проектом – "Кандидат.doc", хроникой предвыборной кампании, которую ведет Ксения Собчак.

Разговор с Беатой Бубенец записан во время монтажа одного из роликов этого проекта – о поездке Собчак в Тверь:

– Несложно представить, как чувствует себя режиссер, премьеру картины которого срывают хулиганы. Но вместо сочувствия вас со всех сторон обвиняют – в том числе и противники тех, кто сорвал сеанс в кинотеатре "Октябрь". Парадоксальная ситуация…

– Я ожидала, что могут возникнуть ко мне и к моей картине вопросы, и готова была эти вопросы обсуждать. Но открытого диалога не возникло. Я сейчас ощущаю себя очень странно, мне не дают возможности ответить, а за меня уже что-то решили, обсуждают домыслы и слухи, но не факты. После премьеры фильма появилось очень много неправдивой информации и обо мне, и о фильме. Обсуждают люди, которые фильм не видели, это много раз перевирается, и создается новая реальность. Я не понимаю, как в такой ситуации реагировать, потому что невозможно опровергнуть все домыслы, всю ложь. Не знаю, как реагировать на выдумку. Меня поражает, что люди разных политических убеждений очень легко манипулируют фактами, чтобы воссоздать комфортную для них картину мира.

– Вы знали о существовании организации под названием SERB? Как вы восприняли появление этих людей в зале кинотеатра "Октябрь"?

– Я слышала, конечно, о том, что есть такая организация, но до показа не знала, что они имеют претензии ко мне. Мне накануне премьеры начали приходить сообщения от незнакомых людей с угрозами, они были против показа этого фильма в России. Это были какие-то незнакомые, фейковые аккаунты без лиц. Мне было очень неприятно, что это анонимные персоны, и потом уже, когда на показе эти люди вышли и стали высказывать свою позицию публично, я даже испытала облегчение, потому что увидела их лица.

– А откуда они узнали о вашем фильме?

– Накануне фестиваля на федеральных каналах обсуждался Артдокфест, обсуждался фильм "Война ради мира". Я не видела этот фильм, но к нему была претензия, что он восхваляет украинских военных. Видимо, и "Полет пули" автоматически приписали к разряду фильмов, восхваляющих украинских военных. Думаю, что так это произошло.

– Первый раз они позволили показать фильм, а после сеанса уже стали выступать?

– Да. Я не присутствовала в зале, но говорят, что во время сеанса они выкрикивали. Их было не так много, как во второй день, но все равно мешали смотреть. Они не посмотрели фильм полностью, в какой-то момент вышли из зала, и там уже развернулись споры со мной и с Виталием Манским. Мы хотели устроить обсуждение, но оно не получилось, потому что они не давали никому говорить и выкрикивали свои лозунги. Они обещали, что на следующий день придет еще больше людей и сорвут показ. Так они и сделали.

– Журналисты, изучающие эту организацию, знают, что у них есть куратор из Центра "Э", который и руководит их акциями, вроде уничтожения таблички на доме, где жил Борис Немцов, или нападений на тех, кто на мосту охраняет мемориал. Говорят, что этот куратор присутствовал и в кинозале на показе вашего фильма. Вы слышали об этом?

– Да, я слышала, что они связаны с Центром "Э", но подробно не узнавала.

– В тех претензиях, которые они вам предъявляли, есть доля истины или они, с вашей точки зрения, абсурдны?

​– Если речь идет о претензии, что я восхваляю военных, то, конечно же, это неправда, я никого не восхваляю, у меня нет задачи восхвалить кого-то или очернить. Я просто показываю свой субъективный взгляд на этих людей. Другой вопрос, что кто-то считает, что в принципе нельзя показывать украинских военных в кинотеатрах Москвы. Похожая позиция есть у некоторых украинских киношников и общественных деятелей, которые считают, что нельзя давать слово сепаратистам, ополченцам, потому что они считаются в Украине террористами, ни в каком виде их нельзя показывать. А я считаю, что необходимо показывать всех, вести диалог и обсуждения устраивать, нельзя закрываться.

– Один из зрителей, который защищал ваш фильм от хулиганов в кинотеатре, Виталий Леонтьев, оказался за решеткой, его задержали и дали 7 суток за "неповиновение полиции".

– Это происходило не на моих глазах, я не видела, как его задерживали. Это очень печально, так не должно быть.

– Мне показалось, что за этим фильмом стоит история любви с одним из бойцов "Айдара", Русланом, и именно благодаря вашему роману его однополчане так к вам хорошо относились, позволяли вам все беспрепятственно снимать, поскольку считали вас его девушкой. Правильно я понимаю ситуацию?

– Не совсем так. Руслан, безусловно, был очень близким мне другом в тот период. Но у нас не было романа и меня не воспринимали как его девушку. У нас была дружба.

– Почему же они вам разрешали всё снимать? Вот он стоит, разговаривает по телефону со своей девушкой, произносит какие-то интимные вещи, и вы тут же с камерой в полуметре от него, а такое впечатление, что вас нет. Как вы убедили их, что вы невидимка? Это ведь не Ксения Собчак, это люди не привыкли к тому, что за ними кто-то ходит с камерой…

​– Руслан, который тоже все снимал на камеру, – герой проекта "Реальность", с ним ребята из "Реальности" познакомились на Майдане. Когда я попала в Украине в плен, они позвонили ему и сказали, что надо меня помочь освободить. После того, когда меня освободили из плена, я оказалась в компании этих ребят. Они доверяли мне как подруге Руслана. Не смущались, может быть потому, что они уже привыкли к съемкам, Руслан их снимает много. Я бы не сказала, что меня не замечали: наоборот, сложность была в том, что не получалось снимать так, как будто меня там нет, потому что я всегда оказывалась в центре их внимания, сама по себе становилась событием в их жизни. Поэтому не получалось мне быть невидимкой, как обычно, когда снимают документальный фильм, я все равно становилась центральным персонажем, вокруг которого крутятся события.

– Понятно, вы женщина в казарме, и мужчины вами интересуются. Один даже довольно грубо заигрывает: пойдем в подвал заниматься любовью. Как вы себя чувствовали в этой ситуации?

​– Я чувствовала себя в безопасности с ними, я понимала, что нахожусь под их защитой. Мне кажется, что несмотря на расхожее мнение, что женщинам опасно быть на войне среди мужчин, все равно из-за того, что мужчины чувствуют себя героями, они стараются вести себя благородно. С их стороны угрозы физического насилия я не ощущала. Они вели себя примерно так же, как обычно ведут себя мужчины и в мирной жизни.

– Но они вооружены, могут на мосту остановить случайного прохожего, обыскать, угрожать, в принципе могли бы и убить его, почему нет? На войне это происходит ежедневно.

– Мне кажется, во мне они не чувствовали угрозу.

– Но вы из России. На войне всегда царит паранойя: это шпион, это агент Путина. Обвиняют друг друга. Вы не чувствовали настороженность: что делает здесь россиянка, не шпионка ли она?

​– Конечно, такое было. В целом ко мне было дружественное отношение, но были моменты, когда я чувствовала, что меня могут в чем-то подозревать. В школе, в которой мы жили, были еще регулярные украинские войска, милиционеры. Была ситуация, когда все айдаровцы куда-то уехали по своим делам, а я с ними не поехала. Они долго не возвращались, мы разговорились с милиционерами, они узнали, что я россиянка. Конечно, возникло большое напряжение, потому что они откровенно какие-то вещи обсуждали при мне, а тут вдруг выясняется, что я россиянка. Было очень неприятно, потому что айдаровцев, моих ребят, нет, и я наедине с этими украинскими военными, которые вдруг поняли, что я россиянка. К счастью, айдаровцы вернулись, и все было нормально.

– Сколько вы провели с айдаровцами времени?

– Несколько недель.

– И какие у вас общие впечатления от этого отряда? О нем много говорят дурного, обвиняют в жестокости по отношению к мирному населению, репутация у него неоднозначная.

​– Я согласна с тем, что очень неоднозначная репутация и среди украинцев, многие считают айдаровцев бандитами. Внутри самого "Айдара" был конфликт, разборки именно из-за того, что там было много бандитов, мародеров и насильников. Я не могу говорить за весь батальон "Айдар", там очень разношерстные люди, разные внутренние группировки, я не исключаю, что были страшные случаи, которые приписывают "Айдару". Я говорю конкретно про этих ребят, с которыми я проводила время, семь человек. Я в их компании ощущала себя в безопасности, чувствовала, что могу им доверять. Конечно же, они совершали очень много аморальных поступков. Но вообще война – это аморальное действие. При мне летом 2014 года они не участвовали в прямых боевых действиях, не убивали. Может быть, сейчас у них есть опыт убийства, но на тот момент большая часть из них только оказались на войне. Когда я снимала, они не участвовали в страшных боевых действиях, у них не было крови на руках.

– Интересный вопрос о морали, потому что ваш фильм тоже обвиняют в аморализме, поскольку вы показываете задержанного без его ведома. Это сложный вопрос: искусство вообще внеморально, нельзя к художественному фильму, стихотворению или роману подходить с точки зрения морали. Но документальное кино? Если это журналистика, то тут должны быть этические стандарты.

​– Действительно мне предъявляют обвинения, что я показываю человека, взятого в заложники. Я не знаю, насколько это этично или неэтично, я не очень разбираюсь в этике. Я исходила из того, что, во-первых, он сам не возражал против съемок, он даже в фильме на восьмой минуте говорит, что не имеет ничего против съемок, он выступает только против действий айдаровцев, которые начинают стрелять в воздух в ответ на замечание. Дальше, когда его отпускают, он не сказал, что нельзя. С юридической точки зрения необходимо получить письменное разрешение для того, чтобы использовать его изображение в публичном доступе. По-моему, для фестиваля такого разрешения не требуется. Насколько мой фильм может ему навредить? Я думаю, что показ на фестивале сам по себе не может навредить. Шумиха вокруг фильма – это другой вопрос. Что касается вопросов морали, то я, наверное, не очень моральный человек, потому что вижу много угроз в том, когда ставят моральные вопросы. Война начинается в тот момент, когда есть разделение на хороших и плохих, на моральных и аморальных людей. Именно то, что эти люди "аморальны", как будто бы дает одним людям право убивать их. Война начинается в тот момент, когда человек убежден, что он прав, а другой не прав, когда он убежден, что моя страна и я на хорошей стороне, а враги мои на плохой. Мораль – это разделение на хорошее и плохое. Война начинается, когда есть это разделение. Я против этого разделения, потому что оно приводит к войнам.

– Вы были на Майдане, поддерживали Украину, по крайней мере во время съемок этого фильма. Как вы смотрите на этот конфликт сегодня, учитывая опыт пребывания на передовой, который у вас был?

​– Я поддерживала революцию, я восхищалась теми людьми, которые были на Майдане. Когда начался конфликт, я считала, что Россия вмешалась во внутренние дела Украины. И конечно, считаю, что изначально в этом конфликте виновата Россия. Но в разгар войны много вопросов возникает, потому что в любом конфликте всегда участников двое. Для того чтобы война прекратилась, необходим диалог. Он невозможен, если люди будут закрываться, говорить, что они террористы, мы не можем вообще с ними иметь дело. Я считаю, что только через обсуждение можно прекратить эту войну. Не может кто-то победить, а кто-то проиграть. Сейчас я бы не сказала, что я на чьей-то стороне выступаю, потому что, поддерживая чью-то сторону, я поддерживаю войну.

– У вас остались контакты с батальоном "Айдар", поддерживаете ли вы с ними отношения?

– Я уехала, не виделась больше с ними. Но у меня в фейсбуке в друзьях есть Давид из "Айдара", виртуальная связь поддерживается.

– Готовы ли вы показать им фильм? Ведь им тоже может не понравиться, как они выглядят на экране. Могут быть с их стороны к вам претензии?

​– Я не думаю, что с их стороны ко мне могут быть претензии, потому что они никогда не были против съемок, они не думали о том, что они делают какое-то неправильное дело, им нечего стыдиться. Я бы хотела, конечно же, показать этот фильм в Украине, мне было бы интересно, как украинцы посмотрят этот фильм. Но мои продюсеры считают, что пока нужно вообще прекратить показы и в России, и в Украине.

– Из-за за того, что нет разрешения заложника?

– Да, в первую очередь из-за этого человека.

– Вас это расстраивает?

– Конечно, меня расстраивает невозможность обсуждения. Мне хотелось дискуссии, а сейчас ее невозможно вести. С другой стороны, речь идет о безопасности человека, и гораздо важнее безопасность героя, чем обсуждение.

– В России нельзя его показывать не только по политическим, но и по, скажем так, лексическим причинам, потому что герои говорят на запрещенном Министерством культуры языке, матерятся через каждое слово. Не думаю, что вообще вопрос о российском прокате может всерьез быть поставлен.

– Конечно. Мы даже не думали о прокате в кинотеатрах, только на фестивале. В Украине тоже если только на фестивале показали бы его.

– Ваш фильм мало кто видел, но его уже обсуждают на федеральных каналах...

– Слышала об этом, но не видела передач.

– И не хотите посмотреть?

– Сейчас очень мало времени. До меня доходят какие-то слухи, мои знакомые говорят: вот, про тебя написали, что ты "нашистка". Конечно, я стараюсь это опровергать.

– У вас мало времени, потому что вы снимаете сериал о предвыборной кампании Ксении Собчак. Я несколько серий смотрел – это интересный эксперимент, и он похож на "Полет пули". Ваши герои ведут себя так, словно камеры нет. Не могу себе представить штаб кандидата в президенты США, например, где бы вели себя так при включенной камере. Как вы добились такой свободы и есть ли в проекте "Кандидат.doc" какая-то цензура или у вас полная творческая свобода?

​– Действительно мне предоставляют большую свободу. Самая сильная позиция – это правда, сила действительно в правде. Ведь когда Ксения Собчак выдвинулась в президенты, вокруг нее было очень много, как сейчас вокруг моего фильма, разных теорий, предположений, домыслов. Наверное, самый сильный способ противостоять этому – это просто показывать правду, показывать как есть. Если тебе нечего скрывать, то тебе не нужно бояться. С другой стороны, это выборы, есть цель победить, соответственно, должна быть какая-то агитация. Мне важнее отношения между людьми, эмоции. А то, что мне могут запрещать снимать, когда они обсуждают какие-то деньги, мне это и неинтересно, мне важнее показать взаимоотношения. Ксения Собчак участвовала в проекте "Срок", она понимает, что такое документальное кино. Я очень рада, что не ошиблась, когда решилась на такой эксперимент, потому что Собчак готова к тому, чтобы быть героем документального кино. Не каждый политик готов так откровенно показывать себя в интернете. Мне это импонирует в ней, и по-человечески я вижу в этом большой плюс.

– Какой из эпизодов, который вы уже сняли, вам кажется самым интересным?

– Мой самый любимый эпизод – снятый тоже одним кадром во время митинга в Санкт-Петербурге.

– Где ее пытаются перекричать...

– Ее кампания называется "против всех", там это очевидно становится, что она выходит, ее начинают освистывать, но она все равно продолжает свою речь. Мне кажется, это очень сильный эпизод, очень мощный.

– Я даже подумал, что здесь есть аналогия с вашей ситуацией. Ведь такие же провокаторы напали на вас во время премьеры "Полета пули".

​– В каком-то смысле да, я тоже сейчас оказалась в ситуации "против всех", против этих людей патриотично настроенных, которые не видели фильм и считают, что он восхваляет украинские войска, и против прогрессивной, либеральной общественности, которая предъявляет мне претензии не по фактам, а по каким-то домыслам. Очевидно, что мой фильм вызывает огромное возмущение, и люди допридумывают какие-то факты для того, чтобы создать новую реальность, которая будет вписываться в их картину мира.

– Получится из этой хроники что-то полнометражное?

– Пока это ежедневные дневники, но возможно, будет и большой фильм про избирательную кампанию, про Ксению Собчак.

– Знаю, что вы думаете продолжить сюжет про Энтео и Алехину, тоже сделать полнометражный фильм.

– Я думала об этом летом, мне хотелось сделать документальный фильм про Машу Алехину. Она очень интересный герой, но ее надо было снимать два года назад. Она написала замечательную автобиографическую книгу. Я думаю, что эта книга как фильм, который можно было бы о ней снять в тот период, когда она находилась в состоянии поиска. Сейчас она, мне кажется, успешно преодолела кризис и уже как героиня документального кино не так интересна.

– Опять же тот же вопрос: как Энтео и Алехина, которые скрывали свои отношения, пустили режиссера с камерой в свой дом?

​– Мой самый первый документальный фильм был про Дмитрия Энтео, он меня уже знал, поэтому он пустил меня к себе в дом. А Маша – человек тоже открытый, в том числе для творческих экспериментов. Есть спектакль по мотивам ее жизни, где она очень обнажается. Она готова была сниматься в таком откровенном фильме. Они уже достаточно давно вместе, но из-за осуждения и со стороны окружения Маши, и со стороны окружения Энтео долгое время скрывали. Может быть, мой фильм стал для них способом совершить каминг-аут.

– Вы оказались вместе с Собчак на программе Шейнина, в эфире телеканала "Россия". У вас ведь был опыт работы на телевидении. Конечно, это два мира – свободный мир YouTube и фестиваля "Артдокфест", где нет цензуры, и этот искусственный мир телевидения, особенно чудовищных ток-шоу. Какое у вас впечатление от телевидения?

​– Конечно, очень тяжелое впечатление. Это точно не журналистика, а страшная машина зомбирования. Меня поражает, как Ксения держится. Должен быть какой-то диалог, вопрос должен задаваться для того, чтобы услышать ответ. А цель этих программ – создать пропаганду, создать виртуальную реальность. И все равно Ксении Собчак удается гнуть свою линию.

– У вас большой опыт работы на телевидении?

– На центральных каналах я практически не работала, я работала в Нижнем Новгороде в новостях и ведущей в развлекательных программах. На нижегородском канале была свобода слова, я чувствовала себя очень комфортно. Была свобода, но существовала самоцензура. На федеральных каналах все начинается с каждого участника процесса, каждого корреспондента. Когда я переехала в Москву, я не смогла найти себе места как журналист, мне было не очень интересно заниматься журналистикой, какой-то кризис произошел, и я решила делать фильмы.

– То, что вы сейчас делаете с Ксенией Собчак, – это журналистика?

– Это документальные ролики. Все-таки, когда я работала журналистом, я видела свою миссию в том, чтобы говорить о проблемах для того, чтобы эти проблемы решались. У какой-то бабушки не включают отопление, ты показываешь эту бабушку и контору, которая должна отопление включить, они боятся давления общества, поэтому включают отопление. А сейчас, наверное, у меня такой цели нет, когда я делаю ролик про Собчак. Хотя не знаю, может быть есть.

– Проект начался совсем недавно, а у него хорошие результаты на YouTube, по 150 тысяч просмотров.

– Конечно, все обсуждают Собчак, интересно смотреть людям, какая она в жизни.

– Победит она на выборах? Через 6 лет?

​– Что угодно может быть. Я вижу людей – не тот оппозиционный электорат, который голосовал бы за Навального, – а просто Собчак выходит на Красную площадь, там какие-то девочки 18–19 лет с восхищением просят сфотографироваться, милиционеры, простой народ. Зрители федеральных каналов ждут новых лиц, им она симпатична. И у нее преимущество перед оппозиционными политиками, потому что их не пускают на федеральные каналы, а ее пускают. Я думаю, она может иметь потенциально очень большую аудиторию, которая захочет за нее проголосовать. Спустя какое-то время, может быть, она станет президентом, почему нет?

– Мы начали этот разговор с того, что еще до премьеры вашего фильма вы стали получать угрозы в социальных сетях. Сейчас, после того, как скандал разразился, вам продолжают угрожать?

– Сейчас немножко поутихло. Это застревает в Фейсбуке в папке "другое", там очень много. Я не читаю и не отвечаю на них. Какие-то странные имена, есть и с фотографиями люди, но большей частью анонимы.

– Вы напуганы или относитесь к этому с юмором?

– Не напугана. Даже нет времени всерьез задумываться, насколько угрозы могут быть реальными. Никаких серьезных последствий это не должно иметь, мне кажется.