Сергей Медведев: Будущее наступило в рамках одной отдельно взятой социальной сети (Фейсбука), когда в январе 2018 года великий и ужасный Марк Цукерберг, основатель и хозяин этой сети, объявил о том, что отныне Фейсбук будет показывать нам больше информации от близких и родных и меньше информации от корпораций и СМИ. Почему это произошло? Как работают алгоритмы Фейсбука? Подробности в сюжете нашего корреспондента Антона Смирнова.

Мобильное приложение Радио Свобода.

Подпишитесь!

Еще не поздно

Антон Смирнов: Каждый из нас видит в своем Фейсбуке персональную ленту новостей. Хронику выстраивают специальные алгоритмы, но никто не знает, как они работают. Многие пользователи считают свою ленту нерелевантной. Фейсбук настаивает на том, что ему лучше знать, что хотят видеть люди, ведь все посты показать невозможно: их слишком много. И получается, что наши странички в социальных сетях, которые являются продолжением нас самих в цифровой среде, попадают в заложники коммерческой тайны. Фейсбук становится точкой пересечения виртуального и реального миров.

Сергей Медведев: У нас в гостях Полина Колозариди, научный сотрудник Института образования и Центра социологии высшего образования Высшей школы экономики, а также координатор Клуба любителей интернета и общества, и Иван Горшунов, партнер в Etc.ventures, ментор в Google Launchpad.

Этот последний случай с письмом Цукерберга… Как я понимаю, какая-то американская пользовательница Фейсбука написала: у нее умер близкий друг, а она неделями не видела от него сообщений о том, что он одинок, что никто не хочет ему помочь. Он умер в одиночестве, а Фейсбук никому не хотел показывать его депрессивные месседжи. Это действительно послужило причиной?

Полина Колозариди: Я думаю, базовая причина в том, что Фейсбук старается выглядеть лучше и оказываться на стороне "хороших парней". Последние исследования показывают, что имидж Фейсбука ухудшается. Если раньше он считался однозначно хорошей корпорацией, то сегодня его рейтинги падают, люди все больше видят: Фейсбук закрывает от них что-то, что они хотели бы видеть, Фейсбук впускает политическую рекламу, Фейсбук погряз в политических скандалах.

Сергей Медведев: Собственно, это, что происходило с Трампом, ведь фактически сказали: Фейсбук избрал Трампа.

Иван Горшунов: Это не совсем верно, хотя вполне может быть, что это как-то повлияло на ход выборов.

Сергей Медведев: Да, механизмы Фейсбука использовали, в том числе, может быть, и какие-то российские тролли. С Фейсбуком и с Трампом очень важная вещь – то, что создавались закрытые самореферентные сообщества, которым можно было скармливать одну и ту же информацию. То есть мы все сидим в каких-то своих пузырях, окруженные одними и теми же людьми, одними и теми же месседжами.

Иван Горшунов: Сейчас Марк Цукерберг хочет уйти от некоего информационного пузыря ближе к семье и вещам, которые действительно важны. Собственно, этому посвящены новые алгоритмы Фейсбука, то есть то, как будут ротироваться посты в социальной сети: они будут в первую очередь смотреть на пользовательский, а не на рекламный контент. Раньше действительно не идеальные алгоритмы Фейсбука позволяли показывать то, что было выгодно умным маркетологам.

Полина Колозариди: Это совершенно не отменяет пузырей. Более того, это навязывает некоторую идеологию того, что, например, семья – это хорошо. Я, честно говоря, не вижу большой разницы между скрепами, которые предлагаются одной и другой идеологией. С другой стороны, это не решает главную проблему: пузыри возникают не из-за того, что корпорации гонятся за тем, чтобы всем рассказать про свою продукцию. Это связано с тем, что мы сами начинаем гоняться за лайками, сами оказываемся корпорациями, сами рассматриваем свои посты как броские, как те, которые должны зацепить.

Сергей Медведев: Человек превращается в СМИ.

Полина Колозариди: Это и СМИ, и блог, и все вместе. И СМИ превращаются в не СМИ. Когда Радио Свобода конкурирует в Инстаграме с Ким Кардашян, я не понимаю, кто из них СМИ, а кто не СМИ и почему они конкурируют друг с другом. Но проблема информационных пузырей связана с идеологией социальных сетей, как чего-то, что выстроено вокруг индивида, того, что социологи называют сетевым индивидуализмом. И пока мы не уйдем от этой ситуации сфокусированности на человеке, на его каждодневных действиях, и такого способа работы с данными, никакого идеального алгоритма не может быть.

Сергей Медведев: Почему это происходит? Из-за какого-то особого гуманизма соцсетей, или это просто способ продажи человеку рекламы?

Полина Колозариди: Это сочетание всех институциональных факторов, того, как устроен взгляд корпораций на пользователей. Корпорация так устроена, что она добывает деньги, обеспечивает себе доброе имя, становится популярной. Все это взаимосвязано. Нельзя сказать, что это из-за денег – это из-за устройства стартапов корпораций и всего мира современных технологий.

Иван Горшунов: На самом деле это обычные рекламные алгоритмы. На основании твоих преференций, на основании тех постов, которые ты долгое время смотришь, на основании сайтов, на которые ты заходил, тебе показывают именно то, что ты с большей вероятностью захочешь купить. Все помнят историю с "Амазоном", когда папа девушки написал огромное письмо: почему вы показываете моей дочке товары для беременных, она не беременна (а оказалось как раз наоборот). Иногда алгоритм, так называемый искусственный интеллект, действительно знает о человеке и его потребностях значительно больше.

Сергей Медведев: Я помню, вылезла компания "Кембридж аналитика", которая тогда продвигала Трампа и еще каких-то людей. И была очень интересная статистика: достаточно 20 лайков, чтобы знать человека, как знают его коллеги по работе, достаточно ста лайков, чтобы знать, как знают его родители, достаточно двухсот или трехсот лайков, чтобы знать человека лучше, чем знает его жена, муж или партнер. Фактически Фейсбук в каком-то смысле знает о нас больше, чем мы сами.

Иван Горшунов: Это, по сути дела, некий социальный контракт, который мы подписываем, используя Фейсбук как сеть.

Полина Колозариди: Фейсбук этого про нас не знает. Это как раз широко обсуждалось, когда была история с "Кембридж аналитикой", с "Психометрией", с очень многими модными вещами. Я ценю те разработки, которые стоят за ними, – это все очень интересно, но знанием здесь и не пахнет. Это некоторый слепок тех вполне определенных действий, разных для разных людей, которые действительно работают на маркетинге и отчасти – на политических кампаниях.

Предположение, что мы знаем что-то о людях по количеству их лайков, означает, что все люди пользуются социальными сетями одинаково. А все исследования последних пяти-семи лет показывают, наоборот, очень большие различия. Исследование в девяти странах мира показало, насколько разное значение и разный социальный смысл может быть у поста. Это может быть пост для друзей, это может быть крик о помощи, это может быть пост саморекламы, и все это разные вещи. Есть люди, которые никогда не делают чего-то одного и делают только, например, посты для друзей.

Более того, мы сейчас проводим исследование в разных городах России и видим, что даже в крупных городах (Воронеж, Тюмень, Казань) одни считают Фейсбук рабочей площадкой, а в другом городе, не очень отличающемся, наоборот, это только друзья и знакомые по учебе. Как, почему? Это сложно объяснить, не уходя глубоко, не проводя исследований. Но мы точно знаем уже сейчас, что нет единого паттерна того, что люди делают с социальными сетями, какую информацию они там оставляют.

Иван Горшунов: Мы же говорим не просто о лайках. Фейсбук действительно знает о нас много, он знает, сколько мы тратим на просмотр поста, как мы пролистываем, прокликиваем какие-то вещи, шерим ли информацию, делимся ли мы, например, каким-то постом из газеты. Кстати, в новой версии алгоритма будет активное использование месседжа, когда ты не просто поделился статьей у себя на странице, а переслал ее кому-то из своих друзей, и это будет иметь большее значение при ранжировании тех или иных постов.

Вся эта информация, по сути дела, есть у Фейсбука, это не просто лайки, а некий культурный срез: здесь и пресса, которую ты смотришь, и видео, которое тебе нравится, и люди, с которыми ты переписываешься. На основании общего пласта информации сложно сказать, что кто-то о нас что-то знает. Это просто большие массивы данных, а на основании больших данных можно с достаточно большой точностью говорить о каких-то вещах.

Сергей Медведев: Эти большие массивы данных состоят из больших пузырей. К чему это ведет? Фейсбук знает, что ты делаешь, и предлагает тебе еще больше того же самого, что ты и так делаешь?

Иван Горшунов: Мне кажется, никто до конца сам не может ответить на вопрос, что и как происходит. По мере того, как алгоритмы обучаются, растут, система становится настолько сложной, что трудно ее описать и сказать что-то с точностью.

Полина Колозариди: Вы стоите в очереди в супермаркете, перед вами стоят люди, и вы можете видеть, что они кладут в свои корзины. Очень сложно сделать постоянный психологический портрет на основании того, что у них в корзине.

Иван Горшунов: Но все-таки некие социальные сети, мессенджеры, контент, который мы потребляем, – это наша личная история, то есть это не коррелирует с тем, как человек выглядит со стороны. Например, мне нравится смотреть и пересматривать "Намедни", я об этом никому не говорю, но внезапно вижу в ленте или в предложенных видео похожие передачи. Я в жизни не стал бы искать это в поисковых системах. Это некоторая активность. Алгоритмы действительно знают обо мне немного больше, чем окружающие люди. Это скорее про личное пространство.

Сергей Медведев: Фейсбук помнит то, что не помним мы. Если вы заметили, за последние полгода очень сильно выросла функция "Ваши воспоминания". Я иногда сам с удивлением перепощиваю такие вещи, о которых давным-давно забыл, но которые были значимы три-пять лет назад: многие из них значимы и сейчас. Получается такая стереоскопическая объемная память. Фактически Фейсбук – это даже расширение личности.

Своим опытом работы с алгоритмами Фейсбука делится культуролог Оксана Мороз в интервью нашему корреспонденту Антону Смирнову.

Оксана Мороз: Вообще, с алгоритмами очень забавная история. Нам не рассказывают, как они работают, поскольку это коммерческая тайна. И в социальных сетях, и в микроблогинговых сервисах это держится в секрете. С другой стороны, создатели этих сервисов с определенной периодичностью говорят: внимание, мы меняем алгоритмы, они начинают работать по-другому. О том же недавно заявил Цукерберг. Но проблема в том, что кроме владельцев права на производство софта, никто, в том числе и пользователи, непосредственно не может влиять на алгоритм, потому что они не знают про эти алгоритмы ничего конкретного.

Например, была история про то, что если вы поставите ссылку не в теле поста, а в первом комментарии, то, скорее всего, весь этот пост будет лучше виден, потому что поставят больше лайков или потому что больше прокомментируют, и, соответственно, это поднимет ваш пост вверх по выдаче. До сих пор идут споры между маркетологами, работает это или нет. Все эти истории про подсчет аудитории, про анализ кликов – это, с одной стороны, вполне понятные количественные технологии, а с другой стороны, это, конечно же, попытка игры на чужом поле, когда ты не знаешь полностью, как это работает, но по косвенным признакам пытаешься понять.

Например, какой-нибудь пост, под которым я хочу собрать побольше лайков, я, наверное, выставлю вечером, потому что мои друзья активничают вечером, когда мы все приходим с работы. Понятно, что с мобильного устройства можно лайкнуть в любой момент, но я хочу диалога, а не просто лайков.

Я знаю, что лучше не постить ничего серьезного в выходные, потому что у многих есть мораторий на пользование сетями в эти дни. При этом я знаю, что, когда бы я ни выложила свою фотографию, фото со своими собаками или с котом, всегда будет много лайков, потому что есть какая-то комплиментарность, есть культура мимимишности. Или, например, я знаю, что фотографии или записи ностальгического свойства в моей ленте, где много исследователей прошлого, где есть историки, тоже вызовут большой интерес.

Сергей Медведев: Иван, вы больше времени проводите в ленте Фейсбука или со своей страницей Фейсбука?

Иван Горшунов: Есть, скажем, моя страница в Фейсбуке, на которой я стараюсь публиковать какие-то новости о проектах и переписываюсь с друзьями. Для меня Фейсбук и Телеграм – два основных канала коммуникации. Есть еще лента Фейсбука, где я зачастую вижу одних и тех же людей, и понятно, почему, но в целом она меня всегда устраивает. Я знаю людей, с которыми хочу пообщаться, и я обычно пишу просто личные сообщения, перевожу беседу либо в мессенджер, либо в Фейсбук-мессенджер. В общей ленте иногда бывают интересные новости, дискуссии.

Но в целом я не очень люблю тратить много времени на то, чтобы пролистывать и пытаться добраться до какой-то сути, найти что-то интересное. Обычно это новостная лента или Телеграм, который еще не ввел алгоритмический ряд, но подумывает об этом. Сейчас там лента выдается на основании времени, то есть ты видишь все последние новости. Я подписан на большинство новостных изданий в Телеграме, просматриваю свои любимые издания при помощи ленты.

Сергей Медведев: Это гораздо проще. Я, честно сказать, в последний год перестал понимать, как работает Фейсбук, я вижу, что со мной играют, у меня постоянно меняются механизмы выдачи. Я вижу, что мои собственные посты улетают по совершенно разным траекториям. Я понимаю, что это, может быть, никому не подвластный искусственный интеллект, который ведет со мной свою собственную игру. И я, честно говоря, махнул рукой: пишу то, что пишется, публикую, когда публикуется, и как оно полетит, так и полетит.

Полина, для вас важно количество лайков, социальный отклик, дискуссии, которые вы вызываете, количество подписчиков?

Полина Колозариди: Мой взгляд на социальные сети глубоко испорчен моим образом жизни интернет-исследователя, человека, который занимается исследовательскими образовательными проектами. Много контента, который я публикую, связано с тем, что мы открываем какой-нибудь курс или у нас опубликованы результаты исследования, – фактически это публичный Фейсбук.

Я довольно часто пишу какие-то вещи, где мне нужна помощь сообщества или среды. Конечно, очень здорово, что есть возможность очень быстро обратиться к большому количеству людей. Как исследователь я работаю с переводами, с журнальными статьями, и иногда там встречаются сложные вещи. В таких случаях мне нужно было бы собрать научный совет или позвонить пяти людям, но вместо этого я пишу об этом в Фейсбук. Я не рассматриваю Фейсбук как человек, отдельный от своего профессионального образа.

Сергей Медведев: У меня, пожалуй, то же самое, для меня Фейсбук – это огромный рабочий инструмент, источник тем, обсуждений, фактически мое СМИ. Я обратил внимание, что со своей собственной страницей я провожу в итоге больше времени, чем с лентой с Фейсбука, потому что произвожу много контента, и мне очень важно, каков отклик, каковы дискуссии по этому поводу.

Еще одна вещь, которую я хочу обсудить, – это диктатура лайка. Это создает совершенно новую антропологию, постоянно позитивное критическое или закритическое количество транзакций. Скроллишь ленту, видишь знакомых людей, и, не думая, ставишь лайки, просто давая им знать, что ты существуешь и помнишь о них.

Полина Колозариди: Одна моя коллега делала исследование про лайки в молодежной среде. Она у меня тоже брала интервью о том, как я лайкаю. Я прочитала, что мой способ лайканья находится в маргинальной зоне. Для многих людей лайк – это способ флирта, способ идентифицировать себя, то есть сказать: я – это то, что я лайкаю. И люди достаточно рационально к этому подходят – это не то, что бездумное скроллинье, а достаточно обдуманная стратегия.

Более того, возникают ритуалы. Евгений Варшавер и его команда сделали исследование о том, как принято и не принято лайкать у мигрантов второго поколения из мусульманских стран. И там существуют очень прописанные ритуалы того, например, после какого лайка девушке можно ответить молодому человеку. Все гендерные отношения тонко настраиваются людьми.

Есть целые дискуссии в соответствующей среде, в пабликах (если вы не относитесь к этой диаспоре, то вы их не видите), и там люди обсуждают, что здесь на аватарке специально показан полупрофиль, лицо показывать нельзя, но можно что-то, чтобы собрать больше лайков, а вот столько лайков – это прилично или неприлично?

В целом, конечно, это действительно сложный инструмент, отличающийся у разных людей. Действительно, создается некоторая лента или информационное пространство, где люди выдают информацию, которая будет сочтена хорошей, положительной, где меньше будут рассказывать про смерть, болезни, разочарования. Естественно, включается очень сильная самоцензура: определенное нытье можно предъявлять в Фейсбуке, а другое нельзя. Но самоцензура у всех разная, она связана с культурными особенностями, с возрастом, с профессиональными деформациями и так далее.

Сергей Медведев: А какова ваша, Иван, стратегия лайка?

Иван Горшунов: Я очень аккуратно лайкаю весь контент, потому что представляю, как работают алгоритмы выдачи, на что это завязано. Относительно недавно был вебинар, где была большая презентация, рассказывали, как Фейсбук будет ротировать новые посты, на что будет обращаться внимание. Например, когда мы пытаемся выудить лайк при помощи либо интригующей картинки, либо розыгрыша: "лайкни – получи айфон", – он будет, наоборот, понижаться в выдаче, то есть сознательно будут понижаться посты с призывами: лайк, шер, репост (и то же самое, если вы тегнули человека). Одна из стратегий номер один в маркетинге – натегал 30 человек, и все они отметились. Бытовало мнение, что это действительно повышало посты.

Сергей Медведев: В любом случае лайки являются невероятно точным измерителем социального капитала, социальной успешности и эффективности человека. В Китае сейчас существует система социального кредита: чем больше ты собираешь лайков, тем выше твой социальный рейтинг, тем к большему количеству различных социальных услуг ты имеешь доступ.

Полина Колозариди: Само по себе название "социальная сеть" или "социальные медиа" делает акцент на том, что вас оценивает не рынок и не государство, а общество. На деле мы видим, что у разных соцсетей разные представления о том, что такое общество.

Второе: люди вообще сбегают от этого общества в мессенджеры, потому что это давление, самоцензура и необходимость все время быть... Иван, вы говорили, что Фейсбук видит личные вкусы, личную жизнь, алгоритмы могут увидеть что-то лично про человека. Наоборот, социальные сети все время стирают грань между личным и публичным. Мы же понимаем, что с помощью лайков, взгляда на определенный пост мы совершаем какое-то публичное действие. Любопытным образом понятие коммуникации, любого действия оказываются связаны в социальных сетях: сколько вы смотрите, насколько вы контролируете, на какой части картинки вы задержали взгляд, – и это оказывается частью данных о вас для корпораций и того публичного профайла, который выдается вашим друзьям.

Сергей Медведев: О том, как алгоритмы Фейсбука влияют на наше поведение в сети, рассуждает Андрей Михайлюк, директор по исследованиям Social Discovery Ventures.

Андрей Михайлюк: Каждый раз, выбирая, чей пост показать вам раньше в ленте, Фейсбук опирается на те данные, которые он уже смог собрать о вас и о людях, похожих на вас по поведению. Соответственно, все, что делается в оптимизации этой новостной ленты, направлено на очень простой и понятный показатель – это время, которое вы проведете на сайте. Соответственно, если Фейсбук понимает, что вы больше времени проведете на сайте, если будете смотреть смешное видео с котиками, то у вас в ленте будет появляться больше такого видео.

Это касается не только Фейсбука, ведь персонализация ленты есть во многих современных сервисах. Фейсбук интересен тем, что у него огромная пользовательская база, соответственно, он может выводить какие-то общечеловеческие паттерны и понимать, что большинство людей, например, предпочтет пост сестры, живущей в другом городе, очередному посту о какой-то аварии с человеческими жертвами. В одном случае человек буквально расстроится и, может быть, поставит грустный смайлик, а в другом – начнет выяснять, как дела у сестры. Соответственно, пока он выясняет, как у нее дела, на сайте ему показывается больше рекламы – возможно, он кликнет эту рекламу.

Если вы посмотрите на интернет-магазины, то большинство из них теперь уже учитывают вашу историю покупок, а некоторые помимо этого умеют делать предсказания. Причем "Амазон", самый крупный интернет-магазин в мире, умеет делать предсказания на основе похожего поведения других людей. Не так давно был скандал, когда девушка узнала о собственной беременности от "Амазона" – просто потому, что изменилось ее потребительское поведение, и в товарах, которые ей могут понравиться, ей начали показывать памперсы, соски и все остальное, хотя она об этом еще не знала.

80% человеческих поступков действительно можно предсказать с очень большой вероятностью, и, наверное, алгоритмы, которые на этом основаны, будут процветать и дальше. Если 80% людей будут довольны, а 20 – нет, то систему такой результат устроит. Хотим ли мы жить в таком мире? Для меня ответ совершенно не очевиден.

Сергей Медведев: Что нужно от нас Фейсбуку? Наше внимание, максимальное количество времени, проведенное в диалоге с социальной сетью?

Иван Горшунов: Для того, чтобы делать алгоритм лучше, требуется информация, на основе которой можно усовершенствовать систему. Это как принцип обучения условного искусственного интеллекта: ты должен скармливать ему определенную информацию для того, чтобы он становился точнее. Поэтому, так или иначе, важно тратить время в Фейсбуке.

В сюжете прозвучала очень важная информация о том, что мы скармливаем персональные данные, и какая-то сеть знает о нас немножко больше, чем должна. На самом деле мы давно уже смирились с тем, что все наши персональные данные мы, по сути дела, уже передали. Как только мы вставили в телефон сим-карту, как только подключили мобильный интернет, наш трафик виден. Это цифровой отпечаток, который мы оставляем, пользуясь современными сервисами.

Сергей Медведев: Вопрос в том, как используется эта информация.

Иван Горшунов: В этом году в Швеции был скандал: там были умные офлайн рекламные стенды, в которые была встроена камера. Они анализировали портрет проходящего человека и на его основании выдавали рекламу, в зависимости от того, насколько человек был весел или грустен, был ли он увлечен. Он видел персональную рекламу в офлайне. Это уже немножко другое – это вторжение в твое приватное пространство.

Сергей Медведев: Наши образы, посты, лайки – это наше достояние или достояние Фейсбука? Что об этом говорит пользовательское соглашение?

Иван Горшунов: Мало кто читает пользовательское соглашение. Мы видим сервис: наверное, там нет ничего плохого, – и соглашаемся на пользовательское соглашение. Мы уже установили Фейсбук, активно его используем.

Сергей Медведев: Выбора все равно нет, выбор – только выйти из сети. Отдельные смелые единицы это делают.

Иван Горшунов: Это классная продуктовая стратегия, очень сильная сторона – съесть весь рынок путем того, чтобы стать монополией. Если мы посмотрим на все технологические компании, на гигантов, которые сейчас есть, у всех эта стратегия. Почему все хотят стать большими маркет-плейсами? Потому что когда ты становишься маркет-плейсом, ты забираешь под себя определенную нишу. У многих крупных или средних бизнесов прослеживается такая история, что они выходят на определенную нишу и пытаются полностью занять ее собой. Это единственная рабочая стратегия, которая в наше время может гарантировать то, что сервис будет процветать. Когда появился Убер, он практически занял собой все сервисы такси (хотя это и не самое популярное приложение в России).

Сергей Медведев: Фейсбук для нас – это матрица, давайте признаем это. А какая цель у матрицы?

Полина Колозариди: Фейсбук возник не случайно и не по воле отдельного Марка Цукерберга. Наверняка уже написаны тысячи книг о том, как стать таким же успешным, как Фейсбук, но, скорее всего, ни одна из них не привела к желаемому результату, потому что Фейсбук возник вместе с социальным запросом на очень специфическую форму распознавания других, которой мы лишены в больших городах. Социальные сети – это ответ на изоляцию человека в городе. Люди ходят вокруг нас, едут с нами в метро, мы с ними невероятной в физической близости, но мы ничего про них не знаем. И так уже сто лет, с начала эпохи стремительной урбанизации, в каких-то странах – с 50-х годов, где-то – с начала ХХ века. До этого люди изобретали разные способы сообщаться и как-то устанавливать удобные контакты, разделяться на сообщества. Это, в общем, происходило и до социальных сетей, но социальные сети стали очень удобным способом такого взаимодействия.

Человек, конечно, готов отдать свои данные, потому что это способ представить себя другим там, где ты обычно не можешь себя представить, тем другим, до которых нужно ехать на другой конец Москвы, а можно еще и опоздать.

Мессенджер – это тоже понятный способ взаимодействия в узких кругах, в сообществах. Это то, что сейчас пытается наверстать Фейсбук, когда говорит про важность семьи, а мессенджеры уже начали это делать за некоторое время до этого.

Сергей Медведев: Вы по-прежнему сохраняете свою субъективность, вы не чувствуете, что стали неким инструментом для Фейсбука, неким винтиком в машине Фейсбука, который наполняет вами свое пространство?

Полина Колозариди: Идея субъективности где-то в 60-х годах начала стремительно терять популярность: а не являемся ли мы частью механизмов социальных институтов, государств, рынков, некоммерческих организаций и медиа? В конце концов, конечно, являемся. Мы переживаем по поводу того, что являемся частью механизма Фейсбука, не хотим быть этой частью. Мы это видим и в культуре: "Черное зеркало", страшилки про Китай, которые часто не соответствуют правде: если вы поедете туда исследовать, то увидите что-то другое. Важно, что мы это уже видим и не хотим жить в мире, где это есть, но мы уже в нем живем. Мы не можем выключиться, даже если очень этого хотим.

Сергей Медведев: Полина говорит, что социальные сети возникли как ответ на атомизацию людей в городе. Но в итоге помогают ли они преодолеть эту атомизацию? Вспомним ту самую девушку, на которую реагировал Цукерберг: ее знакомый умер в полном одиночестве.

Иван Горшунов: Все люди по своей природе хотят общаться. Эту функцию в разное время выполняли разные вещи. Можно посмотреть на 30-е года, вспомнить Моисея Гинзбурга, дом Наркомфина, признаки конструктивизма. Все хотели сформировать некое сообщество, социализировать людей. Тогда это можно было воплотить в архитектуре, сейчас это тоже воплощается – можно посмотреть на марсельские примеры. Это как раз дом для социализации людей, с общими балконами. Это средство, при помощи которого Моисей хотел сблизить людей. А в 2000-е годы это появление различных форумов, чатов. По сути дела, тут та же самая функция: люди хотят общаться, никто не хочет быть отшельником.

Сергей Медведев: Может быть, я абсолютизирую субъективность, малость, униженность человека перед огромным непостижимым алгоритмом Фейсбука? Ведь в результате это тоже вопрос индивидуального выбора, вопрос свободы – видеть в соцсетях не только огромный механизм, который использует нас для создания контента или для чтения рекламных сообщений, но и некий способ самоопределения. Так что это не только экологическая среда, в которой мы живем, но и вещь, которой мы совместно владеем, это res publica, общая вещь. Может быть, в том и проявляется наше политическое сознание, чтобы мы стали одновременно владельцами и этой республики, и хотя бы своего поведения в рамках этой сети.