В Валмиерском драматическом театре поставили спектакль "Дочери леса" – о женщинах, в силу разных причин вынужденных после Второй мировой войны искать убежища в поселениях "лесных братьев" – латвийских национальных партизан. В основу постановки лег одноименный документальный роман исследовательницы фольклора Саниты Рейнсоне – двенадцать женских историй на основе интервью.
Режиссер приводит зрителя под сцену в замкнутое пространство с обнаженными трубами и арматурой, которое вызывает множество ассоциаций: и с бункером, и с тюрьмой, но точно так же это может быть и лес, потому что колонны, как деревья, затрудняют обзор. Актрисы в основном произносят текст из книги, действия не происходит. Автор романа считает, что спектакль может стать откровением для молодых зрителей, пробудить в них сочувствие к героиням чужой им эпохи, ведь женщинам, которых она интервьюировала в 80–90-летнем возрасте, во время описываемых событий было не более 25 лет. Корреспондент Радио Свобода побеседовала с Санитой Рейнсоне об обстоятельствах создания романа.
Как можно прожить в лесу девять лет?
– Исследуя с мужем архивные записи о его предках, мы обнаружили факты, о которых в семье никогда не говорилось. Я узнала о родственнице, которая была вынуждена уйти в лес и там была застрелена. В школе я слышала о том, что мужчины уходили в лес, в красные партизаны или в "лесные братья". О женщинах в этом контексте не говорили. Я поняла, что мне хочется выяснить подробно, как это происходило с чисто практической точки зрения. Во-первых, почему они уходили, и почему тогда это казалось наиболее верным решением. А во-вторых, как можно прожить в лесу девять лет с опасностью для жизни, в режиме выживания. Я отправилась в поисках ответа на эти вопросы к женщинам, которые вернулись из леса и остались в живых. Мыслей о книге поначалу не было, это было исследование о лесе. Но затем я выслушала одну, другую, третью героиню, а потом убедилась, что информации не хватает и в исследованиях историков: внимание в основном уделяется войне и мужчинам.
– Как вы находили этих женщин? Насколько мне известно, люди до конца жизни молчали о том, что были в партизанах.
– В Музее оккупации есть картотека "лесных братьев". Данные в ней, конечно, не полны, иногда известны только имя и фамилия. Неизвестно, где женщина жила, жива ли еще, не сменила ли фамилию. Я подошла к делу творчески. В поисках тех женщин, место жительства которых было известно приблизительно, я буквально звонила в почтовые отделения, органы самоуправления. Говорила, что знаю, что у них может проживать такая-то. Я даже в Твиттере просила помощи, спрашивала, не знает ли кто-нибудь контактов женщины с таким-то именем и фамилией, которая когда-то жила в окрестностях города Талси.
– Но как вам удалось заставить их говорить?
Большая часть ушла в конце 1944 года или в начале 1945-го, когда началась оккупация Латвии СССР
– Героини, конечно, разные. Некоторые дамы по телефону говорят, мол, нет, они не будут со мной разговаривать. Не только из-за того, что в советское время на эту тему распространяться категорически не рекомендовалось, – вообще рассказывать об этом крайне трагическом и болезненном опыте постороннему человеку нелегко. Но я отправлялась на интервью с ними с намерением выпытать, как ужасно им жилось в лесу, а выслушать историю всей их жизни, начиная с детства, с дедушек и бабушек, прадедов и прабабок, и интегрировать их суровый лесной опыт военного и послевоенного времени в более широкие жизненные рамки. Я не начинала с порога спрашивать о том, что меня, возможно, больше всего интересовало, а подбиралась к больным темам потихоньку, начиная с детства, которое обычно запечатлевается в памяти солнечными картинами. Были дамы, которым я звонила неоднократно. Одна из них, по имени Элеонора, в лесу провела всего пять дней. Там ее, шестнадцатилетнюю девочку, арестовали, и она довольно долгое время провела в лагере. Но именно с ней мне очень хотелось поговорить, потому что она была ранена во время операции, в которой застрелили моего родственника. Я звонила раза четыре, просто интересовалась ее здоровьем, и когда потеряла последнюю надежду, она позвонила мне сама. Когда мы встретились, она воскликнула: "Я же не знала, что вы такая юная девушка, а не серьезный ученый!" Получился очень человечный разговор, при котором не страшно и расплакаться.
– Когда большинство из них ушло в лес?
– Большая часть ушла в конце 1944 года или в начале 1945-го, когда началась оккупация Латвии СССР. Мужчины уходили, потому что их призывали в Красную армию. Они собирались переждать в лесу смутные времена, а когда все уладится, вернуться. Большей части женщин приходилось уйти в лес, потому что их начинали преследовать из-за мужчин. Их вызывали в ЧК и заставляли уговаривать мужчин выйти из укрытий. И поскольку им грозила опасность, они решали уйти вслед за ними. Однако случалось, – и это описано в трех историях, – что в лес уходили значительно позднее, в 1947–51 годах, поскольку жизнь совершала неожиданный поворот. Например, к одной из женщин "лесные братья" стали приходить за едой, об этом как-то стало известно, и в 1951 году она ушла к ним со всей семьей, сестрами и братьями.
– Были ли женщины, которые ушли в лес, потому что туда ушел единственный кормилец?
– Вы имеете в виду, что им не хватало пропитания? Нет. Они были способны обеспечить себя сами. В основном речь идет о сельской местности. После войны мужчины отсутствовали во многих семьях, и женщины собственными руками вместе с детьми поднимали хозяйство. В основном уходили из-за физической угрозы жизни. Ты чувствуешь опасность и думаешь, что в лесу будет спокойней, надежней.
– Перескажите, пожалуйста, судьбу женщины, которая вам наиболее ярко запомнилась.
Во время карательной операции ее сестра с мужем застрелились у нее на глазах, а вторую сестру с братом чекисты застрелили в тот же день
– Сейчас я хотела бы рассказать о Регине Тиле, потому что она месяц назад ушла из жизни. У нее были две сестры и брат, все старше нее, она сама после войны была подростком. Ее семья в лес ушла поздно. Одна из сестер к тому времени работала секретаршей в поселковом совете. По сути, в ее жизни все уже наладилось. Но у нее был друг – национальный партизан, ее стали вызывать на допросы, и семья приняла решение уйти в лес. Потому что прежний опыт показывал, что если один уходит в лес, остальным спокойно жить тоже не дадут. Они жили на двух хуторах: в одном Регина с сестрой и ее другом, а в другом, под которым был построен бункер, жила вторая сестра с братом. Трагедия произошла, когда у сестры родился ребенок. Это произошло в начале лета, а осенью они поняли, что с ребенком в лесу не выживут и его придется отдать. Его передали людям, которые, как казалось матери, могут его принять, но те поняли, что появление младенца ниоткуда несет угрозу им самим, и отнесли его в ЧК, а оттуда он попал в больницу. Забегая вперед, скажу, что его судьба сложилась более или менее удачно: его усыновила работавшая там врач.
А семью Регины выследили, и во время карательной операции ее сестра с мужем застрелились у нее на глазах, а вторую сестру с братом чекисты застрелили в тот же день. Регина единственная выжила. На ее глазах из дома вытащили и положили во дворе тела брата и сестер, ее саму осудили и выслали в лагерь. Эта трагическая история в книге документирована фотографией, сделанной чекистами после операции. Фотографии вообще придают рассказу особенную силу.
– Люди полностью рвали родственные связи, но при этом в лесу снимались фотографии, а ведь это большой риск.
– Да, это верно. Многие фото, которые были сняты в лесу, перешли в архивы КГБ в результате операций по уничтожению партизанских групп. Большая часть иллюстраций для книги взята из этих архивов, из уголовных дел, в том числе и изумительные лесные пейзажи. Но какую-то часть снимков людям удалось спрятать, и они внезапно всплыли уже после восстановления независимости.
– Чем вас больше всего впечатлила такая длительная жизнь ваших героинь в лесу?
Многие признавались, что у них чрезвычайно обострился слух, изменилась манера поведения
– Если мы отвлечемся от войны и присмотримся непосредственно к лесной жизни, выясняются невероятно интересные вещи о человеке, о том, как он может приспособиться к жизни в дикой природе. Многие признавались, что у них чрезвычайно обострился слух, изменилась манера поведения. Обычно мы ходим по лесу шумно, ломая ветки, как хозяева. Женщинам приходилось включаться в общую жизнь леса, передвигаться тихо и незаметно. Нужно было научиться анализировать общий звуковой ландшафт: что происходит в лесу, на опушке, как обычно лают собаки на окраине села. Только тогда ты замечаешь, что происходит что-то необычное, что собаки как-то особенно сильно заливаются. Кроме того, они научились прекрасно ориентироваться в лесу, даже в незнакомом месте. Важно, что в их памяти остались не только неприятные явления, осенняя сырость, например, или зимние морозы. Довольно много они рассказывали мне о чудесных лесных пейзажах, о животных и природе, красота которой смягчала разлуку с близкими, о чем-то таком, чего бы они никогда не увидели, не проведи они там такое долгое время.
– Как люди переживали изоляцию? Не сходили ли они с ума? Не выходили ли из леса только потому, что больше не могли выдержать одиночества?
– Иногда в лесах жили большие группы, и сильное ощущение изоляции отсутствовало, особенно в первые послевоенные годы. Было ощущение, что общество здесь, здесь собрались единомышленники. Но случалось, люди проводили долгое время в очень ограниченной компании. Одна героиня девять лет прожила вдвоем с будущим мужем, практически не контактируя с внешней средой! Ей это давалось тяжело, потому что не с кем было поговорить. Отношения с мужчиной складывались по-разному, он мог не разговаривать с ней долгое время или пропадал вовсе, и она была предоставлена самой себе. И тогда она начала писать – на чем только можно было, пока не видел ее спутник, который считал, что это опасно. Она исписала огромное число толстых тетрадей стихами, размышлениями по поводу газетных статей и других вещей, фактически разговорами с собой. И ей удалось эти тетради сохранить. Когда я ее встретила, у нее дома записями были уставлены бесконечные полки, потому что, выйдя из леса, она продолжила это занятие. Они вышли добровольно и очень поздно, в 1957 году, не были репрессированы, поскольку им удалось доказать, что они не участвовали ни в каких акциях и не хранили оружия (хотя на самом деле оружие было). Женщина продолжала писать до старости. Пробовала посылать стихи в газеты, но, в общем, безуспешно.
– Как поддерживались связи с внешним миром? Знали ли эти люди о том, что происходит в "большом" мире?
Партизаны обменивались между собой записками, существовали секретные "почтовые ящики"
– Да. Там, где скрывалось много партизанских групп, коммуникация между ними была налажена. Партизаны обменивались между собой записками, существовали секретные "почтовые ящики". Многие поддерживали внешние связи. По крайней мере, крупные события были известны, и новости о них распространялись довольно быстро. Слушали радио, как-то в лес попадали и газеты. Но довольно многие решали порвать связи с родственниками и знакомыми, чтобы не подвергать их риску. Даже если бы они хотели тайно общаться, например, с дочерью или сыном, все равно у человека есть какой-то предел прочности, и это могло угрожать не только тем, кто скрывался с ними в лесу, но и тем членам семьи, которые остались снаружи. То, что они в большинстве не были вооружены, ничего не значило – к ним власти относились так же, как к мужчинам: если ты скрываешься в лесу, ты враг, в тебя стреляют. Некоторые женщины вышли добровольно и легализовались, заявили о себе. Некоторые даже и не пошли в милицию, просто вышли и стали жить снаружи, будь что будет. Но большинство все же попали в плен или были ранены при нападении на группу. Затем их судили, даже шестнадцатилетних, и высылали в лагерь. Девять лет женщина провела в лесу, семь в лагере, и когда она вернулась в Латвию, лучшие годы ее жизни, когда она могла создать семью, стать матерью, уже прошли. Довольно многие встретили старость в одиночестве.
– Как женщины описывали свое отношение к власти? Это было выживание в чистом виде или они чувствовали, что кому-то противостоят?
Многие говорили мне: "За что меня судили? За измену Родине! Но я же своей родине не изменяла!"
– Большинство из них воспринимали свое положение как оппозиционное. Многие говорили мне: "За что меня судили? За измену Родине! Но я же своей родине не изменяла!" Я чувствовала в них конфликт между старой и новой нормой, они жили прежней истиной и за нее держались. Они оказались в государстве, в котором не хотели жить. Тем, кто вернулся из лагеря, пришлось труднее всех. Общество относилось к ним с подозрением. К ним приходили с проверками, за ними наблюдали, их не оставляли в покое. Конфликт со своим временем особенно силен у женщин, оставшихся после лагерей без семьи. Жизнь в лесу в первую очередь – это история уничтожения семьи. И вторая по значимости проблема этих женщин – это их отторжение советским обществом вплоть до восстановления независимости Латвии. Осуждение вызывало сильную обиду и надолго заставило замолчать. Они часто мне говорили: нас считали бандитами всегда, даже после реабилитации. В некоторых семьях о партизанском прошлом матерей не знали даже дети.
